Случилось нечто невиданное

2

Дом астронома Карла Христофоровича не смущал гостей роскошью обстановки, и, может быть, поэтому вице-адмирал любил его посещать. Свободное время, которым он редко располагал, он проводил здесь, не отягощенный условностями, присущими светскому обществу. Тепло и уют, создаваемые хозяйкой дома Клавдией Ивановной, располагали к приятному отдыху, а в разговорах между адмиралом и астрономом рождались полезные идеи.

Когда в 1816 году Алексей Самуилович покинул Петербург, чтобы занять должность главного командира Черноморского флота и генерал-губернатора Николаева и Севастополя, он нашел флот в жалком состоянии. Его предшественник, маркиз де Траверсе, человек приятной внешности и веселого нрава, вероятно, не имел достаточно свободного времени для забот о флоте. Занятый балами, приемами, охотой и прочим, он довел флот до такого состояния, что корабли гнили и тонули прямо на рейде. Алексей Самуилович сменил француза, которого за такие «заслуги» поставили министром.

Убедившись в том, что стал главным командиром негодных кораблей, измученных голодом и наказаниями матросов, офицеров, в значительной части негодных к службе из-за плохих знаний или пьянства, Грейг энергично принялся за работу. Он превратил флот в школу, а личный состав — матросов и офицеров — в учеников. Сам лично проводил проверки. Улучшил питание и обмундирование матросов, пресекал злоупотребления, запретил своеволие и чрезмерные физические наказания. Занялся огромной строительной деятельностью: верфи, заводы и фабрики для флота, причалы, оборонительные сооружения, новые общественные постройки — больницы для моряков и школы для их детей, морская библиотека и, наконец, астрономическая обсерватория. Директором этой обсерватории он без колебаний, по рекомендации своего друга академика Струве, назначил одного молодого человека, еще студента. Этим студентом был Карл Христофорович Кнорре. В то время он был в ужасной депрессии из-за внезапной смерти своего отца, известного профессора Кнорре. Предложение вице-адмирала стало спасительным для него. Так началась большая дружба между Алексеем Самуиловичем и Карлом Христофоровичем.

И этот вечер, как и прежде многие вечера за последние восемь лет, они провели вместе. Но в этот раз вечер был прощальным. Настало время испытаний. Для таких испытаний они и создавали в течение двенадцати лет устойчивый к природным и международным бурям Черноморский флот, желая восстановить славные традиции адмирала Ушакова, загубленные легкомысленным чужеземцем. За знакомым столом, накрытым заботливой и умелой хозяйкой, два приятеля пили чай, расстилали на нем морские карты и отмечали на них опасные мели и течения. А в последнее время они часто усиленно обсуждали такую важную проблему, как девиация магнитного компаса — так называемый «компасный вопрос». А сегодня в этом доме все как будто изменилось, все выглядело как-то иначе. Даже Карл Христофорович, всегда бодрый и оптимистично настроенный, сейчас был каким-то торжественно-грустным, растерянным и даже печальным. Его близорукие глаза беспокойно вглядывались в лица гостей. Проворная светловолосая Клавдия Ивановна, бросившая свое любимое занятие живописью ради создания условий для научной работы и отдыха супруга, обыкновенно тихая и сдержанная женщина, сегодня шуршала своим модным шелковым платьем, говорила повышенным тоном о разных пустяках и то приседала рядом со своим дальним родственником мичманом Кутузовым, то беспокойно вскакивала и бежала на кухню. Рядом с Софьей Петровной сидел ее новый знакомый, лейтенант Александр Иванович, а справа от Карла Христофоровича сидел сам вице-адмирал.

— Эх, жалко! Надо было бы усиленно поработать над компасным вопросом, — сказал астроном. — Сейчас девиация стала нашим вторым противником.

— О, Карл, такой вечер, а ты опять про девиацию, — укоризненно сказала Клавдия Ивановна.

— Знали бы вы, мадам, какие неприятности однажды создало мне это коварное явление, — с улыбкой обратился к ней Казарский. И, чтобы познакомить сидевшую рядом с ним барышню с этим явлением, он доходчиво и обстоятельно стал объяснять, как при определенных условиях магнитная стрелка может вести себя неправильно.

— Расскажите про этот случай, — тихо произнесла Софья Петровна, чувствовавшая себя среди гостей несколько неудобно.

— Были мы тогда в крейсерстве вдоль Абхазии. Берега там крутые, и в то же время изобилуют мелями. Налетел шторм. Было принято решение штормовать дальше в море, чтобы не разбиться о скалы или не сесть на мель. Ветер раскидал корабли эскадры. — Александр Иванович рассказывал просто, не увлекаясь и не приукрашивая пережитые опасности. — После бури я определил положение корабля, но компас нас подвел. Курс оказался ошибочным и мы едва не попали волку в пасть. Нас вынесло к Геленджику, под турецкие орудия.

Александр Иванович усмехнулся. То, что когда-то стоило ему немало нервов и здоровья, теперь казалось смешным происшествием.

— Это и есть существо компасного вопроса, — сказал адмирал. — Проблема, которую следует непременно решить.

— Дядя, я впервые узнаю, что вы работали над этим вопросом, — вмешалась Софья. — Знаете… француз Пуассон тоже занимается компасами… Он известный математик, приятель моего отца… Они переписывались.

Вице-адмирал, астроном и Александр Иванович с удивлением смотрели на девушку. Она говорила смущенно, короткими фразами, но слова ее произвели сильное впечатление.

— А дальше, милая? Продолжай! — подбодрил ее Карл Христофорович.

Софья объяснила, в чем суть исследований Пуассона.

