Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров

Кроме того, я присутствовал на многих допросах как простых рыцарейтамплиеров, так и их предводителей, Великого Магистра Жака де Молэ и Верховного Казначея Ордена Гуго де Перо, однако молчание воинов Храма и злобное недоумение инквизиторов так же мало способствовали моей придворной карьере.

На исходе года моего заключения в стенах королевского дворца, среди бумаг и золотой бахромы, все начали терять терпение: король, "хитрый альбигойский лис", комиссар инквизиции и сам безымянный граф де Ту. У последнего была на то своя причина, ибо подходил к концу срок, некогда упомянутый в обещании, которое граф де Ту, а также лошадник Андреуччо ди Пьетро и, наконец, просто влюбленный Джорджио дали одной прелестной даме по имени Фьямметта Буондельвенто.

-Я не смог найти ничего такого, что позволило бы мне помочь следствию,- прямо сказал граф де Ту Вильяму Ногарэ.- Опасаюсь, что только слово Великого Магистра способно воплотить тень Посланника в самого важного свидетеля, на которого так надеется Его Величество. Если кто теперь и нанесет Удар Истины, то скорее всего этим доброжелателем окажусь не я.

-Вот как, граф,- явственно омрачившись, пробормотал Вильям Ногарэ и потеребил золотую кисть, свисавшую вдоль парчовой занавеси.- Но Старый Жак до сих пор молчит.

-Молчит,- сочувственно кивнул я.

-Я передам ваши слова Его Величеству, ничего не прибавив от себя,- заверил меня Вильям Ногарэ, и спустя неделю передо мной открылись самые величественные, украшенные львиными мордами двери Дворца, которые вели в большой приемный зал.

-Граф де Ту!- выкрикнул герольд слова, странным образом относившиеся ко мне, и я, блистая роскошным котарди цвета тигровой розы и загодя начищенными застежками, двинулся вперед, к королевскому трону, между рядами перешептывавшихся придворных.

Хотя на праздник по поводу годовщины восшествия на франкский престол Филиппа от Капетингов по прозвищу Красавец я вошел одним из последних, однако именно в день своего праздника король приготовил подарок для меня, безымянного графа де Ту.

Подойдя к подножию трона, я совершил соответствующий большому торжеству поклон и отошел в сторону, по правую руку от короля, и притом вовсе не так отдалился от трона, как полагалось бы вошедшему в числе тех самых последних. Полторы сотни испепеляющих взоров вперилось в меня, однако всего один короткий взгляд короля без труда погасил их всех. Переглянувшись еще и с Вильямом Ногарэ, я отступил на шаг от прохода, чтобы наблюдать за "львиными вратами" из-за подходящего укрытия - грузного и широкого тела какого-то пожилого придворного.

Герольды объявили еще три ничего не значивших для меня имени, и вот наконец сердце мое дрогнуло и сжалось в комок, как почуявший опасность еж.

-Маркиз и маркиза д'Эклэр!- раздалось в стенах Дворца.

Я увидел острый кончик черного башмачка, фалду темноалого, как медленная кровь, сюрко; я увидел блеск золотых звезд с причудливо изогнутыми лучами и вот, ослепленный, закрыл глаза.

Оказавшись в непроницаемой тьме, созданной как бы по моей собственной воле, и переведя дыхание, я спросил себя, почему же король Франции не был убит год назад, спустя миг, после того, как острый черный башмачок впервые коснулся порога Карбункула.

В том, что уже в тот день, наступивший и затем растаявший в ночном сумраке год тому назад, смерть короля оказалась при дверях Карбункула, я ничуть не сомневался. Ибо ни кем иным не могла быть маркиза д'Эклэр, маркиза Молнии, как только самой Черной Молнией, Акисой, ассасином от ассасин!

