Клеймо дьявола

На этой мысли он заснул.

Утром Марта казалась сбитой с толку, когда Лапидиус снова велел ей пойти на рынок. На этот раз она должна была купить свинины. Не слишком жирной, не слишком много, не слишком дорогой. И выбирать надо не спеша. «Это вообще не к спеху», — сказал Лапидиус под конец, одним глазом уже косясь на лабораторный стол.

— Не к спеху? Ну и сказанули, хозяин! Дак хто дом-та приберет, коли я прохлаждаться буду?

— Ладно-ладно, иди.

Когда Марта ушла, Лапидиус первым делом вынул из-под столешницы бур, а потом достал из погреба голову. Череп между тем уже так завонялся, что чуткий на запахи Лапидиус чуть было не потерял сознание. Только делать нечего. Придется потерпеть, если он хочет выяснить еще что-нибудь. Немного поразмыслив, он повязал платок, прикрыв рот и нос, и приступил.

Вначале он вставил бур в отверстие от рога. То, что это было первым шагом, диктовала сама логика, потому что если острие не подойдет, не стоит исследовать и дальше. Это значило бы, что Тауфлиб невиновен. Тогда придется побегать по другим мастерам, чтобы под каким-нибудь предлогом выманить бур.

Острие подошло.

Оно не было ни мало, ни велико, в отверстие вошло как по маслу. Лапидиус, который от волнения затаил дыхание, облегченно вздохнул. «Тауфлиб, ты у меня в руках, — прошептал он. — Хоть пока и не подозреваешь, но я тебя уличил. Тебя и твоих сатанинских братьев. Потому что ты обязательно назовешь их имена, хотя бы для того, чтобы спасти собственную шкуру. И тогда Фрея будет оправдана».

Правда, до этого дело еще не дошло. Трупная вонь вернула его к действительности. Еще придет время, когда можно будет отдать мертвую голову. А пока пусть corpus delicti вернется в погреб. Только надо упаковать как следует, иначе велика опасность, что Марта учует запах через щели. После недолгих поисков Лапидиусу попалась большая коробка от старого компаса, как раз подходящая для черепа. Он с облегчением снял с лица повязку, спустил коробку вниз и снова занялся буром. Еще раз обследовал лезвие. Это было исходным моментом и поворотной точкой в его доказательствах. В мастерской Тауфлиба он уже обратил внимание на присохшие к металлу пятна, теперь же смог рассмотреть внимательнее. Он понюхал их, но ничего определенного не установил. Ладно, определить таким образом засохшую кровь нелегко. У нее нет особого запаха — каждый ребенок, который хоть однажды поранился, знает это.

Но есть другие способы раскрыть происхождение темного вещества, и Лапидиус взялся за дело основательно.

Следующим было испытание водой. Для этого он соскоблил крохотные кусочки бурого налета в тигель. Добавил туда немного воды. Рассчитывать на быструю реакцию в этом опыте было нечего, поэтому он отставил тигель в сторону и сразу же принялся за третью пробу.

Это было испытание медью. Для такого опыта ему потребовалась соль меди, которую он ровным слоем нанес на острие. После чего протер поверхность тряпочкой. Налет исчез, открыв первозданную чистоту металла. Лапидиус довольно хмыкнул. Он знал, что медные соединения убирают следы крови. Следует, конечно, допустить, что оно может удалять и другие субстанции, но вероятность того, что тут кровь, была высока.

Четвертая проба стоила Лапидиусу особых усилий. Это было испытание на вкус. Еще раз он счистил с острия бура несколько ошметков и сунул их в рот. Потом закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться, и прижал язык к небу, в надежде, что содержимое быстрее растворится. Ему показалось, что процесс идет недостаточно быстро, и он разжевал крошки. Наконец, он почувствовал на языке типичный вкус крови. Он выплюнул кровавую слюну в платок, которым прежде прикрывал носоглотку, и обратился к пробе с водой.