Александр Иванович, покраснев, слушал ее рассуждения. Ведь буквально минуту назад он самым примитивным образом рассказывал ей о том, о чем она со знанием дела беседовала с таким ученым человеком, как Алексей Самуилович. С изумлением смотрел на нее и мичман Кутузов. «Какая современная барышня», — говорили его глаза.

— Софья Петровна, вы говорите, что Пуассон хотел составить уравнения взаимодействия сил магнитного поля Земли и магнитного поля корабля. То есть создать математическое обоснование теории магнитной девиации.

— Да, — ответила Софья. — Возможно, он уже это сделал.

— Известны ли тебе его вычисления? — спросил дядя.

— Нет. Мы с папой… — она умолкла и опустила глаза, затем продолжила, — мы с Александром Дмитриевичем тогда занимались другими вычислениями.

— О каком Александре Дмитриевиче идет речь?

— О генерале Засядько. Знаешь его?

— Отлично знаю. И какими вычислениями вы с ним занимались? — спросил Карл Христофорович.

— Мы решали задачи, связанные с расчетом траекторий боевых ракет. Вам ведь известно, что генерал Засядько является изобретателем боевых ракет? Не сигнальных, не для фейерверков, а боевых. Он положил начало созданию нового вида артиллерии — ракетной артиллерии.

Клавдия Ивановна с удивлением слушала слова своей племянницы. С лиц лейтенанта и мичмана исчезли улыбки.

— Александр Дмитриевич, — продолжала Софья, — видит в этом новом оружии будущее артиллерии. Но он идет еще дальше: говорит, что этим сделан первый шаг к полету на Луну.

— Э, Карл Христофорович, что вы на это скажете? А мы все еще ломаем головы над компасным вопросом. — Адмирал усмехнулся своему приятелю и перевел взгляд на двух офицеров. — То, о чем говорит Софья Петровна, есть сущая правда. Я раз присутствовал при испытаниях боевых ракет на учебном полигоне. Теперь это уже не тайна. В предстоящей войне их проверят, и, если их достоинства подтвердятся, то в первую очередь вооружим ими дунайскую флотилию. А вы, милая Софья Петровна — истинно самородное золото. Неограненный алмаз… Впрочем, что я говорю! Отшлифованный, и то идеально.

Слова Алексея Самуиловича взволновали девушку. Она не знала, как себя повести после этой неожиданной похвалы от вице-адмирала. Бокал красного вина, задетый ее неловким движением, расплескался на вышитой скатерти, и Софья едва не расплакалась.

На помощь ей пришла Клавдия Ивановна. Она утешила тем, что белым вином можно свети пятно, поставленное красным вином, и между делом, вздохнув, сказала:

— Кем бы они ни были — математиками, астрономами, вообще гениями, но женщины останутся женщинами. Женский долг — это семья, дом, дети. Не так ли? Не пристало женщине заниматься оружием.

— Клавдия Ивановна, — возразил Александр Иванович, — все так, но если у нее есть талант, надо ли его закапывать только потому, что она женщина?

Клавдия Ивановна пожала плечами. Ведь и она сама была небесталанна, но принесла его в жертву во имя семьи.

— Ей-богу, я сам почитатель талантов, — встрял в разговор мичман, — но мне представляется, что одного таланта мало. Припомнился мне один талант-самоучка — граф Лаваль. Он на примере самовара построил паровую машину, не зная, что та давно уже изобретена. Нужны еще и знания, а в тех у моей дражайшей кузины, по всему видно, недостатка нет. Вот и капитан-лейтенант Стройников является общепризнанным талантом. Он с большим умением регулярно обыгрывает меня в карты.

Клавдия Ивановна звонко рассмеялась и подхватила разговор о симпатичном капитане Стройникове. Она сожалела, что этот интересный, воспитанный и пользующийся успехом в высшем обществе офицер не смог принять приглашения из-за занятости служебными делами. Молодым гостям она тем временем предложила пройти в ботанический сад, и даже послала горничную принести туда мороженое. В остекленной оранжерее, которую Клавдия Ивановна претенциозно называла ботаническим садом, росли редкие южные цветы. Особенно гордилась она орхидеями. Но сегодня ни фиолетовые, ни бледно-розовые с красными пятнами орхидеи не цвели, и хозяйка сожалела, что не могла обратить внимание гостей на тонкий ванильный аромат, испускаемый ими во время цветения.

Провожая глазами молодых людей, Карл Христофорович внезапно постиг тайные замыслы своей супруги. Ее настоятельная просьба пригласить трех офицеров, долгий подбор туалетов Софьи, а сколько потрачено времени на прическу…

Когда он вернулся из Петербурга с племянницей, то передал вместе с подарками письмо Клавдии Ивановне от ее сестры, матери Софьи. Нет никаких сомнений, что его жена исполняла поручения своей старшей сестры, изложенные в письме. На Карла Христофоровича внезапно накатило раздражение. «Кого же из трех приглашенных офицеров она имела в виду? Александр Иванович ей не нравился. Она находила его сдержанным, бесстрастным, слишком серьезным. Не нравился ей его иронический взгляд, строгое выражение лица. На своего дальнего родственника мичмана, — продолжал анализировать создавшееся положение Карл Христофорович, — она вообще не глядела серьезно, считала его весельчаком, гулякой. Хотя и было у него честное и открытое сердце, Юрий не мог стать подходящей партией для Софьи. Клавдия имела заметную слабость к капитану Стройникову: красивый, элегантный, блестящий собеседник и компаньон, при том с хорошим состоянием. Но несмотря на все это, он никогда не был мне приятен. Хорошо, что служба помешала ему прийти…»

От этих досадных мыслей его отвлек голос Алексея Самуиловича.