Клеймо дьявола

— О-о, вона как! — от удивления он пожевал челюстями. А потом, ободренный великодушием Лапидиуса, задал еще вопрос: — А откедова вы ё знаете, господин, и что померла пятнадцатого?

Лапидиус задумался, стоит ли распространяться об этом, но почему бы и не сказать доброму человеку?

— Кое-кто знал имя убитой и сообщил мне. А что касается твоего второго вопроса: ты же сам рассказал, что трупное окоченение уже наступило, когда ты поднимал тело на телегу. Было это в одиннадцатом часу утра, a rigor mortis наступает примерно через восемь часов после смерти, так что женщина умерла ранним утром пятнадцатого. Могло, правда, быть, что ее убили раньше, поскольку трупное окоченение держится двое суток, однако я так не думаю. Как только ее убили, так сразу и привезли на повозке Фреи Зеклер, чтобы тело было найдено в этот же день. Все другое маловероятно.

— О-о, господин, ежели так, то будь по-вашему.

— А тебе известно, что Гунду Лёбезам изнасиловали?

— Не-е, господин, медикус ничего такого не говорил.

Лапидиус собрался уходить.

— Ну вот, теперь ты знаешь. И не думай больше об этом. Покойная теперь нашла свой последний приют. Разве что когда будешь ставить крест, прочитай над могилой молитву, раз уж пастор не нашел на это времени.

— Дак я уж помолился об ней, господин.

— Ты хороший человек, Кротт.

Лапидиус направил свои стопы в центр города, к дому аптекаря, поскольку вдруг вспомнил, что ему недостает маленького аламбика. Но, как и в первый раз, снова не застал аптекаря на месте. Его жене, маленькой бесцветной женщине, было явно неловко. Лапидиус успокоил ее, мол, в этом нет ничего страшного, в конце концов, он же не договаривался о встрече заранее. Они разговорились, и выяснилось, что оба родом из Брауншвейга. Это обстоятельство сыграло Лапидиусу на руку, жена аптекаря тотчас же собралась с духом и одолжила ему прибор, не спросясь у мужа. Лапидиус расшаркался в избытке чувств, к тому же она дала ему еще и корзинку для яиц, чтобы донести стеклянный сосуд до дома в цельности и сохранности.

Нагруженный таким образом, Лапидиус остановился посреди Гемсвизер-Маркт. Опасность снова столкнуться с воинственными торговками ему не угрожала — к этому времени они уже погрузили товар и исчезли восвояси. Из «Квершлага» долетал аромат наваристого мясного супа, и Лапидиус не смог устоять перед этим соблазном. Зайдя в трактир, он внимательно огляделся, так как был здесь в первый раз. Он увидел грубо сколоченные столы, скамьи и табуреты. Трактир как трактир, если не считать ламп. Здесь они были похожи на те, что применяются в руднике.

Лапидиус удивился. Сегодня понедельник, обычный рабочий день, и тем не менее собралось не так уж мало кутил, причем некоторые были уже изрядно навеселе и во всю глотку требовали еще пива из бочки, стоящей на стойке. Справа трое посетителей удобно расположились за отдельным столом с четырьмя табуретами. В руках у них были ложки, которыми они черпали из большой миски. Вот он, источник восхитительного аромата!

Лапидиус пригляделся и в одном из мужчин узнал Крабиля. На ловца и зверь бежит! Так он может убить двух зайцев сразу: и подкрепиться, и поучить начальника стражи уму-разуму.

— Доброго дня, позволите?

Не дожидаясь ответа, он занял свободный табурет и поставил корзину возле себя.

Крабиль застыл, не донеся ложку до рта. Воспоминание об их последней встрече оказалось не слишком приятным. Медленно опустив ложку, он сказал:

— Э… а мы как раз закончили.

Оба его приятеля подняли недоуменные взоры. Один собирался что-то возразить, но тут же скорчил гримасу боли, потому что страж порядка наступил ему на ногу.

— Зачем же так, Крабиль? Миска еще наполовину полна. Нельзя пропадать такому великолепному супу! — Лицо Лапидиуса излучало доброжелательность, но в голосе звучал металл.

