На дальних рубежах

ЖУН МЭЙ. СНОВА ВО ДВОРЦЕ ИМПЕРАТРИЦЫ

В Пекине Жун Мэй проводили в дом старого канцлера Сюй Туна, жившего на Цзяо-мин-сянь — Посольской улице. Жун Мэй знала, что Сюй Тун, ученый-книжник и воспитатель императора Гуансюя, страстно ненавидел чужеземцев и даже плевался, едва ему стоило услышать о них.

— Не от того ли он такой маленький и тощий, — думала Жун Мэй, глядя на старенького согбенного Сюй Туна, — ведь на Посольской улице столько иноземцев, сколько же ему приходится ежедневно плеваться? Едва прозвенел гонг, оповещавший первую стражу, как пришел знакомый ей евнух, некогда очень испугавший её.

— Пойдем в Запретный город, — велел он, отказываясь даже от чашки чая, предложенной слугой Сюй Туна.

— А стража меня пропустит? — неуверенно спросила Жун Мэй, зная строжайшие порядки Запретного города.

— Не пропустит, даже и со мной, — рассмеялся евнух, — однако есть и тайный путь. Иди за мной и ничему не удивляйся.

По Посольской улице они дошли до канала Юй-хэ, несущего медленные воды из Запретного города в Пекин, и вдоль канала, минуя российскую и английскую миссии, прошли к Хань-линь-юаню — придворной академии. Встречные иноземцы с явной неприязнью и подозрительностью осматривали громадного толстого в синем халате евнуха и Жун Мэй, одетую в голубую кофту, грубую шерстяную юбку и тряпичные тапочки на босу ногу. Через боковую калитку и сад евнух провел её в одно из строений, что-то буркнул там стражнику и запетлял по узким темным коридорам, едва ли не до потолка заваленным старинными книгами. В темной каморке евнух снял с полки иноземный фонарь со стеклом в проволочной сетке, зажег его, толкнул рукой покрытый толстым слоем пыли стол в середине каморки и тот боком отъехал в сторону, открывая в полу темный провал колодца.

— Спускайся вниз, — велел евнух, — там есть ступени.

Из колодца дохнул холодный спертый воздух.

— Страшно, — забоялась Жун Мэй.

— Иди, иди, — рассердился евнух, — я пойду следом, мне нужно будет закрыть лаз.

Он посветил, и Жун Мэй увидела темные, идущие вниз ступени, и с обрывающимся сердцем шагнула вниз. Евнух закрыл за собой люк колодца, взял Жун Мэй за руку и, освещая себе путь, осторожно повел вперед.

— Этому туннелю уже двести пятьдесят лет, — тихо говорил он, и слова его глухо звучали в тишине. — Он был прорыт по приказу последнего императора из династии Мин Чун Чжэня, когда крестьянские войска Ли Цзы-чэна окружили Запретный город. Но воспользоваться туннелем императору не пришлось — восставшие захватили столицу Поднебесной. Ему осталось приказать удавиться жене, зарубить мечом пятнадцатилетнюю дочь и повеситься самому на кривом ясене.

В едва ли не полной темноте идя за евнухом, касаясь иногда рукой сочившихся влагой каменных стен туннеля, Жун Мэй тряслась от страха, слушая такие слова.

Евнух каркающе засмеялся, довольный, что напугал женщину.

— Зато еще недавно, несколько лет назад, по этому туннелю я водил молодых красивых мужчин к императрице Цыси. Сейчас об этом туннеле знают двое — я и Ли Ляньин, главный евнух императрицы. Третья — ты, — евнух обернулся, — и то лишь потому, что тебя послал хушан Янь.

Они долго пробирались по извивающемуся змеей туннелю, пока каменные ступени не вывели их к деревянной стене. Евнух тихонечко поскреб её, и стена отодвинулась.

В залитой последними лучами солнца комнате стоял Ли Ляньин! Она быстренько нырнула в свою лисью шубку, метнула хвостом, обнажила острые белые зубки, выгнула спину, как готовящийся к прыжку на мышь кот, боком взглянула на высоченного, толстого, с грубым лицом простолюдина мудреца Ли Ляньина, державшего в правой, унизанной золотыми перстнями руке кисточку для письма, а в левой — толстый древний фолиант и, словно только что вспомнив, зачастила:

— Ли Ляньин, хушан Янь прислал меня помочь тебе управлять императрицей Цыси. Он велел передать, что, изгоняя красноголовых червей из Поднебесной империи, надо начинать со столицы. Именно здесь гнездится опасность, именно отсюда разбрасывают они свои паучьи тенета, именно здесь они создают свои миссионерские школы, возводят храмы, развращают людей, заставляют молиться своим богам, плетут интриги… Более того, здесь они содержат даже свои войска! Да, я говорю о Посольском городке. Надо действовать немедленно и не упускать случай, а то они могут вызвать себе на подмогу своих солдат и тогда в опасности окажется сама императрица Цыси! К тому же, если захватить Посольский городок и всех живущих в нем иноземцев, то можно будет заставить их правительства выполнить нашу волю, убраться вон из Срединного государства. Время настало, и благоприятный момент упускать нельзя.

— Я передам распоряжение хушана Яня командиру столичных ихэтуаней, — кивнул Ли Ляньин.

— Этого мало, Ли Ляньин, — заюлила, завертела она хвостом, — что могут сделать безоружные ихэтуани? Ведь пока очень немногие из них владеют волшебными заклинаниями. А у армии — и винтовки, и пушки. Жун Лу не пустит их в Пекин, рассеет своими армиями, внушит им страх и подорвет веру в свои возможности. И императрица Цыси подумает, что ихэтуани — лишь толпы взбунтовавшей черни. Она не понимает, что истина заключена в пословице:

«Становится деревом в тысячу сюней

даже слабый росток.

Волну высотою в тысячу чжанов

Вздымает и мелкий поток».

— Именно ей надо внушить, что наследию, оставленному ей великими предками, грозит гибель, что коварные иноземцы из Посольского городка, расположенного прямо под стенами Запретного Пурпурного города, задумали освободить императора Гуансюя. Он-то отдаст им за это всю Поднебесную, её саму заставит вдохнуть золотой листок, а Жун Лу, их дочери, великому князю Дуаню, Юань Шикаю и многим, многим другим отрубят головы….

У Ли Ляньина побледнело лицо и выступил пот на лбу. Он помнил, как тридцать лет назад по плитам дворца катилась, сверкая белками выпученных глаз и высунутым красным языком, катилась, роняя струпья засохшей уже крови, катилась вытряхнутая из мешка голова его предшественника на должности главного евнуха Ань Дэхая, любимца императрицы Цыси. А ведь Ань раскрыл заговор и спас императрицу! Прошло тридцать лет — и ничего не изменилось!