Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова

Он покидал Малый дворец в прекрасном расположении духа. Возле парадного подъезда его ожидали свежая тройка великолепных лошадей и кавалерийский эскорт, должный сопровождать его драгоценную особу аж до самой ставки Кутузова, где бы она ни находилась. Эскорт снарядили по распоряжению принца в знак особого расположения августейшей четы и важности миссии Чернышёва.

Недалеко от Москвы кавалеристы эскорта натолкнулись на отряд войскового старшины Григория Петровича Победнова, чьи казаки охраняли Ярославскую дорогу и вели наблюдение за передвижениями Великой армии, о коих ежедневно сообщали командировавшему их сюда принцу. По обеим сторонам дороги, в кроне высоких деревьев, Чернышёв увидал подобные вороньим гнёздам и свитые из разлапистых веток шалаши. С этих воздушных караулен окрестные крестьяне следили за манёврами неприятеля и, едва завидев его, извещали патрулировавших округу казаков. Войсковой старшина во всех подробностях доложил Чернышёву обстановку и отрядил в его эскорт смышлёного казака, знавшего просёлочные дороги и окружающую местность как свои пять пальцев.

Проехав вёрст с двадцать под холодным проливным дождём, они наткнулись на эскадрон гусар, шедший на восток по Владимирскому тракту. Командир эскадрона был знаком Чернышёву, и они разговорились. Узнав, что тот везёт важное письмо государя главнокомандующему, он сообщил, что полк, в котором состоит его эскадрон, совершает ложную демонстрацию, призванную запутать французов на предмет истинного движения Главной армии.

— Наших на этой дороге нет, окромя ещё нескольких разбросанных по ней эскадронов и тьмы повозок с московскими беженцами. Следуйте далее на юг, может, на Рязанской дороге отыщутся следы фельдмаршала, однако допускаю, что и там вы найдёте одни лишь «демонстрации»! — саркастически усмехнулся он.

На Рязанской дороге они увидали хвост идущей от Первопрестольной и растянувшейся на не одну версту кавалерии Мюрата. Чернышёв дал команду остановиться и навёл зрительную трубку. Лица верховых были сосредоточенны и суровы. Некоторые всадники, волею дороги оказываясь на возвышенностях, осаживали лошадей и, развернувшись вполоборота, напряжённо всматривались поверх леса вдаль, не обращая внимания на дождь и сыпавшиеся проклятия ехавших позади. Москва с её сокровищами манила их.

Взяв казаков эскорта, включая знатока просёлочных дорог из отряда Победного, Чернышёв поскакал вдоль Рязанского тракта, имея цель незамеченным обогнать Мюрата и установить предмет его поисков. Два казачьих полка Платова стали ему наградой — и никаких следов Главной армии. На вопросы Чернышёва, где главнокомандующий, казаки лишь посмеивались и разводили руками. К счастью, казак Победного узнал в одном из платовцев земляка. Тот подвёл Чернышёва к своему старшине, который и отослал вестового к атаману. К вечеру вестовой вернулся с адъютантом Платова, призванного сопроводить полковника к нему.

На следующий день их встреча состоялась, и Чернышёв узнал истинное положение дел. Действительно, кавалерия Мюрата, обманутого казаками «демонстрационных» платовских полков, двигалась на юго-восток по Рязанской дороге в надежде настичь армию Кутузова, тогда как сам светлейший со всем русским войском совершал знаменитый, как назовут его позднее историки, Тарутинский марш-манёвр, обходя Москву по дуге к западу. Они же и напишут, что гениальный замысел Кутузова преследовал цель запереть доступ Наполеону в богатые и не тронутые войной хлебородные губернии юга России и прикрыть оружейные заводы Тулы. Возможно, подобные резоны и держал в голове светлейший, однако первейшая задача фельдмаршала заключалась в ином.

