Второго Рима день последний

Едва они приблизились к стене, турецкие аркебузы открыли бешеный огонь. Туча стрел с шумом обрушилась на нас. В ту же минуту одновременно поднялись сотни штурмовых лестниц и легли на временный вал. Взывая к Аллаху, молясь и ругаясь, рыча от страха, бросились в атаку первые отряды по тысяче человек. Но их лестницы были перевёрнуты, на них брызнул греческий огонь, а скопище людей под валом было засыпано стрелами, залито кипящей смолой и расплавленным свинцом при помощи ложек с длинными рукоятками. Шум и рёв были столь оглушающими, что вскоре мы уже не слышали ничего. Турки атаковали вдоль всей материковой стены, а их пушки гремели и в порту и на море.

Некоторые из атакующих, с тяжёлыми ожогами, вопя, пытались убежать. Но чауши, занявшие позицию надо рвом, рассекали им головы саблями и хладнокровно сталкивали трупы, заполняя ими ров. Вскоре вдоль вала выросли горы трупов, достигая в некоторых местах половины его высоты.

После отрядов волонтёров султан послал христианские полки своих подневольных союзников и охочих до грабежа ренегатов, собравшихся под его знамёнами из разных стран. Теперь им пришлось сражаться за свою жизнь и многие из них смогли подняться на стену, прежде чем упали вниз на горы трупов. Жутко было слышать, как вокруг на всех языках Европы призывают Христа и Святую Деву, а не Аллаха и Пророка.

Много раз передо мной возникало искажённое страхом лицо, прежде чем исчезнуть внизу в темноте.

Немало закованных в железо генуэзцев были ранены или пали от турецких пуль, но обстрел укреплений с противоположной стороны не прекращался ни на минуту. Турки не обращали внимания на то, в кого они попадают: в своих или в нас. Раненые генуэзцы продолжали сражаться, стоя на коленях на краю вала и даже не пытались отползти в безопасное место, пока атакующие не стягивали их вниз железными крючьями.

Приблизительно в час ночи султан разрешил оставшимся в живых отступить. Потом он приказал открыть огонь из больших орудий. Огромные каменные ядра разметали наш бруствер, смели деревянные ящики и бочки с землёй в улочку между стенами. Грохот падающих брёвен заглушил всё вокруг. Пыль ещё не осела, и дым не рассеялся, как двинулись на штурм турки анатолийцы.

Это быстрые и дикие люди. С радостной улыбкой они карабкались вверх по спинам друг друга, образуя густые гроздья, чтобы достичь короны стены. Их не требовалось подгонять с помощью чаушей, ведь они – настоящие турки, которые родились с войной в крови. Анатолийцы не просили пощады, а гибли с именем Аллаха на устах. Они знали, что над ними летают десять тысяч ангелов Ислама и в минуту смерти каждый мусульманин попадает прямо в рай.

Анатолийцы наступали частыми волнами, воя и выкрикивая такие страшные оскорбления и угрозы христианам, что я не могу их передать. Но оборона всё ещё держалась. Бреши в наших рядах смыкались заново, а туда, где, казалось, железная стена начинает прогибаться, спешил Джустиниани. Он рассекал турок до пояса двуручным мечом, прибавляя отваги своим людям. Там, где на валу появлялась его фигура, наступление выдыхалось и турки поднимали лестницы в другом месте.

Когда волны наступающих анатолийцев начали откатываться от стен, на небе появились первые серые как труп, полосы рассвета. Всё моё тело было побито и болело, а руки так обессилели от усталости, что после каждого удара мне казалось, я уже не смогу поднять меч. Многие закованные в железо генуэзцы дышали с трудом, и был слышен страшный хрип у них в горле, когда они кричали: «Воды!». Как только турки стали отступать, у многих из нас пробудилась надежда, и какой-то наивный глупец даже крикнул придушенным голосом: «Виктория!».

