Другой глобус

Глава 15

— Жозеф Блюманьи был обвинен в фальшивомонетничестве и сварен заживо в кипящем масле!

В темноте голос Камиллы, усиленный и размноженный эхом, прозвучал особенно торжественно. — Я сначала написала дьявольскую книгу, — продолжала она, — а теперь собираюсь ее еще и подделать. Как называется мое преступление и какая казнь за него мне будет полагаться?

Монахиня словно рассуждала сама с собой, но тон ее вовсе не был трагическим — скорее, ироничным. Именно это, в сочетании с приведенным примером — случаем, о котором все только и говорили в последнее время, поразили магистра, у него вовсе не было настроения поддерживать игривый тон ученицы.

— У тебя будет еще одно обвинение, — прийдя в себя, произнес он, — обман Его Величества. Боюсь, что его признают более тяжким.

— Ложь — большой грех — продолжала Камилла в том же духе. — А в случае лжи королю — грех двойной… Или только половинный? — неожиданно закончила она. Но Киршнер вовсе не был настроен продолжать разговор в подобном тоне.

— Я думаю, пройдет еще три — четыре дня, прежде чем он потребует книгу, — произнес он, сделав вид, что не заметил ее иронии. — Успеешь?

Он стоял в другом конце капеллы, но оба говорили, не повышая голоса — акустика этого здания была рассчитана на то, чтобы люди слышали проповедника, как бы далеко от него не находились. Единственный в той части помещения факел, висевший на стене, сбоку от магистра, освещал лишь половину его лица, которое синхронно с неровным пламенем, то неожиданно появлялось из темноты ярким бликом, то почти полностью поглощалось ею. При ярких вспышках резко выделялась часть голого черепа, морщины на лбу и носогубная складка, отчего лицо казалось торжественным и грозным, как на иконах пророков.

«Пророки тоже, наверное, в жизни были добрее и человечнее, чем на своих портретах» — подумала Камилла.

— Обманку сделать — не шифр придумать, дело нехитрое… — пожала она плечами.

— Тебе придется обмануть императора…

— О, почетная миссия! — ядовито отозвалась монахиня.

— Я не о миссии, а о последствиях, если вдруг все раскроется. Не страшно?

Эхо его голоса успело затихнуть под куполом капеллы — и наступила тишина. Потом Камилла заговорила.

— Обмануть императора… Если бы вы знали, магистр… Если бы вы могли знать!.. О том кодексе, который вы отдали вашему гостю — о подлиннике книги — больше никто не узнает. А останется именно копия, и все будут искать эту копию. Подделку. Потому что будут считать, что это и есть подлинник. Найдут — и будут биться, чтобы прочитать, расшифровать ее. Самые лучшие. Самые знаменитые… Пройдет не одна сотня лет… И все это время десятки знаменитых криптологов будут биться над расшифровкой копии — и ни одному из них в голову не придет, что это — подделка. Потому что к тому времени люди научатся делать копии всего, даже самих себя. Копии будут настолько хороши, и при этом настолько дешевле подлинников, а делать их будет настолько быстрее, что их и будут принимать за подлинники, а про настоящие подлинники просто забудут. И в тех редких случаях — таких, как этот — когда копия не сможет заменить подлинник и потребуется отличить одно от другого, никому это и в голову не придет…

— Но ему — то?.. — почти шепотом произнес Киршнер.

Монахиня усмехнулась.

— Да. Он окажется первым за несколько столетий, сохранившим ясность ума, здравый смысл и не забывшим про то, что есть копии, и есть подлиники.

— Ничего удивительного, — отозвался из темноты Киршнер, — их всегда были единицы. И… миру этого как-то пока хватает.

Он помолчал, затем спросил:

— Он решит задачу?

— Да, — кивнула она, — я дала ему ключ к шифру. Но я уверена, что он и сам нашел бы его. Он уже сделал первый шаг к этому, понял, что перед ним — подделка и надо искать подлинник.

— Чем лучше, тем меньше! — эхом прогремел в темноте глуховатый голос магистра. — Все человечество можно сравнить с пирамидой. У основания — миллионы обычных людей, обывателей. На вершине — несколько гениев. Сотни бьются, а решает только один. Но решает же! И мир в этот момент делает еще один маленький шаг вперед…

— Многие из тех, которые до него пытались расшифровать подделку, тоже находились не в основании. — Голос Камиллы чуть изменился, и магистр догадался, что она улыбается. — Они были ближе к вершине. И так происходит всегда. Перед тем, как сделать «маленький шаг вперед», мир делает несколько шагов назад. Так что, я не знаю, в какую сторону он в итоге движется.

«Видимо, улыбка была грустной» — подумал Киршнер.

— А как он… — магистр замялся, пытаясь точнее сформулировать вопрос, — как он оказался здесь?