Любой ценой оторваться от преследовавшей его измученную армию конницы Мюрата, запутать следы и не дать втянуть себя в крайне неудобное арьергардное сражение. Другими словами, сохранить армию для последующей борьбы. Относительно вопроса, почему Кутузов предпринял движение на юго-запад, к Калуге, а не на северо-запад, чтобы прикрыть Петербургскую дорогу, которую охранял слабый отряд генерала Винценгероде, то здесь существуют свои объяснения. Движение на Петербург стало бы куда более ожидаемым и менее скрытным для Наполеона, нежели отход к Красному на Пахре, а потом к Тарутину по Старой Калужской дороге. Узнай Бонапарт, что русская армия намерена оборонять Петербург, где находился двор с царём во главе, он немедля оставил бы Москву и со всей силой своей ещё неразложившейся армии навалился бы на Кутузова.

Подобный поворот событий никоим образом не устраивал светлейшего. Его армия нуждалась в отдыхе и свежих резервах, подхода которых фельдмаршал ожидал с востока и юга. Рассчитывать же на петербургское ополчение, начальником и создателем которого он ранее являлся, не приходилось. Ратники вышли из столицы первого сентября со спешащим к её берегам Финляндским корпусом Штейнгеля. К тому же Кутузов зачастую попросту не знал истинное местонахождение остальных русских армий, командующие которых далеко не всегда были лояльны ему. Впрочем, и он платил им той же монетою…

Глава 5.
В поисках своих

— Пахом, просыпайся, вечер уж наступил! — тормошил Павел крепко заснувшего и не желавшего высвобождаться из объятий Морфея гравёра.

Сам Овчаров давно бодрствовал, обдумывая их с Пахомом и своё, в отдельности, положение.

— Хочу тебе кое-что поведать, — начал издалека он, когда Пахом наконец проснулся и мог воспринимать услышанное. — Мне надобно послать весточку одному важному человеку. Посему до́лжно попасть в Главную квартиру армии к Кутузову. Разумеешь?

— Разуметь-то разумею, однако ж как попасть в ту самую квартиру? Где сыскать-то её? Дело сие мудрёное!

— Мудрёное — немудрёное, а попасть туда мне смерть как надобно! Сейчас эта самая что ни на есть наиважнейшая задача.

Он решил во что бы то ни стало попасть в штаб Кутузова, добиться аудиенции и, рассказав фельдмаршалу о своей миссии у Наполеона, попросить известить Чернышёва. Однако Пахом прав: как найти Главную квартиру?

Клубы чёрного дыма, висевшие над Москвой, к вечеру сгустились в огромное однородное облако. Кроваво-красное зарево освещало его с боков и снизу, придавая картине зловещий фантастический облик. Нестерпимая тяжесть сдавила грудь Павлу, комок подкатил к горлу, рыдания рвались наружу. До боли сведя скулы, он всматривался вдаль, откуда доносились глухие громовые раскаты. Длинные серебристые молнии сразу в нескольких местах пронзили черноту неба, мощный треск раздался над головой, и тяжёлые, вымученные капли окропили землю.

— Видишь помещичью усадьбу, что стоит на холме? Котомки в зубы — и живо туда! — крикнул он Пахому, и они побежали.

Непрестанно изливавшиеся потоки воды в одночасье превратили и без того разбитую дорогу в непролазную грязь, красная глина густо облепила сапоги, одежда набухла и отяжелела. Вымокнув до нитки, через четверть часа они постучались в дверь двухэтажного барского дома. Долго не открывали. Наконец послышались неуверенные шаги, и чей-то суровый голос строго спросил:

— Кто такие будете?

В полуоткрытых дверях показалось нахмуренное лицо с густыми сросшимися бровями.

— Русские мы, православные, дедушка! Едва спаслись от лютого пожара, как в грозу угодили. Пусти нас, добрый человек, обсушиться да отдохнуть немного! — натужно дыша, вымолвил Пахом.

— Сколько вас?

