Клеймо дьявола

— Хозяин-чё-опеть-за-новости-делаю-чё-могу-обихаживаю-вас-дак-вы-даже-чё-сготовлю-гнушаетесь! Щас все выкину в окошко, ежели не станете есть! Помяните мое слово, штоб я вам еще чё сготовила, хоть на коленях просите!

— Ладно, ладно, Марта.

Лапидиус понадеялся, что служанка не слишком долго будет лютовать, и испарился. На улице в нос ему ударил все тот же запах мочи и отбросов, сгустившийся за ночь при оттепели. Солнце сияло, птички пели, с гор задувал легкий весенний ветерок. Лапидиус, стараясь глубоко не вдыхать, обошел кучи мусора и талого снега и вскоре оказался на Гемсвизер-Маркт, откуда в этот день отправлялась почтовая карета через Инсбрук в Северную Италию. Порасспросив, он выяснил, что возница сидит в «Квершлаге» за кружкой пива, подкрепляясь перед дальней дорогой. Передав ему письмо, Лапидиус велел хранить его как зеницу ока и заплатил положенную пошлину.

Оказавшись вновь на рыночной площади, он вздохнул свободнее, потому что теперь спокойно мог заняться хромоножкой, оставившим свои следы у пещеры Шабаша. Поначалу ему показалось самым разумным пойти в ратушу и расспросить там, но потом он передумал. Мысль о том, чтобы встретиться с бесстыдным судьей Мекелем и его советниками, отвратила его от такого шага. Вместо этого он повернул к церкви Святого Габриеля.

Фирбуш и церковный служка находились в алтаре, где вставляли в серебряные подсвечники новые свечи. Они были так погружены в свое занятие, что не заметили вошедшего в церковь Лапидиуса.

— Нежели ты не видишь, Якобс, что алтарные свечи стоят криво? Разуй глаза! — обычно благочестивый елейный голос пастора на этот раз звучал раздраженно. — Отойди на три шага и увидишь!

Лапидиус покашлял.

— А, магистр! Бог с вами. Что привело вас в дом Божий? Исповедаться пришли в тиши и покое? — Фирбуш снова впал в привычный тон.

Лапидиус смутился. На такой поворот дела он не рассчитывал.

— Ну, э… если уж быть честным, мне нужна ваша помощь. Я ищу одного человека, одного хромого. Возможно, он из Кирхроде.

Пастор высоко поднял брови:

— А как его зовут, не знаете?

— К сожалению, нет.

— А что-нибудь еще вам о нем известно?

— Подождите, дайте подумать… мужчина должен быть в соку, здоров настолько, чтобы, несмотря на хромоту, мог проходить большие расстояния.

— Странное пожелание. Не могу не признать, что меня разбирает любопытство, однако не хотите ли пояснить, зачем вам это нужно?

— Вполне резонный вопрос. Если я найду этого человека и добьюсь, чего хочу, то это будет богоугодное дело.

— Ну, раз так… конечно, помогу вам. — Фирбуш махнул служке, который все это время пытался выправить свечи. — Якобс, принеси мне книги записей о смерти. Вниз спусти, к большому амвону, на нем достаточно места, чтобы их пролистать.

Фирбуш подхватил Лапидиуса под руку и повел его к месту, объясняя по дороге:

— Вообще-то книги смертей могут также называться и книгами записей о рождении. Или о крещении. Или о венчании. Поскольку в них заносятся все эти важные события.

— А также книгами пороков и других приметных черт? — пошутил Лапидиус.

— Не всегда. Но в общем-то вы правы. Все мы человеки, и кто из нас не без греха. А, вот и ты, Якобс. Спасибо, можешь дальше заниматься свечами. Ну, магистр Лапидиус, боюсь, у меня нет столько свободного времени, чтобы помочь вам просмотреть все эти книги, долг зовет, знаете ли… — Фирбуш бросил выразительный взгляд на церковную кружку.

Лапидиус понял намек и бросил в нее пару монет. Послышался звон.

— Что ж, тем не менее приступим. Никто не может упрекнуть меня в бесчувствии.