«Вот еще одна из этих «единиц», которые всегда ищут подлинник, — подумала Камилла и снова улыбнулась, на этот раз — «про себя». — И это — мой учитель, и именно благодаря ему случился и трактат «О будущем», и этот кодекс, и странный гость, забравшийся так далеко в поисках подлинника, и вообще, вся эта история. Повезло мне с учителем… А впрочем, почему повезло, ведь я тоже «искала подлинник»…

— О!.. Это долгая история, — сказала она, и магистр снова «услышал» в темноте ее улыбку. — Но если попробовать пересказать ее коротко, — он получил этот дар в результате несчастного случая.

— Вот видишь… Кто-то получает свой дар в результате несчастного случая, у кого-то, как у тебя, он врожденный… Так или иначе, Он метит своих избранных, а избранных и не может быть много.

— Мой дар тоже не врожденный… — сказала Камилла.

— Разве? — удивился магистр. — Я всегда считал…

— Нет, — перебила она. — Он появился в раннем детстве, и это было страшное потрясение, особенно, для ребенка… Но он не врожденный.

Киршнер ждал, когда она заговорит снова, но Камилла сказала только:

— Сегодня же и приступлю. За три дня, думаю, управлюсь. Будем надеяться, что раньше он и не хватится.

Магистр помолчал, раздумывая — сказать ей или нет?.. В конце — концов решил, что в данном случае, не сказать будет той же ложью.

— Обстоятельства таковы, что может хватиться и раньше — сказал он. — Но три дня я как — нибудь протяну. Придумаю что — нибудь… Хорошо еще, что тот человек… тот, который искал подлинник, успел…

— Что вы хотите сказать? — насторожилась Камилла.

— За монастырские стены новости, видно, не проникают, — улыбнулся Киршнер. Ты разве не слышала про королевский указ?

— Не тяните, магистр, прошу вас! Какой указ?

Было что-то потустороннее в этом разговоре в темноте, не видя собеседника, когда голоса обоих отдавались многократным эхом и словно звучали откуда-то сверху. В те моменты, когда в беседе не было пауз, оба эха, обгоняя друг друга и частично накладываясь друг на друга, наполняли пространство капеллы многоголосным хором…

— В университете уже все знают, что готовится декрет Его Величества, отдающий чехам три голоса из четырех в вопросах управления университетом, — сказал Киршнер. Он должен быть подписан сегодня или завтра, но решение король уже принял. Немецкое сообщество собирается покинуть университет. В знак протеста. Все — и преподаватели, и студенты.

— Вы тоже? — спросила она.

— Да. Я не считаю, что это правильное решение, но не могу подводить коллег. Думаю, они расценили бы это как предательство… Да это и было бы предательством, — добавил магистр, подумав.

Отзвучали и затихли оба эха, и в капелле стало тихо.

— Плохая новость! — произнесла Камилла после паузы, и магистр подумал, что впервые слышит злость в голосе своей ученицы. — Это результат трудов того самого проповедника?

— Думаю, да. Отдать управление университетом чехам — его давняя мечта. Они с Вацлавом прямо-таки друзья, король принимает его чаще, чем своих министров, и подозреваю, что беседуют они не на богословские темы, а на гораздо более земные… Вот он и добился своего, и твоя книга оказалась для него отличным предлогом.

— Книга? При чем здесь моя книга? — не поняла монахиня.

— Ну как же, твой «протеже», который ее забрал… Ты разве еще не поняла? — И Киршнер вкратце пересказал ей суть своей беседы с Чеховичем и то, что выяснилось в результате «допроса» Штепана.

— Так что, — закончил магистр, — Гус знает про рукопись и, судя по всему, вцепился в эту идею. Еще бы — «дьявольская книга», такой шанс!

— Что ж, Бог ему судья, — медленно проговорила она. — И куда вы теперь?

— Наши собираются в Лейпциг, хотят открыть там свой университет.

— А вы?

— Наверное, тоже, — уклончиво ответил Киршнер. Во всяком случае, здесь я больше не нужен. Надо ехать…

Утренний свет, начавший пробиваться в окна капеллы, постепенно растворял темноту в ней — собеседники уже могли видеть силуэты друг друга.

— Пора расходиться, — сказал Киршнер. — Но есть еще один вопрос, о котором нам с тобой надо договориться… Мне с тобой…

Монахиня молчала. Он подождал несколько секунд, затем продолжил.

— Если король захочет купить рукопись, которую ты изготовишь, это будут очень хорошие деньги. Большие деньги…

Она поняла.

— Они ваши, магистр. Вам они нужнее в сложившихся обстоятельствах. Можете распоряжаться ими.

— Спасибо, — сказал Киршнер. Но я не собираюсь брать их себе. Если сделка состоится, деньги эти будут неправедные, мы, что ни говори, обманываем короля. Так пусть, хотя бы, послужат хорошему делу — пойдут на основание нового университета.

— Да будет так! — улыбнулась Камилла.

— Спасибо — повторил он. — Я пойду. Жду от тебя известия, когда все будет готово. Постарайся успеть за три дня.

Ее голос догнал Киршнера уже в дверях:

— Успею!