На дальних рубежах

ВИТТЕ. МОСКВА. КОРОНАЦИЯ

Вечером 17 мая, после парадного спектакля в Большом театре, закончившегося балетом «Прелестная жемчужина», царская чета, благосклонно простившись со всеми, присутствовавшими в театре, отправилась отдыхать в Петровский дворец, пригласив на ужин ближайшее окружение и некоторых министров, чтобы решить срочные государственные вопросы.

Народу было немного: император с супругой, великие князья с женами, Сергей Юльевич, начальник дворцовой охраны Гессе, обер-церемониймейстер двора фон дер Пален, министр двора Воронцов-Дашков, министр иностранных дел князь Лобанов-Ростовский, министр путей князь Хилков и кто-то еще. Да, и эта последняя знаменитость, приблудный французик Папюс — не то чревовещатель, не то алхимик, маг и волшебник, словом, какой-то колбасник или зеленщик, наплёвший где-то, что обладает способностями телепатической связи с потусторонними силами и поэтому пригретый черногорками. Неведомо почему настроение и царской четы и гостей было тревожно-подавленным, изредка возбуждаемое истеричными попытками черногорок — Анастасии и Милицы — супруг великих князей Николая Николаевича и Петра Николаевича, разрядить обстановку. Принялись было обсуждать последний номер журнала оккультных наук «Изида», популярнейшего в их среде и почти целиком посвященного мадам Блавацкой, наплели о ней столько вздора, что Сергей Юльевич вынужден был вмешаться.

— Я имею честь состоять с ней в родстве, — начал он, и все присутствующие, заинтересовавшись, замолчали. Общий, так сказать, гвалт стих.

— У моего деда по матери, Андрея Фадеева, члена главного управления наместника Кавказского, было три дочери и один сын. Старшая дочь, довольно известная писательница времен Белинского, издававшая свои произведения под псевдонимом «Зинаида Р.», была замужем за подполковником Ганом. Вторая дочь была моя мать. Третья дочь осталась в девицах и сейчас живет в Одессе. Сын — сейчас генерал Фадеев — служит на Кавказе. Так вот, у моей тетушки «Зинаиды Р.» были две дочери и сын. И старшая дочь, а мне она, стало быть, приходится двоюродной сестрой, и есть мадам Блавацкая.

Великие князья, не чаявшие перебраться в соседнюю комнату, где мужчин ждали батареи бутылок, сигары и карты, нахмурились, почувствовав, что он надолго привлек общее внимание. Сознавая, что просто подняться и уйти будет выглядеть бестактностью, да и не желая вызвать раздражения супруг и, главное, царствующего кузена Николая и супруги его, Александры Федоровны, они вынужденно скрывали раздражение. Присутствующие дамы, напротив, были предельно заинтересованы, Сергей Юльевич это ясно чувствовал, особенно царица.

«Сколько внимания и интереса», — подумал Сергей Юльевич и продолжил:

