Другой глобус

* * *

«Вечер» — понятие растяжимое, особенно, в средневековом городе. Но когда совсем стемнело, улицы Праги опустели, а его собственные наручные часы, лежавшие на дне «котомки», показывали почти восемь, Эдвард решил, что пора.

К счастью, небо было ясное, луна — почти полная, и это отчасти компенсировало отсутствие у него фонаря. Не без труда, но он нашел дорогу к дому со львом и арфой над воротами, ставшему для него за эти сутки почти родным. За «веревочку» на этот раз, дернул более решительно. Весело отозвался сверху колокольчик, после некоторой паузы внутри закряхтело, заскрипело, лязгнуло — и в открывшейся двери возник знакомый уже швейцар.

— Господин Киршнер дома?

Что значит — опыт! Чехович почувствовал себя старожилом средневековой Праги, представителем сословия… ну, скажем, людей свободных профессий.

— Хозяин велел никого не принимать — торжественно произнес старик, подняв фонарь и разглядывая его так, словно желал во что бы то ни стало найти в госте порок, которого не заметил вчера.

— Передайте ему, что я — от Камиллы Анежской, его ученицы. — Чехович сам удивился своей находчивости.

— Ожидайте тут — нехотя отозвался толстяк после долгой паузы, в течение которой, очевидно, решал, не лучше ли просто выгнать надоедливого посетителя взашей.

Дверь захлопнулась, внутри лязгнул засов.

«А что, если он просто пошел досыпать»? — подумал Эдвард, оставшись в одиночестве на совершенно пустой и начавшей казаться жутковатой улице.

На этот раз дверь распахнулась неожиданно, без всяких предварительных звуков. Старик, заслонявший весь дверной проем, посторонился и жестом пригласил Чеховича войти. Эдвард поднялся по ступенькам крыльца и вошел в дом. Пока швейцар запирал за ним дверь, он успел осмотреться.

Справа, в полумраке помещения едва виднелись несколько ступенек винтовой лестницы, верхняя часть которой растворялась в темноте. Он догадался, что это именно она так жалобно скрипела каждый раз, когда толстяк — швейцар спускался открывать входную дверь. Налево — контуры двери, ведущей уже видимо, в жилые помещения и кабинет хозяина, и за ней угадывался слабый намек на какой-то свет. Швейцар, тем временем, справился с дверными запорами, снова поднял в руке фонарь и, проходя мимо Чеховича, коротко бросил:

— Идите за мной!

Следом за стариком, Эдвард вошел в ту самую дверь, контуры которой просматривались напротив лестницы. За ней оказалась большая, полупустая комната, похожая на гостиную. Пройдя ее по диагонали, швейцар остановился перед еще одной дверью, на этот раз — закрытой, и повернувшись к Чеховичу, сказал:

— Хозяин ждет!

Затем, видимо посчитав свои служебные обязанности выполненными, побрел обратно, сгорбившись, неся в опущенной руке ненужный больше фонарь.

Чехович подошел к двери и, сделав глубокий вдох, словно собирался нырять, постучал.

— Войдите! — немедленно ответили ему.

Он открыл дверь и шагнул в комнату. За большим письменным столом, в резном кресле с очень высокой спинкой, похожем на трон, сидел человек лет шестидесяти, с большим, почти голым черепом, длинным, сильно сужающимся книзу лицом, длинным, крючковатым — почти как у самого Чеховича — носом и втянутыми, плотно обтягивающими скулы, щеками. Сильно контрастировали с этим обликом глаза человека — спокойные и добрые. На стене, справа и слева от хозяина, висели два ручных фонаря, но света давали мало — лишь блики от них на его лысине в сумраке кабинета, придавали его облику еще более торжественный вид. «Вот с кого иконы пророков писать!» — подумал Эдвард.

— Здравствуйте, — сказал он, скромно остановившись у двери. — Простите, магистр, что беспокою вас в такой поздний час, но дело важное, и оно касается не только меня, но и известной вам монахини, Камиллы Анежской… Да и вас тоже.

Киршнер встал из-за стола — он оказался очень высоким и очень худым — и медленно подошел к Чеховичу. Долго глядел на него, слегка прищурившись, и как показалось Эдварду, с жалостью — так глядят обычно на человека не при встрече, а при расставании, например, провожая на войну.

— Да, — сказал он наконец. — Камилла была права, вас не трудно узнать… Как вас зовут?

— Ой, простите, я не представился, — смутился Чехович. — Эдвард. Я… писатель.

— Вам ведь нужна рукопись, верно?

Мелькнула мысль о том, что в этом человеке есть какое-то несоответствие, что-то с чем-то не вяжется. Но думать об этом сейчас было некогда.

— Да, магистр, — сказал Чехович. Видите ли… — он стал лихорадочно подбирать слова, чтобы объяснить, зачем ему книга, злясь на себя за то, что не подумал об этом заранее.

Киршнер жестом ладони остановил его.

