Клеймо дьявола

ТРИНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ ЛЕЧЕНИЯ

Поскольку после набега черни его кровать все еще стояла на трех ногах, ночь Лапидиус снова провел в кресле. Пусть это и любимое кресло, спал он отвратительно.

Он встал и размял косточки. В кухне все было тихо. Марта еще не принялась за будничные дела. Это пришлось кстати, можно спокойно совершить утренний туалет. Умывшись и одевшись, он постучал в комнатку служанки.

— Марта, ты проснулась?

Никакого ответа.

Его охолонуло дурное предчувствие. За последние дни так много всего произошло, что он настораживался по любому поводу. Снова постучал:

— Марта!

— Щас, чё тако? — раздалось изнутри.

— Слава богу, я уж думал, что-то случилось.

— Нее, нее. Я ж с Заступницай. Чё, поторопиться?

— Нет, поднимайся спокойно. Я пока загляну к Фрее.

Он взял воды и вчерашнего отвару и пошел наверх. Перед заслонкой камеры он поставил все на пол и отпер дверцу.

— Фрея!

Она лежала к нему спиной, скрючившись на тюфяке. Он наклонился и взял ее за плечи. И только теперь расслышал тихое поскуливание.

— Фрея, Фрея, скажи же что-нибудь.

Она так резко повернулась, что он отпрянул.

— Не хочу, не хочу больше! Больше не могу!

— Но ты ведь знаешь…

— Больше не выдержу! Выпустите меня, выпустите, выпустите, выпустите…

Ее всхлипывания перешли в безудержный плач. Лапидиус остолбенел. Он показался себе самым жестоким человеком на свете. А она снова начала умолять:

— Помогите мне! Выпустите меня, пожалуйста, выпустите!..

В его душе перемешались сострадание, умиление и беспомощность. Его вина, что она там страдает. Его и ничья больше! Ну, что он мог сказать?

— Что я могу сказать? — услышал он собственный голос, и это больше не было пустыми словами.

Она снова заплакала и отвернулась. Тогда он спустился вниз за лауданумом. А когда вернулся с лекарством, увидел, что у нее жуткие пролежни. На лопатках плоть стерлась чуть не до кости. Конечно, это должно доставлять невыносимые страдания. Не меньше, чем боль в суставах, колики и язвы во рту.

Он сказал:

— Я принес тебе лауданум, помнишь, капли из коричневого пузырька.

Она ничего не ответила, только продолжала всхлипывать. Лапидиус понял, что дальше так продолжаться не может. Надо было что-то делать.

— Давай, реви громче, — сказал он, надеясь, что его тон достаточно язвителен. — Громче реви, чтобы все слышали! Вой так, чтобы весь мир знал, как тебе паршиво! Оплакивай себя, захлебнись в собственных слезах! Тогда мне не надо будет зря тратить на тебя драгоценное лекарство. Могу его вылить, или подарить, или продать, мне-то оно давно не нужно.

Хныканье усилилось. Лапидиус уж подумал, что переборщил, как вдруг плач резко оборвался. Фрея повернулась к нему.

— Дайте, — прошептала она.

— Вот и хорошо, — он так обрадовался, что чуть было не обсчитался с каплями. Но в конце концов протянул ей десять капель. Не больше и не меньше.

Только-только начался тринадцатый день лечения, и он не знал, сколько благодатного средства еще понадобится. Запас должен оставаться всегда.

Когда Фрея выпила лекарство, он сказал:

— А теперь давай вместе считать до трехсот. Сама увидишь, что тебе быстро станет лучше.

Они начали отсчет, и Лапидиус с удовлетворением отметил, что это занятие хорошо отвлекает пациентку от жалоб. Когда счет был окончен, его наметанный глаз определил, как расслабилось ее тело. Он втайне порадовался.

— Ну, что я тебе обещал? Боли ушли?

— Да, терпимо, — она провела рукой по глазам.

— Вот и хорошо. Знаешь, я… я не для того, чтобы тебя обидеть.

По ее лицу пробежала улыбка:

— Я знаю.

