Клеймо дьявола

Дверь в хижину Кривой Юлии была распахнута, так что Лапидиус вошел, не постучавшись. Он решил заглянуть к увечной корзинщице, потому что ее дом стоял по дороге на Оттернберг.

— Эй, есть кто-нибудь! — крикнул он. — Эй!

Кривая Юлия не отвечала. Может, вышла куда поблизости.

— Э-э-эй!

Что-то тут было не так. Лапидиус огляделся. Ему сразу бросилось в глаза, что нет обеих больших корзин для сбора урожая. «Кража!» — первое, что пришло ему в голову. «Чепуха!» — было следующей мыслью. Он выругал себя за панику. Кривая Юлия изготавливала свой товар на продажу, и ничего не говорило за то, что здесь произошло разбойное нападение.

— Э-э-эй!

Лапидиус принялся протискиваться между рядами готовой продукции, как вдруг остановился, словно громом пораженный. Теперь он знал, что было не так: пропавшая корзина стояла теперь в Кирхроде. В мастерской Тауфлиба. Снова этот Тауфлиб!

— Э-э-эй! Юлия, ты здесь?

Да она была здесь. Она лежала по пояс под скамьей с инструментом для плетения. И она была мертва. Лапидиус истошно закричал. Ему не верилось в то, что он видел. Но глаза не обманывали его.

Ноги не держали, и пришлось опуститься на скамью. Мысли кружили в его голове. Кривая Юлия. Она была ему симпатична. Спокойная, приветливая, разумная. Она не сдавалась на милость судьбе, наградившей ее жестоким увечьем. И вот она лежит бездыханной, и все говорит за то, что умерла она не своей смертью.

Лапидиус резко поднялся и взялся за дело. Он осторожно вытянул из-под скамьи тело и перевернул его так, чтобы взглянуть в лицо. На лице застыла паника. Должно быть, Кривая Юлия испытала смертельный страх, перед тем как умереть. Он подвигал ее конечностями, они легонько сгибались. Трупное окоченение еще не началось? Или уже отступило? Ответ дали широко раскрытые глаза Юлии, по их состоянию он определил, что она была мертва гораздо больше пары часов. Лоб чист. Никто не вырезал на них жуткие буквы «F» и «S». А вот на височной кости зияла страшная рана, окаймленная засохшей кровью. Это она стала причиной смерти. Но где же орудие убийства?

После недолгих поисков оно нашлось. Клюка Юлии. Она была убита собственной подпоркой. На нижнем конце палки виднелись следы крови и присохших волос.

Лапидиус снова сел. Надо сохранять холодную голову. Ясно одно: нельзя оставить тело просто лежать. Первой пришла мысль бежать в Кирхроде и позвать кого-то, кто может похоронить несчастную. Кротта, например. Но против этого есть основания. Прежде всего то, что убийство могут приписать ему. А второе: на это нет времени. Придется потратить часы, и, значит, сегодня он уже не сможет отыскать пещеру Шабаша.

Ответ напрашивается сам собой. Надо самому предать останки земле. Только вот где? Хижина Юлии стоит на скале. Хотя под раскидистым буком на опушке достаточно мягкой почвы. Да, хорошее место, пусть она там и упокоится.

Лапидиус работал лопатой в одном камзоле, и все-таки пот градом катился с него, потому что земля была еще мерзлой. Тем временем его мысли снова и снова возвращались к похищенной корзине. Если ему не изменяет память, именно ее он видел позапрошлой ночью в мастерской Тауфлиба. А потому как Кривая Юлия мертва уже не один день, естественно было связать ее смерть с пропажей корзины.

И с мастером.

Выходит, это он убил увечную женщину? Вполне возможно. Но зачем, ради всего святого, ему понадобилась эта огромная корзина?

Сам собой напрашивался вопрос: Если Тауфлиб один из Filii Satani, почему он даже не попытался буквами «F» и «S» бросить еще одно подозрение на Фрею?

Лапидиус покачал головой и выкинул последнюю пару лопат земли. Неопровержимы две вещи: корзина для сбора урожая находится в мастерской Тауфлиба и Кривая Юлия убита.