На первый взгляд в тигле ничего не изменилось, но при ближайшем рассмотрении он увидел вокруг твердых кусочков розоватые разводы. Признак того, что субстанция растворима в воде. А также того, что и она прежде содержала воду. Лапидиус прекрасно знал, что кровь содержит воду, как и весь человеческий организм, состоящий из нее на большую свою часть. Еще Таис из Милета говорил, что вся жизнь вышла из этого элемента.

Лапидиус подвел итог. Из четырех проведенных проб только первая, испытание на запах, осталась безрезультатной, три других говорили за кровь. Конечно, ни один из методов не давал точных научных доказательств — таких методов и не существовало — однако тот факт, что, по крайней мере, три пробы указывали на кровь, придавало результату высокую степень вероятности. Да, именно так: на острие бура из мастерской Тауфлиба была кровь.

На Лапидиуса внезапно навалилась усталость. Он мало спал сегодня, и природа требовала свое. Может, пойти поглядеть на Фрею? Пожалуй, нет, это он может сделать и позже. Следует ли сообщить результаты экспериментов городскому совету, чтобы Тауфлиба взяли под стражу? Нет, и это подождет своего часа. Мастер никуда не убежит, а кроме того, разумнее вначале разыскать пещеру со сталактитами. Если таковая вообще имеется.

Так что Лапидиус снова закрепил бур под столешницей и мгновенно заснул.

Прошло не так много времени, когда Марта вернулась с рынка. Она громко хлопнула входной дверью и крикнула:

— Дак прямо не поверите, хозяин, почем щас свининка-та… Ой-ёй… Звините, звините…

Она на цыпочках прошмыгнула в кухню.

Когда Лапидиус проснулся, день уже клонился к вечеру. Слишком поздно, чтобы выходить из города и отправляться в горы в поисках пещеры. Он расправил застоявшиеся члены и пошел в кухню. Марта как раз заливала жаркое соусом. Лапидиус потянул носом:

— Черт побери, пахнет восхитительно!

— О-о-ох! Господь-со-всеми-святыми-ну-и-напужали-жа-вы-меня! — Марта, тяжело дыша, схватилась за грудь.

— Прости, Марта. Но аромат потрясающий. Ты приготовила обед с учетом спагирики?

— Чё? Ах да, хозяин.

— Я тебе уже не раз говорил, что пища, приготовленная по всем правилам спагирики, самая здоровая на свете. Свинина должна готовиться так, чтобы она сохраняла все соки, а для этого ее сначала обжаривают на сильном огне, а потом тушат на более слабом, многократно поливая разведенным медом температуры крови.

— Ага, хозяин, — Марта со смаком облизала палец.

— А приправы ты растолкла в ступке?

— Ага, хозяин. И перчику хорошо добавила.

— Прекрасно.

Лапидиус знал, что зерна Молуккских островов не должны превалировать в общем букете, иначе они перекроют аромат гвоздики, тмина, кориандра и розмарина и обеспечат дискразию, но, как и многие представители его сословия, он был падок до перца.

— Ну что ж, тогда ты все сделала по правилам.

— Хошь по-любому называйте, хозяин, а я дак просто сжарила жаркое как надобно. Дать отведать?

— Нет, попробую позже, сначала мне надо поговорить с Фреей.

Под стенания Марты, что жаркое остынет, а потом уже будет не так вкусно, Лапидиус поднялся наверх и открыл дверцу жаровой камеры. Его пациентка не спала, и, как он сразу заметил, на глазах у нее были слезы.

— Снова боли? — участливо спросил он.

— Нет, терпимо.

— В чем же дело? А… — На тюфяке возле ее головы он увидел пучки белокурых волос, последних, которые у нее еще оставались. Вот, значит, в чем причина ее горести. Он собрал пряди и сказал нарочито бодро: — Я их приложу к другим и сохраню.

Она вытерла глаза рукой:

— Зачем?

— На тот случай, если волосы не отрастут. Тогда сделаем парик, и никто не заметит, что у тебя лысая голова. Но, поверь мне, они отрастут обязательно.

— А мои зубы? — простонала она.

