Соль земли

Несколько раз Лисицын хотел поговорить о всех своих наблюдениях и думах с Краюхиным, но всё откладывал. Не хотелось ему омрачать настроение Алексея, отвлекать его от работы. У Краюхина без того много было за этот год всяких неудач и печалей. «Подожду. Пусть себе занимается пока лишь своим делом», – приходил к одному и тому же решению Лисицын.

В один из дней Лисицын переехал Таёжную и направился левым берегом вверх по течению реки. В этой части тайги было много озёр и речек, в которых промышляли рыбу мареевские рыбаки. Лов обычно развёртывался в середине лета, когда уровень воды в Таёжной начинал снижаться и рыба устремлялась в глубокие омуты. Лисицыну хотелось осмотреть угодья, прежде чем решить вопрос о том, где и какими ловушками брать рыбу. Осмотр рыбных, как и охотничьих, угодий он производил ежегодно. По опыту Лисицын знал, что в течение весны происходят такие перемены, что диву даёшься. Бывало так: курья с широким и свободным устьем, выходившим в реку, становилась озером, а иное озеро, отделённое от реки изрядным расстоянием, превращалось в курью, так как ручеёк, соединявший озеро с рекой, вдруг обретал силу, разбрасывал на своём пути слежавшийся тысячелетиями грунт и раздавался вширь. Правда, было у Лисицына и ещё одно дело, толкавшее его на этот берег Таёжной. «Не тут ли бродит немой? Если ему что-нибудь надо в тайге, сидеть на пасеке он не станет. Для тайных дел в лесу нет лучшей поры, чем начало лета: всякая тростинка листом одевается и в рост идёт и добрый и худой след в безвестность скрывает», – думал охотник.

Было раннее утро. Над рекой и в тенистых ложбинах курчавился ещё не осевший туман. После прохладной ночи в тайге было свежо и тихо. Идти сейчас было куда приятнее, чем днём, когда тайга томилась под знойным солнцем.

Лисицын решил воспользоваться прохладой и без остановки дойти до бывшего староверческого скита, там развести костёр, попить чайку, а затем на обратном пути не спеша осмотреть курьи, озёра, речки и к вечеру вернуться на стан.

Часа через три Лисицын приблизился к усадьбе скита. Прошли уже десятилетия с тех пор, как скит перестал существовать, но тайга повсюду хранила следы от долголетнего пребывания людей. В просторы, занятые вековыми деревьями, были вкраплены полоски молодого леса, родившегося на месте пашен. Дороги и тропы заросли кустарником, иван-чаем, березняком. Там, где были бревенчатые дома и хозяйственные постройки скита: амбары, сторожевая башня, – теперь рос густой малинник. Он поднимался непроходимой чащей и был на редкость рослым – выше человека.

Лисицын дошёл до скитского озера, осмотрел его и хотел пойти назад, но решил завернуть на малинник, поглядеть, какой урожай сулит на ягоду нынешний год. От озера до малинника было не больше километра.

Ещё не дойдя до малинника, Лисицын услышал стук. Стук был осторожный, глухой. Охотник сразу определил, что кто-то бьёт обухом топора по дереву. Не будь этого злополучного Станислава, Лисицын не стал бы прятаться. Открыто и смело он пошёл бы к человеку, оказавшемуся в тайге, предложил бы ему свой табак, и кто б тот человек ни был, знакомый или нет, он поговорил бы с ним с душевным удовольствием. Но теперь приходилось поступать по-другому.

Лисицын согнулся, рысцой перебежал чистую полянку и присел в малиннике. Редкие глухие удары доносились всё с той же стороны – от реки.

Когда Лисицын с большой осторожностью, где бегом, где ползком пересёк старую усадьбу и, разведя перед собой малинник, взглянул на равнину, простиравшуюся почти до реки, он увидел Станислава. Немой шёл вдоль равнины однообразным, точным шагом. В руке у него был топор, под мышкой колышек, за спиной ружьё. Вот он остановился возле пышного черёмухового куста, вколотил в землю колышек, замаскировал его ветками и вернулся назад.

Станислав прошёл мимо Лисицына в трёх шагах. Лисицын почувствовал, как на висках проступил холодный пот. «Ударит он меня топором – и «ох!» не успею сказать», – пронеслось у него в голове. Но Станислав даже и не взглянул в сторону охотника. Он был сосредоточенный, сердитый и бормотал под нос хриплым голосом песню: «Хаз-Булат удалой, бедна сакля твоя…» Эти слова Лисицын расслышал отчётливо.

Станислав подошёл к заросшему бурьяном земляному валу, которым когда-то был обнесён стоявший несколько поодаль от других построек дом главы староверческого скита, сел на траву и, сняв фуражку, закурил, то и дело поглядывая на небо.

«Что ему тут надо? Что он тут бродит? – думал Лисицын. – Подкрадусь сейчас к нему, наставлю ружьё в грудь и не отпущу, пока не признается».

Станислав встал и, держа в руке топор, а под мышкой новый колышек, пошёл прежним чётким шагом, но теперь уже в другом направлении. «Раз, два, три, четыре…» – донеслось до Лисицына. Станислав тщательно считал шаги.

«С ружьём не спеши, Михаила, – сказал сам себе Лисицын. – Может быть, он, Станислав-то, вроде Краюхина – богатства земли для Родины ищет». Эта мысль показалась Лисицыну убедительной, но через минуту он думал уже по-другому: «Если б не для себя искал, не таился бы. Вон Алёша Краюхин… Тот готов каждому о своих делах поведать. Не иначе как рыжий действует с каким-то скверным умыслом…»

Лисицын сидел в малиннике до полудня. Станислав ушёл только после того, как измерил шагами всю прибрежную равнину вдоль и поперёк. Лисицын кинулся к колышкам, но никаких пометок на них не отыскал.