Немного погодя он заботливо уложил тело в яме, положил туда же и клюку. Закапывая могилу, он невольно зашептал молитву, которая звучала скорее как упрек высшим силам:

«Отец наш небесный,

знаю, что сказано:

богатый помоги бедному,

а также расслабленному, слепому

и калеке.

А сам Ты многое ли дал

этой несчастной?

Она была одинока, была увечна,

а под конец и Ты ее оставил,

попустил страшное убийство!

А ведь она могла еще жить.

Не понимаю деяний Твоих, Господи!

Она была хорошей женщиной.

Скольких поганых

Ты мог бы призвать к себе вместо ее.

Не понимаю Тебя, Господи!

А если Ты еще и откажешь ей.

в Царствии небесном,

я вообще отказываюсь что-либо понимать!

Дай ей вечный покой, Господи!

Амен!»

Лапидиус отложил лопату и облачился в плащ. За короткое время он уже дважды молился, но на этот раз молитва не принесла облегчения.

Смерть так бессмысленна. Особенно смерть Кривой Юлии. И, конечно, такой молодой женщины, как Фрея.

Надо сделать все, чтобы хотя бы ей сохранить жизнь.

Час спустя он стоял, успокаивая дыхание, перед круглым валуном, о котором Хольм говорил, что и десять мужиков его не обхватят. Под ним виднелся Цирбельхё с раскидистым буком, зеленая крона которого была покрыта снегом. В его сени, невидимая, покоилась могила Кривой Юлии.

Когда дыхание пришло в норму, Лапидиус провел мысленную линию между буком и валуном и продолжил ее дальше в горы. Отметив себе его конечную точку, он обошел массивный камень. Ему бросилось в глаза особое обстоятельство. Камень оказался действительно огромен, а вот поверхность, на которой он держался, была страшно мала. Не больше фута в квадрате. Сильный парень или двое могли столкнуть его с места. С другой стороны обломка Лапидиуса ожидал еще один сюрприз: горного кряжа за ним, как он предполагал, не оказалось. Сначала шла небольшая впадина, потом склон плавно поднимался вверх. Отсюда было всего несколько шагов до входа в пещеру. Только вот ее разверстой пасти он не увидел. Вместо этого обнаружились следы. Следы сапог. Они вели с противоположного конца Энсбахского лога. По размерам и глубине отпечатков он определил, что их было трое. Трое мужчин. Лапидиус припал на колени, чтобы разглядеть что-нибудь еще. Следы не были свежими, легкий покров снега припорошил их. Сегодня снег не шел, значит, их замело прошлой ночью. Или днем накануне.

То есть не менее суток прошло с тех пор, как они отпечатались. А может, и больше. Потому что никто не мог точно сказать, когда и как долго пуржит в Верхнем Гарце, не задевая Кирхроде. Разве что Хольм, но от него мало толку. Да и сидит он сейчас, скорее всего, в «Квершлаге», пропивая подаренный ему по доброте душевной талер.

Проклиная неопределенность, с которой он то и дело сталкивался, Лапидиус склонился еще ниже над следами. Теперь ему стало ясно, что они вели к вершине, а оттуда обратно. То есть мужчины сначала пришли, а потом ушли оттуда. И тут он заметил нечто необычное: один из незнакомцев хромал. След левого сапога отпечатался только внешней и передней частью, а не полной ступней. Это говорило о том, что человек хромал на левую ногу.

Лапидиус пошел дальше по следу. Шаг за шагом он продвигался сначала в ложбину, потом снова наверх. Отсчитав двадцать девять шагов, он остановился. Здесь следы устроили настоящую свистопляску, но входа как не было, так и не наблюдалось.

— Шабаш, откройся! — крикнул Лапидиус, сам не понимая, что делает. — Где твой вход? Объяви себя!

Ничего не изменилось. Он вперил взгляд наверх, но кроме чахлого, гнущегося под ветром кустарника ничего не увидел. И тут, словно по какому-то наитию, пришел ответ, что вход за этими кустиками.