Когда уже можно было отличить белую нитку от чёрной, и тьма рассеялась, мы увидели высокие белые войлочные шапки янычар, ровными шеренгами стоявших напротив нас по другую сторону рва. Они застыли в готовности отрядами по тысяче человек и молча ждали приказа о наступлении. Султан Мехмед сам появился перед ними с железным чеканом – знаком главнокомандующего в руке. Мы поспешно навели пушки и пищали в его сторону и дали залп, но не попали. Много янычар вокруг него пало, но шеренги продолжали стоять неподвижно и безмолвно. Янычары из задних рядов заполнили бреши, и я знал: они горды тем, что могут стоять в первой шеренге перед султаном, на месте, которое им не принадлежит ни по возрасту, ни по сроку службы. Чауши в зелёных одеждах быстро встали перед султаном, заслоняя его собственными телами.

Женщины и старики на большой стене воспользовались перерывом, чтобы спустить нам на верёвках воду, смешанную с вином в огромных вёдрах. Хотя большая стена была разбита ядрами так, что во многих местах стала не выше наружного земляного рва, взобраться на неё было не просто.

Всё что случилось потом, я описываю так, как виделось мне и, может, кто другой рассказал бы всё иначе, ведь зрение человека несовершенно. Но я стоял очень близко к Джустиниани и, мне кажется, хорошо видел, что произошло. Я услышал предупредительный крик и успел броситься на землю, когда турки дали залп из всего огнестрельного оружия. Усилившийся ветер быстро разогнал клубящиеся, чёрные как уголь тучи дыма. Когда грохот и крики стали стихать, я увидел, что Джустиниани медленно опускается и садится на землю. В его нагруднике сбоку зияла дыра величиной с кулак от свинцовой пули, которая попала в него сзади наискосок. Лицо его мгновенно стало свинцово-серым, запал угас. Он превратился в старика, хотя накануне покрасил себе усы и бороду. Он выплюнул перед собой кровавый клуб, а из-под панциря по его боку текла кровь.

– Это конец,– прохрипел он.

Стоявшие рядом с ним солдаты окружили его, чтобы на валу не сразу заметили, что он ранен. Они грозно озирались по сторонам.

– Эта пули прилетела с тыла,– крикнул кто-то из них.

Двое солдат подбежали ко мне и содрали с рук железные рукавицы, чтобы посмотреть, нет ли у меня на пальцах следов пороха. Потом они бросились к греческому технику, который стоял невдалеке и поспешно перезаряжал аркебузу, свалили его на землю, и стали таскать за бороду, пинать обутыми в железо ногами. Остальные смотрели на большую стену и грозили кулаками.

– Братья, ради Христа, не затевайте ссору,– попросил Джустиниани слабым голосом. – Не имеет значения, откуда прилетела пуля. Может, я повернулся, чтобы посмотреть на стену и пуля прилетела от турок. Мне это безразлично. Лучше позовите фельдшера.

Все в один голос стали звать фельдшера, но греки на стене отвечали, что никто не придёт, ведь двери закрыты. Конечно, отважный человек мог бы легко спуститься по верёвке, но было ясно, что ни один лекарь не захочет сделать этого даже для Джустиниани. К тому же, как раз загудели барабаны янычар, и началась их атака.

Взывать к аллаху при атаке было ниже достоинства янычар. Они бежали молча, безмолвно и яростно соревнуясь друг с другом, кто первым достигнет вала. Во многих местах им не потребовались даже лестницы. Так высоки были горы трупов перед остатками нашей наружной стены. Атака оказалась столь молниеносной и неожиданной, что только немногие из нас успели напиться воды с вином, хотя все мы умирали от жажды.

Вёдра попереворачивались у нас под ногами, и уже через мгновение всех закружил вихрь схватки глаза в глаза на вершине стены.

Это уже была не просто бойня, а настоящая война. Ведь янычары имели чешуйчатые панцири и кольчуги, а их ятаганы разили быстро как молнии. Самой своей массой они вытесняли нас со стены. Генуэзцы Джустиниани и приданные им в помощь греки вынуждены были сбиться в тесные группки, чтобы противостоять нападавшим объединённой массой своих тел.