— Зубы? Дай-ка посмотрю. — Он взял масляную лампу, велел ей открыть рот и посветил. Трогая верхние и нижние зубы, он бормотал: — Да, что поделаешь, сифилис берет свою дань. Три нижних резца качаются. Придется их вытащить. Не бойся, крови не будет. Знаю, не слишком приятно терять зубы, но это ведь не верхние, которые видны при улыбке, и не коренные, необходимые для пережевывания пищи…

Так уговаривая ее, он вынул большим и указательным пальцами расшатанные зубы. Сделать это было непросто, и он поразился терпению Фреи.

— Их я тоже сохраню. Больно было?

— Нет.

— Теперь лучше себя чувствуешь?

— Да.

— Есть вещи пострашнее выпавших зубов. Когда я лечился от сифилиса, потерял целых двенадцать. А так как еще раньше лишился изрядного количества, у меня в конечном итоге остались только верхние резцы, два глазных зуба и три коренных. Немного, но жевать можно.

Лапидиус растянул губы, чтобы Фрея увидела остатки былой роскоши. Прежде он этого никогда не делал, напротив, следил за тем, чтобы улыбаться нешироко и ни в коем случае не смеяться. Сегодня же он решил сделать исключение. Нарочно оскалившись, он скорчил такую комичную гримасу, что Фрея, несмотря на дурное расположение духа, хихикнула.

Лапидиус порадовался:

— Еще никогда не видел, как ты смеешься.

Она захихикала снова, позабыв на минуту о болях, горе и страдании:

— Сделай такую рожу еще раз!

Он поспешил исполнить ее просьбу, даже не заметив, что она впервые сказала ему «ты». И снова его гримаса вызвала смех.

— Говорят, смеяться полезно. Надо было давно тебя рассмешить, тогда и лечение пошло бы лучше.

— Знала я одного человека, умевшего корчить такие смешные рожи. Три месяца он бродил по дорогам со мной и моей мамой.

— Правда? Расскажи.

— Можно мне воды?

— Конечно. Сейчас принесу и ивовый отвар тоже.

Он быстренько сбегал в кухню, налил две кружки, не обращая внимания на Мартовы причитания о жарком, вернулся назад и заботливо напоил Фрею тем и другим.

— Так кого ты знала, кто умел гримасничать, как я, и четверть года путешествовал с вами? — вернулся он к разговору.

— Гансом его звали. Он был мил со мной, но под конец только и глядел, как бы чего стащить. Ну и ладно, зато он был такой же смешной, как ты… ой-ёй, прости, я не хотела… то есть простите…

Лапидиус махнул рукой. Его сердце подпрыгнуло от радости. Что с того, пусть Фрея «тыкнула» ему! Главное, она раскрепостилась и снова стала сама собой, юной жизнерадостной девушкой.

— Ничего, можешь спокойно говорить мне «ты», мы же с тобой что-то вроде… э… в одной связке против зла, правда? Так, значит, Ганс был такой же смешной, как ты сказала? А что он у вас украл?

— Да все деньги, больше полутора талеров. В тридцать пятом это было. Мама тогда была повитухой и травницей. Она всегда говорила: «Дьявол имеет много обличий. Когда и не думаешь, что он здесь, а он тут как тут». В Гансе он тоже был. Это-то она знала с первого дня. Только потом забыла.

— Для вас это, наверное, была большая потеря?

— Еще какая! Но с этим приходится считаться, когда тащишься из конца в конец земли. Только не знаешь, когда это случится. Мама тогда недолго убивалась, в тот же вечер приняла дитя, пришедшее в этот мир. В Штассфурте это было, восточнее Гарца. Дела у нас всегда шли с переменным успехом, правда, чтобы долго хорошо, никогда не бывало. Мама была лучшей повитухой из всех, кого я знала. Только в любой деревне есть мудрая бабка, которая занимается этим, поэтому и приходилось торговать лекарственными травами. «Травок не счесть, на все есть: могут дать ребеночка, могут от него и избавить», — говаривала она. Только травами она занялась позже, когда уже появилась я.