Так оно и было. Вход, действительно, находился за этой порослью. Не больше четырех футов в высоту и с локоть в ширину. Протиснуться в него представилось делом нелегким. Согнувшись в три погибели, Лапидиус заглянул внутрь и уставился во тьму. В нос ударило застоялым влажным духом. Он полез в карман за огнивом, но наткнулся лишь на козлиные рога, которые так и таскал с собой с похода к Нихтерляйну. Обшарив все карманы, он все-таки обнаружил искомое: маленькую лампу, какая стояла и у Фреи на чердаке, а к ней кремень и кресало. Засветив лампу, он поставил ее на пол и вытащил еще одну, очень нужную вещь, а именно: клубок шерсти. Привязав конец нити к толстой ветке куста перед входом, он пробормотал:

— Определенно нить Ариадны, с которой Тезей входил в пещеру, была тоньше, но уж чем Бог послал. Надеюсь, пряжа Марты сослужит ту же службу.

Подхватив источник света, он осторожно ступил в пещеру. Сразу за входом свод стал выше, и Лапидиус облегченно вздохнул. Через двадцать шагов, в гору, как показалось ему, обнаружилась развилка. Еще прежде чем броситься в эту авантюру, он решил для себя, что будет двигаться все время влево, чтобы не потерять направления. Сейчас его обступали влажные неровные скальные породы, время от времени обнаруживая еще и нависающие пласты. Приходилось быть предельно внимательным, чтобы не наскочить на один из них. Он ступал все осторожнее и медленнее, так что холод все больше забирался ему под одежду. Мельком он вспомнил о Марте, которая причитала, чтобы он пододел что-нибудь теплое. Сейчас он пожалел, что не послушался ее. Еще одно разветвление. И снова он пошел налево. Вообще-то он намеревался считать шаги и только теперь вспомнил об этом. В досаде на себя самого устремился вперед, разматывая нить. Клубок просто таял в руках. Далеко он так не продвинется. На третьей развилке действовал по тому же принципу, но вскоре уперся в стену. Здесь был тупик. Лапидиус поднял над головой лампу. Крохотные мотыльки и паучки копошились в ее луче, белесые, никогда не видевшие света.

— Жалкие насекомые, — пробормотал он. — Не слишком-то вы приглядны.

Он развернулся и пошел обратно, сматывая нить. Действие не из легких, потому что на это ему требовалась третья рука. Две, чтобы мотать клубок, и еще одна держать лампу. Он вышел из положения, делая два шага вперед, потом, поставив лампу на землю, сматывал нить.

Нить на предыдущем разветвлении показала ему, откуда он пришел. На этот раз он повернул в другую сторону и через несколько шагов наткнулся на новую развилку. Он едва сдержал проклятие. Похоже, все подземелье было испещрено ходами и развилками. Не давая сбить себя с толку, он придерживался того же принципа. Чуть погодя клубок кончился. И что теперь? Возвращаться? Ну нет! Не теперь, когда он почти у цели! Положив кончик нити наземь, Лапидиус двинулся вперед на свой страх и риск. Десять шагов, пятнадцать, двадцать…

С каждым следующим шагом он все отчетливее ощущал, что оно снова окружает его: зло. Неосязаемое и непостижимое. Позади, впереди, подле… И там, где еще недавно была стена, теперь воздвиглось Ничто. Черное Ничто.

— Господь всемогущий! — вырвалось у Лапидиуса, и он невольно отступил назад, потому что отзвук собственного голоса испугал его.

Подавив дрожь, он посветил лампой по всем направлениям. Похоже, он угодил в огромный грот, в подземное царство.

Помедлив, он сделал пару шагов вперед и уперся в стену, от которой расходились два коридора. Памятуя о своей плохой ориентации, он вернулся назад и пометил проход, из которого вышел, крестом. Потом, продвигаясь к центру, он старался создать себе более точное представление о пещере. Возможно, она была площадью двадцать на тридцать шагов, хотя бы приближенно, потому что говорить о ровном прямоугольнике было явным преувеличением — там и тут она перемежалась нишами и выступами.