Именно тогда на вершине большой стены появился кесарь на белом скакуне. Его лицо пламенело, и он радостно закричал:

– Продержитесь, продержитесь ещё раз, и победа будет наша!

Если бы он был среди нас, если бы почувствовал, как обессилели наши тела, то молчал.

Джустиниани поднял свою бычью голову, скрипнул зубами от боли, снова выплюнул кровавый ком, тяжело выругался и крикнул кесарю, чтобы он сбросил ключи от ворот для вылазок. Кесарь крикнул в ответ, что рана, наверняка, не опасна, и бросать своих людей в такой момент нежелательно.

Джустиниани заорал:

– Проклятый греческий обманщик! Наверно, я лучше тебя знаю каково мне. Бросай ключ, иначе я поднимусь наверх и задушу тебя собственными руками.

Его люди захохотали, не переставая сражаться. После минутного колебания кесарь уступил и сбросил огромный ключ под ноги Джустиниани. Тот поднял ключ и передал его, многозначительно кивнув, своим подчинённым. Бой кипел буквально в двух шагах. Стук и скрежет мечей и сабель о доспехи заглушал всё вокруг. Огромный янычар рубил вокруг себя захваченным в бою двуручным мечом, пока, закованным в железо генуэзцам, не удалось его окружить и свалить на колени. Его доспехи были так крепки, что им пришлось рубить его по кускам.

Когда первая волна янычар в боевых порядках отошла на отдых, в атаку бросилась следующая. Джустиниани подозвал меня и сказал:

– Возьми меня под руку и помоги отсюда выбраться. Хороший командир сражается до последней надежды. Но не более.

Я взял его под руку, а один из его людей под другую. Нам удалось пронести его через ворота для вылазок в город. Там мы встретили разгневанного кесаря в окружении советников. На нём не было доспехов, которые стесняли бы его перемещения. Поверх пурпурных одежд его плечи покрывал плащ цвета императорской зелени, шитый золотом. Он опять принялся заклинать Джустиниани потерпеть и вернуться в бой, выражая уверенность, что рана его не столь уж опасна. Но Джустиниани ему не ответил, даже не посмотрел на него. Он с трудом переносил страшную боль, которую ему причинял каждый шаг.

Кесарь вернулся на стену, чтобы наблюдать ход сражения и советами прибавлять мужества грекам. Нам удалось снять с Джустиниани панцирь. Когда панцирь упал на землю, то в нём плескалась кровь.

Джустиниани дал знак своему человеку и простонал:

– Отвечаешь за жизнь людей.

Тот кивнул головой и вернулся на вал.

Светало.

– Джустиниани,– сказал я. – Спасибо тебе за дружбу, но теперь я должен вернуться на стену.Он махнул рукой, скривился от боли, и ответил с трудом:

– Не говори глупостей. Сражение проиграно. Ты это знаешь не хуже меня. Не может тысяча смертельно уставших людей противостоять двенадцати тысячам янычар в полном облачении. Для тебя найдётся место на моём корабле. Ты его купил честно и заплатил хорошо.

Потом он некоторое время стонал, обхватив голову руками, а затем сказал:

– Ладно, иди на стену, а потом вернёшься и расскажешь, что там происходит.

Он хотел отделаться от меня, чтобы остаться со своими людьми. Генуэзцы постепенно собирались вокруг него. Они поодиночке выходили из ворот для вылазок, качаясь на ногах, залитые кровью с головы до пят. Я взошёл на стену и увидел султана Мехмеда. Он размахивал железным чеканом, воодушевляя на бой янычар, пробегавших мимо него. На всём нашем участке бой шёл на вершине вала. Генуэзцы сомкнулись в одну плотную, постепенно уменьшающуюся группу. Я видел как то в одном, то в другом месте генуэзец хлопал по плечу товарища, отсылая его в тыл к воротам, а сам занимал его место. Они выходили из боя по одному. Я окончательно осознал, что сражение проиграно. Барабаны янычар били всё громче. Музыка смерти для моего города.