И я посреди тьмы ответил самому себе: король получил в подарок еще один год жизни только по одной из двух причин. Или потому что он еще целый год не принимал решения, которое утвердило бы его смертный приговор, или потому что ассасины вообще любят "праздничные убийства" с большим ужасом и воистину вселенским устрашением народов. Третью возможную причину - будто бы что-то помешало прекрасной, несравненной, бесконечно опасной Акисе совершить покушение - я попросту не принял на счет. Помешать ей могли только безымянный граф де Ту и великолепный, доблестный и неустрашимый Эд де Морей, но королю Филиппу от Капетингов Эд де Морей, увы, не служил.

Не мог, не имел никакого права сомневаться я и в том, что наступивший день должен стать для короля последним, а начавшийся праздник - самым кровавым из всех дворцовых праздников франкской короны.

Сверкавшие глаза прекрасной Акисы вполне подтверждали мои самые дурные предчувствия. Признаюсь: увидев из своей засады очаровательную маркизу с драгоценной диадемой в прихотливо убранных и невинно покрытых прозрачной вуалью, черных, как смола драконова дерева, волосах, я испытал греховную радость от того, что не давал Фьямметте клятвы верности, а только дал ей обещание на окончательный ответ, как если бы вовсе не она, а я был строптивой возлюбленной славного воина.

С этой мыслью я раскрыл глаза.

Акиса Черная Молния торжественно шествовала к трону, под руку со своим новоявленным супругом, которого, на мой беглый взгляд, вряд ли можно было бы признать третьим Посланником Удара Истины, направленным в Париж из пустынь и миражей Востока. В том, что Акиса не теряла во Франции времени даром, я мог убедиться уже по ее блистательной походке и умению носить европейское платье.

Она двигалась вперед, к своей кровавой цели, а я все отступал, прячась за толстого сановника и вполне разумея, что мой главный и последний долг - уберечь короля, кем бы он ни был в действительности, врагом Истины или ее ближним вассалом.

Всего на десять шагов приблизилась Акиса Черная Молния к трону от "львиных дверей", когда я, упустив ее всего на мгновение из виду, перевел взгляд на короля.

Король же, вероятно, с самого появления маркизы д'Эклэр неотступно следил за всеми моими движениями.

Я позволил себе улыбнуться королю, и он понимающе кивнул безымянному графу де Ту. Однако ни сам король, ни Вильям Ногарэ не должны были раскрыть тайного смысла улыбки графа де Ту и того тайного слова, которое теперь могло быть им произнесено. В это самое мгновение я почувствовал себя посланником тех смеющихся духов, которые так искусно жонглировали судьбами слуг и королей.

Я успел порадоваться еще одному обстоятельству: теперь у меня был выбор, не слишком богатый, но вполне достойный моей гордыни. Жизнь короля была в моих руках.

Взглядом я отсчитал от трона шесть шагов - как раз достаточных для ассасина, чтобы тот, не торопясь, сделал свое дело.

До этой мысленной меты Акисе оставалось пройти не больше одного десятка шагов.

Прищурившись, я вглядывался в причудливо изогнутые звезды на ее темноалом сюрко, в ее пояс, напоминавший жемчужное ожерелье и даже в прозрачную вуаль на ее волосах, стараясь отгадать, где же у нее припрятан малый Зуб Кобры.

За четыре шага Акисы до зловещей, незримой черты я вывел заключение, что смертоносное жало укрыто у нее или в неприметном кармане под левой грудью, чуть выше пояса, или еще выше слева, над самой грудью, под краем безрукавного сюрко.

Тучное тело придворного, служившее мне крепостной стеной, расплывалось в моих глазах и, мешая наблюдениям, сверкало серебряным шитьем.

За два шага я, наконец, принял невольный вызов, и, как только острый носок черного башмачка, коснулся лепестка мраморной лилии на полу, я смело и дерзко выступил из-за укрытия, заложив правую руку под локоть левой руки - на место, прекрасно известное всем ассасинам.