Последующие изыскания заняли немало времени, как показали колокола на башне. Под конец они отобрали тринадцать мужчин, после имени и даты рождения которых стояло не «здоров», а следовало указание увечья. «Левая нога короче правой», например, или «срослись пальцы правой ноги», или просто «косолап на правую ногу».

— Думаю, можем исключить всех, у кого увечна правая нога, — сказал Лапидиус, припоминая следы на снегу. — Тот человек хром на левую.

— Пусть будет так, пусть будет, — согласился служитель Божий. — Но не приходило ли вам в голову, что человек мог родиться здоровым и охрометь позже в результате несчастного случая или болезни? Такие наказания Господа нашего в эти книги не занесены.

— Да, об этом я думал. Но хочу рискнуть. Не могу же я обегать весь город в поисках хромого.

— Понимаю. — Фирбуш закрыл две книги. — Тогда остаются семеро. — Он зачитал имена, потом добавил: — Райнхарда Грота можем тоже вычеркнуть. Он уже полгода как слег с кровохарканьем. Фридрих Ляйдекер тоже в расчет не идет. Ему к семидесяти, и он давно не выходит из дома. Также и Адальберта Кунца. Насколько я знаю, он уже много лет не живет в Кирхроде. Говорят, он уехал с женой и ребенком в Кёльнские земли. Так что осталось четверо.

— Ага, — рассеянно сказал Лапидиус, которому при последнем замечании пастора пришла в голову мысль. — А эти четверо семейные?

Фирбуш снова порылся в книгах, а потом сказал:

— Только трое, господин магистр. Это…

— Нет, нет, назовите лучше неженатого.

— Вильгельм Фетцер.

— Вильгельм Фетцер, — задумчиво повторил Лапидиус.

Тот факт, что этот парень был неженат, бросал на него подозрение, поскольку трудно себе представить, чтобы добропорядочный отец семейства оказался причастен к злодеяниям в пещере Шабаша.

— А сколько лет Фетцеру? — спросил он.

— Тридцать два, — чуть помедлив, подсчитывая, ответил пастор.

— Вы его знаете?

— Так, шапочно. Он служит писарем в ратуше.

— Ага, городской писарь?

Лапидиус схватился за голову. Какой же он болван! Он же сам встречался с этим человечком несколько дней назад, когда его вызывали в ратушу по поводу необоснованных обвинений, выдвинутых против Фреи.

— Тогда я его там и поищу. Спасибо.

— И потерпите неудачу, — покачал головой Фирбуш. — Его соседка, очень благочестивая женщина, которая каждый день приходит отдать Богу Богово, как раз вчера сказала мне, что он слег с простудой.

— Ах вот как, ну что ж. — Лапидиус быстро прикинул. — Раз вы знаете его соседку, значит, вам известно и где он живет?

Фирбуш скрестил толстые пальцы на животе.

— Знаю, точнее, знал. Что-то по воле Божьей с моей памятью в последнее время неважно… — Он красноречиво посмотрел на церковную кружку.

Лапидиус снова внес свою лепту.

Фирбуш неспешно назвал улицу и дом, морща лоб, словно припоминая.

— Спасибо, — сказал Лапидиус. — Я знал, что вы меня не разочаруете.

Лапидиус любил детей. Ему нравились их блестящие глаза, сопливые носишки и неистребимое любопытство. Даже их гвалт.

Чего он не любил, так это когда они наседали на него, прося подаяния, особенно если перед ним торчали великовозрастные подростки.

— Дайте крейцер, господин, дайте крейцер, дайте, дайте, дайте! — Самый старший из них повис на рукаве Лапидиуса, так что тот едва не потерял равновесие.

— Вы уже получили! — Лапидиусу удалось вырваться. — А за это я просил сказать, где живет писарь Фетцер. Так где его дом?

Он забрел в ту часть Кирхроде, где царила нищета. Ветхие приземистые домишки определяли картину — перенаселенные строения со слепыми окнами и закопченными фасадами, между которыми болтались на ветру веревки с бельем. Вонь, еще более непереносимая, чем в Бёттгергассе, насыщала воздух.

— Дайте, дайте, дайте! — не переставая, голосил старший. Ему доставляло явное удовольствие причинять неудобства благородному господину.