— Нет… да. Ах, да. А я и не заметил, что там еще много.

Двое его спутников переглянулись. Они быстро сообразили, что ничего хорошего из этого разговора не выйдет, и убрались. Подошел хозяин и отвесил легкий поклон.

— Я Панкрац, господин, владелец этого заведения. Что вам принести? Или вы будете есть вместе с начальником стражи?

— Нет. Подайте мне суп отдельно. А еще хлеба и кружку пива.

— У меня прекрасное Айнпёклинское. Правда, оно дороговато…

— Принеси.

Панкрац поспешил выполнять заказ, а Лапидиус тем временем смерил начальника стражи строгим взглядом. Крабилю под ним стало неуютно.

— Э… Прекрасный день сегодня…

— Несомненно, — Лапидиус отодвинул корзину с аламбиком к стене, поскольку хозяин за нее чуть было не запнулся. — Прошлая пятница тоже была прекрасной, если не считать, что в тот день на рыночной площади лежал женский труп. Женщину убили, как вам известно. Бургомистр Штальманн сообщил мне, что, по вашему мнению, это убийство дело рук Фреи Зеклер, из-за букв «Ф» и «З» на лбу. А откуда вы знаете, умеет ли Зеклер писать?

— Э…

Появился Панкрац с подносом и расставил угощенье на столе. Лапидиус отхлебнул хороший глоток пива, не отрывая пристального взгляда от Крабиля. Потом отведал супу. Как он и полагал, суп был отменного вкуса, на крепком бульоне, со знатными кусками мяса, приправленный пряностями.

— Я делаю вывод, что вам неведомо, обучена ли Фрея Зеклер грамоте. И тем не менее, вы взяли на себя смелость обвинить ее перед городским советом.

— Да, но…

— Вы выяснили имя убитой?

— Нет, я…

— Далее я делаю вывод, что вам это имя неизвестно. Неизвестную зовут Гунда Лёбезам. Вам что-нибудь говорит это имя?

— Э… нет.

— Тело привезли на рыночную площадь в повозке. Вы знаете, кому она принадлежит?

— Да! — Крабиль был рад наконец-то иметь ответ хоть на этот вопрос. — Это был фургончик Зеклер.

Лапидиус не спеша съел еще пару ложек супа и запил пивом.

— Так-так. А почему вы мне этого не сказали, когда я навестил вас в субботу на вашем служебном месте и нарушил теплую беседу наедине с Кёхлин? Я спрашивал вас ясно и определенно: есть ли какие новости в этом деле.

— Я… я забыл.

— Ага, забыли. Тогда другой вопрос: могильщик Кротт отвез тело на кладбище на собственной телеге. То есть повозка Фреи Зеклер оставалась на площади. Где она теперь?

— Ну… э… я не знаю. Наверное, кто-то ее забрал.

— Да уж, такое объяснение лежит на поверхности. Вот что я хочу вам сказать, Крабиль: вы не знаете ничего, и даже меньше, чем ничего, и тем не менее преспокойно рассиживаете здесь над своей миской супа. И то, что вы так ничтожно мало знаете, делает вас подозрительным. И почему это вы так заинтересованы свалить убийство на Зеклер?

Лапидиус тут же пожалел о сказанном. Если начальник стражи на самом деле — а исключать этого нельзя — причастен к убийству, то теперь он предупрежден.

Крабиль побелел как полотно. Он несколько раз хватал воздух, пока наконец не смог выдавить из себя звук.

— Это… это неслыханно! Я представитель городской власти, вы не смеете со мной так говорить!

— Я только задавал вопросы, но вы не могли на них ответить. И я позволил себе сделать из этого выводы.

Лапидиус проглотил последнюю ложку супа. Разговор не слишком продвинул его в расследовании. Но иногда бывает полезно просто назвать вещи своими именами. Как и многие господа при власти, начальник стражи принадлежал к тому типу людей, что напускают на себя важный вид, вместо того чтобы делать свое дело.

Лапидиус и не рассчитывал получить на свои вопросы ответы, по-настоящему его интересовало только местонахождение повозки Фреи.