По залу пронесся шепот, напоминавший гнев осиного роя. Пестрые, горделивые осы не могли не рассердиться: ведь я нагло выступил на полный шаг за предел, положенный для всех выстроившихся по сторонам от трона придворных и знатных гостей Двора. Полтораста изумленных и злобных взоров совершенно безболезненно впились в меня: всех взбудоражило движение моей ноги, но ни одного из нобилей или стражей не смутил жест моей правой руки - никого из приглашенных на королевский праздник, кроме той, которая весьма искусно сделала вид, будто вовсе не заметила никому не известного наглеца.

Только ресницы ее дрогнули, пронзив мое сердце, подобно арбалетным стрелам. Только ее черные брови, острее ассасинских кинжалов, чуть изогнулись. Только ее смуглые щеки чуть побледнели, словно отражая смертельную бледность уже повергнутой жертвы. Только ее алые губы сжались так, что я теперь уже никак не мог рассчитывать на ответный поцелуй.

Только маркиза д'Эклэр, Черная Молния, готовая поразить Францию, знала, что моя правая рука, вооруженная железной Петлей Асраила - коей, увы, у меня не было и в помине - успеет остановить ее кинжал, как бы близко ни подошла она к своей жертве.

О, как страстно желал я преклонить колено перед Акисой!

"Красавица!- так и кричал мой взгляд.- Кто другой знает о твоей силе?! Кто другой поклоняется ей?! Кто другой благоговеет так, как я, глядя в твои бездонные и страшные зрачки?! Кто еще здесь может оценить по достоинству твою выдержку, с какую ты, прелестная посланница Смерти, скрываешь в себе ее неудержимую волю?! Кого другого ты можешь ненавидеть в этот час со столь беспредельной силой, как ни меня, твоего верного рыцаря?! Так сжалься, подари мне хоть один знак твоего внимания, подари мне хоть одну .улыбку, равную по силе блеску твоего оружия!"

Маркиза д'Эклэр гордо прошла мимо меня к подножию трона и, исполнив изумительно совершенный поклон, приветствовала короля с таким чистым нормандским выговором, что мне оставалось только устыдиться своему кипрскому невежеству. Да и некуда было деваться: она обогнала меня на два года.

Я посмотрел в плоский затылок маркиза д'Эклэр и пришел к выводу, что здесь маркиз выглядит куда наивнее простого лошадника Андреуччо ди Пьетро.

Только после этого я позволил себе ответить на взгляд короля, отчего Его Величество дернул правым уголком губ, как бы обрывая понимающую улыбку, и, по-видимому, пришел к собственному выводу насчет нашего с маркизой знакомства.

Зная, что король до конца не поймет моего знака, я указал ему глазами на латных стражников, возвышавшихся по сторонам от трона. Король приспустил веки, и, кажется, мы оба остались довольны друг другом. Во всяком случае у меня прибавилось уверенности в том, что Филипп от Капетингов не станет производить излишних и неосторожных перемещений по залу.

Теперь я сам мог временно сделать вид, что не замечаю холодную маркизу. Однако, как только заиграли лютни, флейты и арфы и настал час торжественного танца, я понял что опасность вовсе не миновала.

Взгляд короля был устремлен туда, куда избегал смотреть я.

Увы, что же еще оставалось королю, как не проявлять любопытство к самым загадочным гостям торжества!

Теперь вновь, подобно грозному ангелу с обращающимся мечом в руке, я должен был не допустить приближение одного к другому: не только убийцы к жертве, но - что было куда труднее - жертвы к убийце.

На миг, прямо по моему внутреннему велению, около меня оказалась темная, бесплотная фигура Вильяма Ногарэ.

-Его Величество спрашивает: знает ли она больше, чем говорит?- прошептал он.

-Многое ли она говорит?- полюбопытствовал я, в мыслях предвосхищая узор из мужских и женских фигур, сходящихся в церемониальном танце.