— Двое, добрый человек. Мастеровые мы с ткацкой мануфактуры купцов Прохорова и Резанова. Бежим от супостата, дедушка, — искательно продолжил за гравёра Овчаров.

Не успел он закрыть рот, как ярчайшая молния осветила мрамор крыльца; каменные колонны портика, укрывавшего их от хлестающего дождя, казалось, накренились, страшный удар грома сотряс неподвижный, накалившийся за целый день воздух.

— Кто ведает, кто таперича свои?! Нонче одни лихие люди да хранцуз окаянный по дорогам рыщет, — недовольно пробурчал старик. — Господь с вами! Раз православные, так заходите, — смилостивился он и отворил двери.

Пройдя длинными сенями, они оказались в просторном овальном зале, стены которого были обиты малиновым, с тонким золотистым рисунком штофом, а небесно-голубой потолок расписан цветами и птицами.

— Значица, мастеровые с Трёхгорки! Знам, знам! Оклеили в прошлом годе стены новомодной вашей бумагой, да она, будь неладна, не прошло и недели как отвалилась. Пришлось, по обыкновению, штофом стены обивать. — Глаза старика, как оказалось управляющего имением, хитровато заблестели и вперились в Павла.

— А причём тут мы и Трёхгорка, дедушка? У нас ситцы набивают, бумагу не делают.

— В таком разе прости старого дурака за невежество его, мил человек! — не стал спорить дед. — А таперича идите-ка за мной в людскую, там обсохнете и отдохнёте.

С этими словами он повёл их в левое крыло дома анфиладой комнат, мебель которых была затянута в чехлы, а висевшие на стенах картины убраны холстиной.

— Уезжать собрались? — кивая на картины и мебель, поинтересовался Овчаров.

— Да куды уезжать?! — обречённо понурился старик, отворяя дверь в людскую — большую темноватую комнату с жарко натопленной печью и массивным деревянным столом, на котором красовался пузатый самовар со стаканами, укрытыми вышитой салфеткой. В комнате никого не было. — Глядите, людская пуста! Домовая прислуга и дворня разбежалась, опричь Степаныча, садовника нашего, супруги его да слепого Димитрия, денщика покойного барина. Даже Настасья, девушка барышни, и та сбёгла дурёха. Ежели и мы уйдём, кто красавицу нашу охранять да защищать будет?

— А что раньше не ушли с барышней?

— Так дюже захворали они. Как дошли до нас вести об оставлении Смоленска и движении Бонапартовом на Москву, с барышней случился жар, они слегли в постелю и две недели в горячке пробыли, не вставая. В бреду сердешная металась, батюшку сваво покойного кликала, матушку вспоминала, кою никогда в жизни и не видывала, ибо преставилась та, едва Анну родимши. — Старик истово перекрестился. — А когда хворь-то из неё вышла, слаба она больно стала, чтоб уезжать в дали дальние. Имение-то наше, опричь энтого, в Пензенской губернии будет, — тяжко выдохнул он.

— Далёко… — задумчиво протянул Овчаров.

— То-то и оно, что далече. Да и уезжать особливо не на чем. Подводы с лошадьми его сиятельство господин губернатор граф Ростопчин на нужды армии забрать изволили. Даже кареты — и те, холопы им присланные, уволокли. Посему порешили мы здеся покамест пребывать. Токмо вот неблагодарная челядь… — Старик хотел что-то добавить про сбежавшую прислугу, да не успел.

Звеня шпорами и весело болтая, в комнату вошли двое офицеров Великой армии и недоумённо воззрились на Павла с Пахомом, вознамерившихся стянуть с себя сапоги и избавиться от намокшей одежды.

— Ки эс это? — с брезгливой надменностью вопросил старика старший по чину офицер.

— Не извольте беспокоиться, господа. Это мои люди. Когда их одежонка подсохнет, они тотчас уберутся отсюдова, — помогая себе жестами, в напускном испуге зачастил старик.