Лапидиус пододвинул сундук и начал поить Фрею водой и отваром. Потом взял ее руку и проверил кожу на обезвоживание.

— Надо еще попить.

Он поспешил вниз и принес другую кружку колодезной воды. Под конец влил в нее остатки отвара. Отвар был холодным и маслянистым, но Фрея не жаловалась. Он снова сделал пробу, оттянув кожу. И на этот раз результатом остался доволен. Рука Фреи снова легла на солому, а он, сам того не желая, вдруг сказал:

— Знаешь, кажется, я довольно далеко продвинулся в расследовании твоего дела. У меня теперь есть подозреваемый, который, возможно, за всем этим стоит.

Он уже был готов рассказать о Тауфлибе и о своих подозрениях, что мастер убил обеих девушек, как вдруг сообразил, что Фрея знает о Гунде Лёбезам, но и слыхом не слыхала об отрезанной женской голове. Он об этом словом не обмолвился, чтобы пощадить ее. Марте тоже велел молчать. Так что и на этот раз решил ограничить себя в высказываниях:

— Давай попробуем еще раз вернуться к твоим смутным воспоминаниям. Я имею в виду часы или дни, о которых ты плохо помнишь. Ты говорила о глазах, цвет которых не знаешь, о руках, которые, по всей вероятности, принадлежали мужчине, и о голосе, повелительном и ласковом, который зазвал тебя в «чудное теплое место». Я долго размышлял об этом и пришел к такому выводу: встреча с чужаком, точнее, с чужаками, ибо я уверен, что их было трое, произошла в горах. Ты ведь сама говорила, что потом бежала под гору. Проблема только в том, что Кирхроде окружен горами со всех сторон. Искать то место, где ты… э… очнулась от чар, что искать иголку в стоге сена. А найти это место очень важно. Там должны остаться следы, предметы — доказательства, которые помогли бы мне обличить преступников. Попробуй еще раз вспомнить какие-нибудь подробности. Или события, запечатлевшиеся в твоем мозгу, перед тем как ты очнулась. Ты говорила что-то о красных тонах, расплывавшихся и сливавшихся друг с другом. Так ведь, Фрея? Фрея!

Она задремала. Лауданум утишил боль и послал благодатный сон. Ну, хорошо. Вопросы он может задать и потом. Каждый час, когда Фрея забывалась от страданий, шел ей на пользу. Он окинул взглядом ее хрупкую фигурку и установил, что слой ртутной мази надо обновить.

Заперев жаровую камеру, он прихватил кружки и спустился в царство Марты. Марта стояла у стола и готовила рагу из заячьих потрохов. Воскресный обед и одно из самых любимых кушаний Лапидиуса.

— У Фреи пролежни на спине, — сказал он. — Возьми мазь, которую ты даешь матери от подагры, и наложи пару компрессов.

Марта готовила блюдо в железном горшке на гусином жиру. Жир сильно шкворчал.

— Марта!

— А, хозяин?

— Ты слышала, что я сказал?

— Ага, хозяин, щас. Дак ведь не все сразу быват!

Лапидиус это понимал. Хотя тон, в котором это было сказано, ему снова не понравился.

— А потом наложишь известковый порошок на язвы губ, да и diaphoretikum[14] не помешает — Фрея получила много жидкости. Но главное, вотри новый слой ртутной мази по телу.

— Дак ее уж нету, — Марта мелко резала морковь, лук и яблоки.

Лапидиус нахмурил брови:

— Что? Уже кончилась? Ладно, сделаю новую. А ты сначала закончи с обедом.

Как выяснилось после обеда, в высшей степени превосходного, сказать «сделаю» было легче, чем сделать. Потому что у Лапидиуса не осталось йодированной ртути. Так что пришлось действовать по старинке и вначале добывать чистый hydrargyrum, прежде чем замешивать мазь. Дело было несложное, но требовало многочасового труда. Он начал с того, что установил во дворе железную треногу. В ее кольце прочно держался большой глиняный горшок, который Лапидиус извлек из сарая позади своего дома. Потом из ящика с образцами пород достал несколько крупных кусков лучшей испанской киновари. Сложил их в горшок. После этого выскреб из атанора и добавил на два пальца золы. Утрамбовал ее буковым поленом. Первый этап работы был на этом закончен.

