Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров

Об этом, последнем и самом опасном для всех прочих монархов, замысле Филиппа не мог знать никто, кроме меня. Так мы стали близкими людьми. Я знал, что Филипп от Капетингов очень хитер и слишком хорош собой, чтобы отличаться постоянством в своих привязанностях. И все же я решил опереться на него, вернее - на его сребролюбие и на его детскую грезу. Так одной ногой я оперся о камень, а другой - о пустоту пропасти.

Чтобы торговля имела пристойный вид, я дал королю орденский займ в размере сарацинского вклада, и уже через месяц Филипп от Капетингов направился с мощами праведника на кладбище Невинноубиенных младенцев.

Вскоре он предложил мне стать крестным отцом его сына. Я согласился, и так мы сблизились еще больше, а мой замысел окреп.

Теперь Филипп, точно вернувшись в отрочество, днями и ночами грезил о великом походе христианского воинства в Святую Землю и даже порывался вступить в Орден простым рыцарем. Я приложил много усилий, чтобы разубедить короля в необходимости принятия орденских обетов, а, кроме того, настойчиво втолковывал ему, что в нынешнее время, при столь возросшей из-за наших прошлых грехов силе неверных, поход к Гробу Господню - дело трудное и требующее согласных усилий всех монархов еще до того дня, когда все они преклонятся перед одной короной и одним повелителем Европы. В пример я приводил горькие неудачи его святого предка, короля Людовика.

Филипп от Капетингов чаще соглашался, чем не соглашался со мной, и однажды он воскликнул:

"Я не верю, что у Ордена не хватит золота, чтобы купить в один день все армии Европы!"

Я отвечал, что, если золота и хватит на то, чтобы в один день купить, то не хватит на то, чтобы более ни одного дня не сомневаться в победе.

Я всегда был только простым неграмотным воином и не привык раздумывать над чужими словами, а тем более - над чужими мыслями. Когда-то это было моим достоинством, сделавшим меня Великим Магистром. Теперь это стало недостатком.

Следовало поразмышлять над восклицанием короля прежде, чем хитрые волхвы из Египта появились вновь, а появились они довольно скоро.

Тайное предложение, с коим они совершали учтивые поклоны перед троном короля Франции, не удивило меня, поскольку мне было известно, какой ценой некогда заполучил у сарацин Святую Землю повелитель Священной Римской Империи Фридрих Второй Штауфен, бывший сам и скрытым альбигойцем, и одним из главарей ассасинов. Меня встревожили только сроки и необходимость поспешных действий.

Вот что сказали послы королю Филиппу от Капетингов:

"О, павлин мира! В вещих видениях до нас дошла весть о твоих чаяниях и твоей горячей преданности пророку Исе и матери его Мариам, коих и мы удостаиваем глубоким почитанием. Вещие знамения подтвердили нам, что ты, о жемчужина в оке северного неба, достойно распорядишься священными землями и с твоим приходом на них воцарится многолетнее благоденствие. Владыки земель пророка Мохаммада, да будет его имя полуденным солнцем освещать все поднебесные пределы во веки веков, послали нас к тебе со словами: ?Мы отдаем, повелитель полуночных стран, прекрасную Палестину в твои золотые руки сроком на десять лет и будем способствовать твоему мирному воцарению в Иерусалиме, отведя все войска от берегов Иордана на потребное для того расстояние. Во благоприятный для грядущего знак принятия сего дара мы предлагаем тебе, повелитель полуночных стран, вернуть нам лишь то, что издревле принадлежит нам по праву?.

В тот час, когда Филипп от Капетингов передавал мне послание неверных, глаза его горели огнем. Однако он нашел в себе силы сдержать свою страсть и даже усмехнулся.

"Неужели денег не хватит и теперь, когда уже не потребуется идти на рынок за армией и за победой?" - лукаво спросил он меня.

"Сарацинские вклады составляют на нынешний день около одной трети неприкосновенного запаса Ордена,- ответил я королю в тот час.- Уверены ли вы, Ваше величество, что речь идет только о полном возвращении вкладов?"

"Они сказали не больше того, что сказали",- сухо ответил мне король, и я понял, что, вопервых, он уже не отступится от своего, а, вовторых, не намерен долго ждать.

Несмотря на свою силу, я не имел уверенности в том, что мне удастся убедить Верховный Капитул Ордена принять волю короля как поспешно, так и с полным смирением. Мне оставалось только одно: соединить несоединимое, а именно - свой собственный замысел со столь неожиданными и столь сокрушительными обстоятельствами.

Теперь передо мной оставался последний выбор: с кого начать, с короля или с Верховного Капитула.

Однако, сколько бы я теперь не подгонял события, я не мог ускорить одного предварительного чуда и никак не мог им пренебречь. Я говорю о "священной вести", стреле с посланием от Востока, той самой стреле, о которой говорится в священном предании, почитаемом "северянами", и которая таинственным образом должна вонзиться в платан, что стоит на заднем дворе парижской цитадели Храма.

Я полагал, что такого рода таинственные послания, если нет намека на то, что они должны быть вручены всему народу самим архангелом Гавриилом, спускающимся с небес на главную площадь города, всегда порождаются общим советом первосвященников или Капитулом. Я находился в затруднительном положении. Впервые в жизни я подумывал о прямом подлоге и о.тех достаточно таинственных обстоятельствах, которые могли бы оправдать такой подлог. Во всяком случае я выбирал подходящую стрелу.

Я раздумывал день, потом второй, потом третий, и вдруг, в ночь с третьего на четвертый день, в тот самый час, когда я решил, что медлить более нельзя, один из моих приоров прибежал с заднего двора с выпученными глазами и разинутым ртом.