— Нет, черт побери! Исчезни, или заработаешь пару оплеух!

— Жадина, жадина, жадина! — озлобился парень, но благоразумно отступил. — Жадина, жадина!

— Кто тут кричит?

Невдалеке открылась дверь. На пороге стоял человек невзрачной внешности, с топорщащимися усами, которые едва прикрывали его верхнюю губу, близорукими глазами и плешью на голове. Его платье было еще менее примечательным, однако чистым.

— Это я, — сказал Лапидиус, пытаясь представить себе, как выглядело бы это лицо с рогами во лбу. Попытка оказалась неудачной.

— Вы? — Человечек, сощурясь, вопросительно посмотрел на него, одной рукой отгоняя мальчишек. При этом он сделал пару шагов вперед, и Лапидиус заметил, что он хромает.

— Да, я. Мы с вами уже встречались. В ратуше. Вы ведь Вильгельм Фетцер, городской писарь?

Человечек настороженно кивнул.

Лапидиус быстро прикинул, как вести разговор, чтобы выведать то, что ему нужно. Разыграть из себя невинность, задавая случайные вопросы? Или назвать вещи своими именами? Наверное, из-за досады на орущих мальчишек он решил оставить в стороне учтивость.

— Что ж, я рад, что вы так быстро оправились, как слышал, вы слегли с простудой. Вероятно, спешите в ратушу, чтобы заняться своими делами?

Фетцер молчал.

Из-за угла донеслось:

— Жадина, жадина!

Лапидиус не обратил на крики ни малейшего внимания. Он понимал, что действует не слишком искусно, но отступать было некуда:

— Или вы направляетесь в небезызвестную пещеру?

Черты Фетцера исказились. Но он быстро взял себя в руки.

— Вам известно, о какой пещере я веду речь?

— Нет, понятия не имею, — городской писарь говорил тихим бесцветным голосом, в котором, однако, слышались визгливые нотки.

— Так что же вы тогда испугались?

— Я… я не испугался.

Лапидиус понял, что так дело не пойдет.

— Давайте зайдем к вам, то, что я хочу вам сказать, предназначено не для посторонних ушей.

Фетцер неожиданно оживился. Он похромал к своей двери, взвизгнув на ходу:

— У меня жар, господин, сильный жар. И я понятия не имею, о чем вы говорите.

— Тогда придется вывести вас из неведения. И я сделаю это во весь голос, чтобы все слышали. Я полагаю, что вы убийца. Я полагаю, что вы один из так называемых «сынов дьявола», поскольку я…

— Жадина, жадина! — перебил Лапидиуса оглушительный ор.

— …поскольку я нашел ваш след, примите это буквально, наверху, в Оттернберге, возле входа…

— Жадина, жадина, жадина! — раздалось из-за угла.

На этот раз Лапидиус не намерен был больше спускать. Он резко обернулся, чтобы дать озорникам отповедь, как вдруг услышал возле уха свистящий звук, в затылок ударила струя воздуха. Что это было? Он повернулся назад к писарю, и его взору предстал покачивающийся нож, который вонзился в косяк двери Фетцера. Если бы он нечаянно не отклонился, нож угодил бы в него.

У Лапидиуса подкосились ноги. А Фетцер исчез.

Лапидиус огляделся, но больше никого не было видно. А потом побежал, так быстро, как несли ноги. И пока он бежал, в него вселилась уверенность:

Городской писарь Вильгельм Фетцер на самом деле был Filius Satani.

Лапидиус сидел в своей лаборатории и злился на себя, как еще никогда в жизни. Все он сделал не так. Высунулся с расспросами и попался, как глупый мальчишка. Вместо того чтобы расположить Фетцера к себе и постепенно все выведать, он только ожесточил его — и сам едва не лишился жизни. С другой стороны, как бы он принудил писаря к признанию? А возможности упрятать его за решетку, чтобы прижать, не было. Слишком неубедительны пункты обвинения. Следы хромоножки у пещеры Шабаша? Они давно растаяли. Брошенный в него нож? Его давно вынули. Нет, это не доказательства. Фетцер может и дальше наслаждаться своей свободой.