— После смерти матери, «Зинаиды Р.», ее дочери переехали в Тифлис к деду. Эриванский вице-губернатор сделал предложение старшей, так она и стала Блавацкой. Замужество ее счастливым не было, не знаю, по какой причине, и она, сбежав от мужа, вернулась в Тифлис к деду. Семья моего отца, потомка голландца, перебравшегося в балтийские губернии, когда те еще принадлежали шведам, в это время также довольствовалась крышей дома генерала Федеева. Вы все, может быть, хорошо знаете, громадный дом в переулке, ведущем с Головинского проспекта на Давидову гору? Жили там по-старинному, по-барски, одной дворни, помню, было восемьдесят четыре человека… Да, так о Блавацкой… Вокруг неё витал дух, так сказать, эротически-авантюрный, и дед решил отправить ее к отцу, служившему где-то под Петербургом командиром батареи. В сопровождении двух мужчин и двух женщин из великой дворни она направилась в Поти, чтобы отсюда, через Одессу, добраться в Россию. В Поти, в числе других, в это время стоял один английский пароход. Блавацкая снюхалась с англичанином, капитаном этого парохода, была им спрятана в трюме и вывезена за границу. В Константинополе она поступила в цирк наездницей, а затем связалась с популярным в то время оперным певцом Митровичем и гастролировала с ним по Европе. Через некоторое время дед получил письмо из Лондона, в котором некий англичанин утверждал, что женится на его внучке и увозит её по коммерческим делам в Америку. Спустя еще некоторое время мы узнали, что Блавацкая объявилась в Европе и стала ближайшим адептом известнейшего спирита того времени — тридцать лет назад — Юма. Вот здесь она, видимо, и овладела навыками и лексиконом телепатки, прорицательницы, а жаргоном уличной цыганки-гадалки она владела с детства. Затем, не имея специального музыкального образования, она с успехом выступает с сольными фортепьянными концертами и становится даже капельмейстером оркестра сербского короля Милана. Примерно в году шестьдесят третьем — четырнадцать лет в ту пору мне было — она вернулась в Тифлис. Юной девушкой, понятно, она уже не была, годы наложили свой отпечаток, но привлечь общее внимание она сумела. И необыкновенным шармом, и многочисленными слухами о её похождениях и приключениях и, главное, спиритическими таинственными сеансами, которые проводила в доме души не чаявшего в ней деда. Впрочем, дед был строгих правил и не знал, или делал вид, что не знает, о такой галиматье. Собиралась вся местная гвардейская Jeunesse d’oree{68} и граф Воронцов-Дашков в том числе.

Здесь Сергей Юльевич кивнул явно скучавшему, рассеянно слушавшему и томившемуся в ожидании чисто мужских развлечений графу.

— Весь ее спиритуализм, или вызывание духов, сводился к верчению стола, вызову духов давно умерших людей, чаще всего знаменитостей, вроде Наполеона Буонапарте или Петра Великого, звяканью чайной посуды в буфете, игре закрытого концертного фортепиано и нескромному женскому повизгиванию. Сеансы проводились в темноте, а любопытных собиралось множество. Отношения ее с мужем стали налаживаться, но тут опять заявился Митрович, вспыхнула былая любовь, и они удрали в Киев. Там Митрович принялся петь в опере, и довольно неплохо, быстро изучив под её руководством русский язык. Киевский генерал-губернатор князь Дондуков-Корсаков, служивший в свое время в Тифлисе и знакомый с юной Блавацкой, тотчас решил углубить знакомство, хорошо информированный о её скандальной известности, но на этой почве у них с Митровичем произошли разногласия. А так как князь Дондуков в своих домогательствах оказался весьма настойчив, то Блавацкой и Митровичу пришлось из Киева удирать. Они объявились в Одессе, где мы с братом в то время учились в Новороссийском университете. Блавацкая открыла здесь цветочный магазин, магазинчик искусственных цветов и фабричку чернил, чем и жила. Она часто приходила в гости к нам и вела с моей матерью долгие беседы. Это была уже пожилая, а может быть, мне так казалось, женщина, но в ней чувствовался дух какой-то гениальности. Так, она, совершенно не учась, свободно говорила по-французски, на английском, немецком, сербско-хорватском, итальянском и не знаю еще на каких языках. Играла на многих музыкальных инструментах, да так, что с успехом давала сольные концерты на фортепиано в европейских столицах и служила капельмейстером у сербского короля в Белграде. Без малейшего затруднения писала длиннейшие письма стихами. И лгала. Лгала вдохновенно, творчески, совершенно не затрудняясь в выборе темы, деталей и подробностей. Да так цветасто, что даже мы, знавшие ее способности к фантазии и ничуть не верившие ей, сидели с открытыми ртами. И популярной на всю Россию она стала, когда напечатала у Каткова в «Русском вестнике» свои феерические рассказы «В дебрях Индостана». Да, но торговые ее предприятия прогорели, Митрович получил ангажемент в итальянскую оперу и уехал, забрав с собой и её, в Египет, в Каир.