Когда я увидел в сумраке белеющее оперение, подумал, что потеря времени обернулась худшим из зол: не решившись стать чудотворцем, я невольно отдал это недоброе право "южанам", которые могли что-то разнюхать о моих переговорах с королем.

Я не трепетал так перед тысячью разъяренных сарацин, как трепетал перед крохотным кусочком пергамента, прикрученным к древку стрелы бечевой из овечьей шерсти. Первый и единственный раз в жизни я горько пожалел, что не умею читать.

Однако я собственноручно развернул пергамент и когда развернул его, то сердце мое сразу наполнилось чернобелым сплавом радости и тревоги. Хотя я не умел читать, но прекрасно знал, в какое слово свиваются все эти сарацинские завитки, начертанные на пергаменте.

Священная весть, если эта весть была священной, содержала только одно слово: ЗМЕЕНОСЕЦ. Кто мог написать такое слово? Чудесный Посланник или тайный ассасин из "внутреннего круга"? Кем бы ни был этот неизвестный стрелок, теперь, в продолжение всего нескольких мгновений, все зависело от меня, от моей воли и от моей сообразительности.

Невольно я поднял взгляд к небесам и без труда отыскал на темном небосводе Змееносца, "священное", тринадцатое, созвездие Зодиака, почитаемое "внутренним кругом" Ордена. И вот меня осенило!

Я заметил, что звезды Змееносца склонены на сторону королевского дворца!

Я знал, что судьба, а вернее, как оказалось впоследствии, рок, дает мне теперь не более получаса на построение всего войска, и я, разом успокоившись, решил действовать немедля.

Спустя четверть часа в одном из моих тайных подземелий, не доступных для подслушивания, был собран Капитул "северян", и я объявил им, что день священной вести настал, а все вещие знаки указывают на короля, которого и необходимо признать Великим Мстителем. Помню, что мои братья застыли, как изваяния. Не вдаваясь в подробности, я рассказал им о моих встречах с королем с глазу на глаз и о тех вещих знаках, которые уже загодя несомненно указывали на великую миссию короля в деле очищения Храма от мерзости запустения. Спустя еще четверть часа, взглянув на темные небеса, братья признали мою правоту, и король Филипп от Капетингов был тайно объявлен Великим Мстителем. Разумеется, сам он не должен был узнать о своем истинном звании, подобно рыцарютамплиеру, направляемому в отдаленные царства с некой тайной миссией.

Тем временем, возвратился мой гонец, посланный к королю, и спустя еще не более получаса король принял меня в Карбункуле, алой комнате, предназначенной для особо тайных свиданий. Он грел руки над жаровней, такой же, какая стоит здесь.

Я сказал королю, что сделал все, доступное моим силам, и что он вскоре сможет не только купить Иерусалим, но и сходить на рынок за всеми армиями Европы.

Король кивнул и убрал руки от жара, как если бы уже достаточно согрел их. Хотя осень только начиналась, но та ночь выдалась очень холодной, я это хорошо помню. Наступило второе сентября года одна тысяча триста седьмого от Рождества Христова.

При этих словах Великого Магистра я невольно напряг память, пытаясь сообразить, где я сам мог находится в тот знаменательный день, и пришел к заключению, что скорее всего продвигался по дороге в Конью.

Тогда, продолжал Великий Магистр свое повествование, я стал раскрывать перед королем многие тайны Ордена, рассказал ему о борьбе двух начал в его стенах и объявил, что именно рука короля Франции должна очистить великое основание и возродить славу Гуго де Пейна.

Глаза короля загорелись огнем, и тогда я раскрыл перед ним весь мой замысел.

Мой замысел едва ли не превосходил самые безумные замыслы короля.

Вопервых, я предложил королю поставить Святой Престол прямо к подножию королевского трона, то есть перевезти его во Францию. Хотя Папа Клемент Пятый, бывший архиепископ Бордо, гасконец, и так стал прямой креатурой Филиппа, однако я стремился исключить любые случайности. По крайней мере в том, что такие "случайности" возможны, я, увы, не ошибся.

Затем я не без душевного напряжения, произнес слова о великой жертве, которая теперь только и может спасти и возродить Орден в прежней чистоте.

Я напомнил королю слова из Писания: если зерно не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода.

Итак, я сказал, что готов сдать королю без боя все неприступные цитадели Ордена, включая парижский Храм, все свое воинство и все казнохранилища.

У Филиппа широко раскрылись глаза, и только тогда я произнес слово "жертва". Я сказал королю, что единственный способ очистить Орден от проказы - это арестовать разом всех тамплиеров, включая Верховный Капитул во главе с Великим Магистром, по обвинению в богохульстве и заключить их в темницы, предав затем всех арестованных папскому суду, а имущество Ордена конфисковав. Я сказал королю, что следует выдвинуть против Ордена обвинения во всех грехах, о которых по миру бродят слухи.

Со своей стороны я был готов отдать приказ всем рыцарям сдаться без малейшего сопротивления королевским сержантам и признать все возводимые на рыцарей обвинения. Только истинно преданные Богу и Ордену братья могли бы смириться с такой жертвой, а всякие еретики, тайные ассасины и альбигойцы, несомненно предпочли бы спастись бегством или временно укрыться в какомнибудь недоступном месте. Для верности дела я был готов пустить внутри Ордена слух, что уже составлены и переданы королю списки истинных ассасинов и богохульников "внутреннего круга", и отделить на суде агнцев от козлищ не составит труда.