Могло оказаться важным пройти по следу фургончика. Правда, возможность его найти была ничтожно мала. Кирхроде — большой город, со множеством портов, складов и постоялых дворов. Повозка Фреи могла стоять где угодно, в том случае, если она вообще еще в городе.

— Был бы вам обязан, Крабиль, если вы в будущем будете держать ухо востро, на тот случай, если что-то услышите о повозке Зеклер.

— Само собой. Я свой долг знаю.

Лапидиус оставил это без ответа. Он бросил на стол пару монет, поднял свою корзину и, больше не говоря ни слова, покинул трактир.

Начальник стражи злобно смотрел ему вслед.

Чем ближе был его дом, тем больше Лапидиус радовался предстоящему уединению за экспериментами.

Но, едва переступив порог, он почувствовал что-то неладное. Слышался голос Марты, возмущенный и требовательный, а с ним другой, который Лапидиус не сразу признал. А потом понял: Горм, подручный Тауфлиба. Голоса раздавались сверху, с чердака, где находилась Фрея. Что им там надо? Лапидиус поставил корзину и поспешил вверх по ступеням. Примчавшись, он обнаружил, что Горм уже почти открыл дверцу в жаровую камеру. В одной руке он держал отвертку, с помощью которой удалял винты из петель засова.

— Стоп! — рыкнул Лапидиус. — Что все это значит?

Марта бросилась ему навстречу:

— Хозяин, о, хозяин, почем мне знать, велели вы али нет, а Горм говорит, так надось и что мастер то же говорит.

— Что? Как?

Лапидиус непонимающе переводил взгляд с Горма на Марту. У Горма — он заметил это только теперь — во всю щеку красовалась царапина.

— Что все это значит? — повторил он.

Горм поднялся с колен и глупо заулыбался:

— Винты надо поменять. Горму надо поменять винты.

— Зачем это?

— Не больно длинные, надо длиннее.

— Кто сказал?

— Я… ой. Надо длиннее, мастер сказал. — Подмастерье сунул ему вынутый винт под нос. И ни с того ни с сего глупо засмеялся.

Лапидиус отступил на шаг. С Гормом шутки плохи. У парня медвежья силища, а мозги воробьиные. На грани слабоумия. И пока он говорил, все время косился на окошечко в дверце.

Лапидиус понял. Наверное, Горм хотел бросить оттуда взгляд на Фрею, а она вцепилась ему ногтями в лицо.

— Покажи мне другие винты, которые длиннее.

Горм открыл рот, потом захлопнул его, снова открыл.

— Ой… я…

Лапидиус сориентировался в ситуации.

— А ну-ка, закрепи засов снова! — приказал он голосом, не терпящим возражения. Подмастерье тут же послушался. Работу он проделал с удивительной легкостью, что не редкость среди простофиль.

Марта заломила руки:

— О Боже, Боже, так я и знала, неча его пущать! Ой, хозяин!

— Ладно, Марта. Иди вниз.

Лапидиусу внезапно пришла в голову мысль: если Горм так докучливо хотел видеть Фрею, что ж, пусть получит желаемое. Разумеется, только голову, да и ту ненадолго. Посмотрим на реакцию подручного Тауфлиба! Вынув из кармана ключ, он отпер дверцу.

— Фрея, — позвал он, — думаю, у Горма есть причина попросить у тебя прощения.

Она молча взглянула на него. В ее глазах была пустота. «Боже! — подумал он. — Что сталось с этой женщиной! Ее лицо похоже на печеное яблоко. Кожа все больше сжимается. Она на глазах увядает. А тот, по чьей вине она страдает, это я. Но по-другому нельзя. Если бы имелся лучший способ вылечиться, я бы первый применил его».

Горм присел перед щелкой на корточки. Рот открыт, по подбородку стекает слюна, а глаза выдают самые противоречивые чувства. В них стояло удивление, оно сменилось недоумением, а потом перешло в чистое отчаяние. Лапидиус размышлял, способен ли вообще такой недотепа на чувства, как вдруг испытал ощутимый удар. Подмастерье вскинул руки, при этом нечаянно отшвырнув его в сторону, подпрыгнув, издал утробный звук и кубарем скатился по лестнице. Мгновением позже с треском захлопнулась входная дверь.