— Не нужно ничего объяснять. Камилла просила меня отдать вам книгу — этого достаточно.

— Но она еще у вас? — волнуясь спросил Чехович.

Киршнер удивленно поднял брови: — Конечно!

— Вы уверены?

Магистр молча подошел к полкам с книгами — Чехович только сейчас заметил их у стены, слева от стола. Словно дверцу шкафа, повернул одну из секций, просунул руку внутрь и, достав книгу, протянул Эдварду.

— Вот она, возьмите.

Он говорил медленно, немного растягивая слова, словно читал лекцию. Двигался также плавно и неторопливо — в нем чувствовались большая уверенность и достоинство. Хотя, от человека такой внешности и такого телосложения можно было ожидать скорее резких, быстрых движений, суетности и речи скороговоркой. Чехович понял, что это и есть то «несоответствие», о котором он подумал минуту назад.

Удивительно, но увидев книгу, он не успокоился, а разволновался еще больше. Он осторожно перелистнул несколько страниц, затем раскрыл рукопись на последней странице — несомненно, это был не тот «текст», который вывешен на сайте Стэнфорда и над расшифровкой которого безуспешно бились многие криптологи и ученые, включая и его самого.

Спасибо, господин Киршнер! — сказал он. — Я боялся, что ее уже нет.

— Но почему? — магистр снова вскинул брови. — Вы мне не доверяли?

Несколько секунд Чехович колебался — «стучать» или нет?

— Нет, что вы, — произнес, наконец, он. Просто я боялся, что ее у вас… украли.

— Кто?!

— Ваша прислуга.

— Штепан?! — Киршнер кивнул в сторону входной двери, имея в виду, очевидно, швейцара.

— Нет… Женщина.

— Марта… Но как? Зачем?

Эдвард вкратце рассказал хозяину историю про «уборщицу» и Гуса. Магистр помолчал, и вдруг спохватился:

— Что же мы стоим? Садитесь! Чехович посмотрел туда, куда указал хозяин кабинета, и с удивлением обнаружил в углу небольшой камин, перед которым стояли два кресла. Киршнер повозился немного, пока разжигал огонь. Наконец, затрещали поленья.

— Марта не способна украсть, — сказал магистр, когда они уселись перед камином. — Да и не смогла бы, даже если б захотела. Она не может зайти сюда в мое отсутствие.

— Но она же видела рукопись?

— Наверное, на столе или у меня в руках, когда убиралась в кабинете.

— Но Ян Гус теперь знает о книге…

— Гус — человек честный, хотя и… Киршнер пытался подобрать подходящее слово.

— Фанатик? — подсказал Чехович.

— Именно. Он, конечно, представляет опасность, потому что умеет добиваться своего. А проповедует он против нас, немцев уже давно. Если он теперь знает про книгу… Магистр замолчал, подумав о чем-то — и закончил, как показалось Чеховичу, весело:

— Но ведь книги больше нет!

Они помолчали, глядя на огонь. Затем Киршнер, кивнув на рукопись, которую Эдвард все еще держал в руках, спросил:

— Хотите расшифровать?

— Да.

Киршнер посмотрел ему в глаза:

— И узнать будущее?.. Зачем?

«Хороший вопрос!» — подумал Чехович. Вдруг мелькнула мысль: «Интересно, когда я вернусь, рукопись «постареет»?

Он тоже посмотрел на магистра и, подняв в руке книгу, сказал:

— А зачем ваша ученица это писала?

— Хороший вопрос! — задумчиво произнес Киршнер. Подумал — и сказал, словно отвечая не собеседнику, а самому себе:

— Человек, которому есть что сказать, непременно должен сказать это. И скажет. Даже под угрозой страшной кары. Особенно, если у этого человека есть дар Божий. Слово все равно, вырвется наружу. Слово сильнее!

Снова помолчали. Наконец, Эдвард встал.

— Извините за то, что отнял у вас время, магистр. Мне пора. Спасибо за книгу.

Хозяин тоже поднялся.

— Вы ведь не из Праги, правда?

— Правда, — улыбнулся Чехович, не удивившись проницательности собеседника.

— Где вы остановились?

— На постоялом дворе… «У Ангела».

— Это далеко, а идти ночью небезопасно. Может, останетесь переночевать здесь?

— Не беспокойтесь, магистр, все в порядке, — успокоил Чехович хозяина. — Со мной ничего не случится.

Киршнер снова посмотрел на него «прощающимся» взглядом, затем подошел к стене, на которой висели фонари, снял один, протянул Эдварду.

— Возьмите хотя бы фонарь, а то заблудитесь.

Чехович смутился:

— А как же…

— Не беспокойтесь. Оставите потом у хозяина.

Эдвард не мог признаться Киршнеру, что возвращаться он будет не на постоялый двор, а домой, в Петербург. Поэтому фонарь пришлось взять. «Может, еще когда пригодится, — подумал он, — а пока будет сувенир».