В Средиземном море их пароход потерпел крушение и утонул, а вместе с ним погиб и Митрович, едва успев спасти свою Лорелею. Затем из Каира Блавацкая перебралась в Лондон и создала там теософическое общество, а для привлечения в него адептов отправилась в Индию, где изучила, или выдумала, тайны индусских религий. Впечатления этой поездки и легли в основу её рассказов «В дебрях Индостана». Вернувшись в Европу, она поселилась в Париже и стала главой всех теофизитов, приобретя мировую известность. А вскоре и умерла.

Видя, что слушатели разочарованы столь прозаическим описанием жизни властительницы дум, Сергей Юльевич решил позлатить пилюлю.

— В конце концов, если нужно доказательство, что человек не есть животное, что в нем есть душа, которая не может быть объяснена каким-нибудь материальным происхождением, то Блавацкая может служить этому отличным доказательством. В ней, несомненно, был дух, совершенно независимый от её физического или физиологического существования. Вопрос только в том, каков был этот дух, а если встать на точку представлений о загробной жизни и что она делится на ад, чистилище и рай, то весь вопрос только в том, из какой именно части вышел тот дух, который поселился в Блавацкой на время её земной жизни.

Но возмущенные сестры-черногорки все равно галдели, да и сестрички, царица и супруга московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, явно были недовольны отсутствием всякой мистической таинственности в повествовании Витте. И для того чтобы спасти положение и удержать мужчин, черногорки и притащили этого французика, как его, да, Папюса.

Папюс был дока по части затуманивания женских мозгов, да и не только женских, а вообще склонных ко всяческой заумной дури, и начал с историй про колдунов и волшебников Франции времен «короля-солнца». Он пыжился, таинственно понижая голос, делая пассы руками, попросил выключить электрический свет и зажечь лишь одну свечу в канделябре, и от этого света его длинная фигура с тонкими ручками и ножками отбрасывала на стену поросячье-паучью тень.

Великий князь Николай Николаевич даже застонал от острого приступа ненависти к этому мерзавцу, но черногорки шипели — слушайте, слушайте, — и пришлось смириться.

Сергей Юльевич обдумывал, как бы получше доложить царю о результатах переговоров с Ли Хунчжаном, а Папюс тем временем таинственно шептал по-французски.

— При «короле-солнце» в столице Франции процветали и хиромантия, и черная магия, и культ сатаны, и многие другие таинственные учения, Дело дошло до того, что в июле 1677 года в исповедальне у иезуитов на улице Сен-Антуан удалось обнаружить проект отравления короля и дофина. В начале декабря лейтенант полиции Ла-Рейни арестовал бывшего офицера Луи де-Ванаиса и его любовницу. В бумагах, захваченных у этих лиц, обнаружилось сообщество алхимиков, фальшивых монетчиков и магов, среди которых были и священники, офицеры, банкиры, светские дамы и люди всевозможных профессий и состояний. В начале следующего года полиция обнаружила еще более ужасные вещи, а еще через год Лa Рейни арестовал колдунью Марию Босс с дочерью и двумя сыновьями утром в одной постели, где все они лежали голые. Немного позже была арестована и Катерина Деза, жена ювелира Антуана Монвуазена, прозванная Вуазеншей, одна из величайших преступниц, которых когда-либо видел свет. Все арестованные были связаны друг с другом, принадлежали к одному кругу, но центром, собиравшим их, была Вуазенша. Луи де-Ванаис был специалистом по призыванию Сатаны. Вуазенша имела целый ряд специальностей, но более всего занималась отравлениями. У Вуазенши было очень много клиентов, оплачивавших её труды иногда громадными суммами. За каждое успешное отравление она получала до шестидесяти тысяч франков. Резиденцией Вуазенши был Вильнев-сюр-Грануа, между стенами и кварталом Сен-Дени. Здесь у нее был дом и сад, где почти круглый год шло шумное веселье. Окруженная толпой поклонников, она в диких попойках прокучивала все, что доставляли ей клиентки и клиенты.