Лапидиус устроил себе передышку и пошел вверх по Бёттгергассе, где строился новый фахверковый дом, и попросил у застройщиков полведра песчанистой глины.

Вернувшись на свой двор, он взял второй горшок, чуть меньше первого, и, перевернув вниз горлышком, поставил на больший. Потом тщательно обмазал место их соединения глиной. Сложил под треногой дрова для растопки и запалил их. Вскоре с помощью меха он разжег потрескивающий костер — и взмолился Богу, чтобы не пошел дождь.

Он подкладывал и подкладывал поленья, потому что для того, чтобы hydrargyrum парился из киновари и через слой золы возгонялся вверх, во второй горшок, требовалось время. Оттуда, если все пойдет как надо, ртуть, сконденсировавшись, будет падать на золу нижнего горшка.

И ему удалось. Его охватило чувство триумфа, когда он увидел шарики чистой ртути, переливающиеся на золе. Он, конечно, знал давно этот способ получения ртути, но сам провел эксперимент впервые.

Следующий этап он проводил в своей лаборатории. С помощью атанора нагрел hydrargyrum до такого состояния, что получились красные кристаллы окиси ртути. А он знал, что их можно замесить, как и йодированную ртуть, в мазь, добавив ланолина. И эта мазь тоже годилась для лечения сифилиса.

Изготовив мазь, он пошел к колодцу и тщательно вымыл руки. Потом вернулся в дом и позвал Марту:

— Чё, хозяин?

— Свежая мазь готова. Иди натри Фрею.

— А я-та как раз собиралась к матушке.

— Хорошо, иди ради бога. Только не надолго. Мазь должна непрерывно воздействовать на кожу.

— Ладна, ладна, хозяин.

Марта поспешила исчезнуть.

Лапидиус, утомленный физическим трудом, сел в любимое кресло. Изготовленной мази должно хватить до конца курса, и, с Божьей помощью, Фрея будет снова здорова. Вопрос только в том, что от этого толку, если судья Мекель со своими заседателями приговорят ее к сожжению на костре. Уже поэтому надо доказать ее невиновность, без всякого сомнения.

Женский череп, как выяснилось, не так продвинул его вперед, как он надеялся. И с рогами, ему казалось, все будет просто: стоит только найти козла, у которого они отпилены, как он сам по себе приведет к убийце. Но реальное положение дел научило его уму-разуму. Даже если бы он нашел того козла, это еще не было доказательством. Его хозяин не обязательно должен быть убийцей, ведь рога мог отпилить кто угодно, под покровом ночи и мглы. А даже если бы вина и лежала на самом хозяине, так надо еще доказать. Что при наличии бегающих по всему городу безрогих козлов практически не представлялось возможным.

По крайней мере, размышлял Лапидиус дальше, надо обладать немалой сноровкой, чтобы закрепить рога в черепе. Да, сноровкой и инструментом. Здесь нужна не только пила, но и бур. Большой бур, чтобы просверлить в лобной кости дырки. Его бросило в дрожь, когда он представил себе, как бурав вгрызается в череп убитой. Стоп! Бур! Это может оказаться ниточкой.

Лапидиус подскочил от возбуждения. Ну конечно! Не у каждого в Кирхроде есть такой инструмент. А если на то пошло, так у очень немногих. У ремесленников, например, плотников, кузнецов, слесарей. Он снова сел и заставил себя успокоиться. Он уже потерпел поражение с козлом и теперь не хотел допускать ту же ошибку. Если он выищет разных людей с подходящим буром, могут ли они все подпадать под подозрение, как и владельцы козлов? Да. Снова тупик. Он размышлял дальше. А если на инструменте окажутся следы? Кровь или частицы кожи? Тогда другое дело. Лапидиус выглянул в окно. Еще как минимум часа три будет светло. Достаточно времени, чтобы поискать подозрительных мастеров.