Желтый смех

***

На следующей неделе портной принес мне штатское платье, которое, по правде говоря, не так уж ко мне шло. Прибавив несколько франков из собственного кармана, мне удалось купить обувь по своему вкусу. Я носил серую фетровую шляпу с черной лентой, сбрил усы и бороду и походил то на испанца, то на американца, что зависело от освещения.

Благодаря совершенным мною походам, я смог стать военным корреспондентом одной маленькой юмористической газеты. Это было вполне спокойное место, и мои обязанности заключались главным образом в том, что я писал адреса подписчиков на бандеролях, относил рукописи в типографию, а рисунки к цинкографу. При помощи этих услуг, я выколачивал сто семьдесят пять франков в месяц и, время от времени, мог помещать в «Штопоре», — так называлась моя газета, — маленькую историйку, сокращаемую до отказа, за которую мне платили по пять сантимов за строку.

«Штопор» служил посредником между мной и миром литературы и искусства. Я завязал знакомство со знаменитым юмористом Полем Антуаном Сент-Бреби, который со смирением рассказывал мне о своем искусстве. В общем Сент-Бреби был юморист, пришедший в уныние.

Когда смех исподтишка появился в лазаретах Старого и Нового Света, Сент-Бреби вдохновился этой эпидемией, сделав ее темой своих рассказов, и опубликовал огромное количество всяких фантазий исключительно с гомеопатической целью.

Он лечил смех смехом. Роман, который он опубликовал с этим намерением, — на мой взгляд, немного преждевременно, — должен был предохранить читателей от таинственной болезни.

Читая книгу Сент-Бреби, читатель должен был исчерпать все запасы веселого настроения, которыми способен обладать смертный.

Этот предохраняющий роман прошел незамеченным среди множества других романов. Как я уже сказал выше, Сент-Бребн пустил его в продажу несколько преждевременно. Никто не принимал всерьез развитие заразного смеха. Даже газеты проявляли большую сдержанность в своих статьях. Слова: «не ручаясь за достоверность» обычно сопровождали телеграммы, получаемые по этому поводу.

Естественно, что я направо и налево рассказывал о смерти легионера. Но эта история не приносила никакого удовлетворения моему самолюбию — не верили ни единому слову из нее, без сомнения, потому, что она была правдива, и теперь, когда идея о смертоносном смехе понемногу проникла всюду, она казалась, правду сказать, совершенно мрачной, как плод не слишком блестящего воображения.

В этих условиях я молчал про историю с дядюшкой и решил проявлять скептицизм, чтобы не бить на оригинальность, из-за чего рано или поздно мог лишиться места.

В это время Алиса с мужем приехали в Париж по делам. Я отправился засвидетельствовать им свое почтение.

Я снова увидел Алису. Она по-прежнему была очаровательна, изящна, болтлива и так развязна! Несмотря на то, что, в общем, я был достаточно сведущ в женщинах, с ней я становился таким же, каким был прежде. Я буквально глупел в присутствии этой красивой, бедовой и стройной женщины. Ее муж несколько выручил меня, спросив о подробностях моей военной жизни.

Я рассказал ему все и на этот раз попробовал вставить рассказ о смерти Бекера; против моего ожидания, это имело успех.

— Ты слышишь, Алиса… ты слышишь, один солдат, друг Николая, по имени… как?

— Бекер, американец.

— Бекер, американец, умер от смеха два года тому назад, ты слышишь… Надо будет кипятить воду и спать с открытым окном…

— Ах! дорогой, ты же отлично знаешь, что я не могу спать с открытым окном из-за моей пудры.

— Я тебя не понимаю, — возразил господин Портзебр, — но ведь это серьезно.

Затем, ударив меня по плечу:

— Вы должны, Николай, написать об этом книгу. Тема интересна. Да, — продолжал он с уверенностью, — книга о легионе. Нечто новое, сенсационное. Теперь необходимо новое. Например, вы можете назвать вашу книгу: «Иностранный полк». Вместо того, чтобы делить книгу на главы, вы разделите ее на батальоны: первый батальон, второй батальон, третий и т. д.; вы можете подразделить батальоны на роты, и т. д. Я вам даю просто идею, но думаю, что она недурна.

— Да, да, это идея, — ответил я, — благодарю вас.

Вечером я должен был сопровождать их в театр. Господин Портзебр проявил себя человеком положительным во всех обстоятельствах. Он любил новшества, особенно в искусстве; что же касается его коммерции, он всецело следовал советам своих родителей и небезуспешно.

На следующий день я проводил их на вокзал. Я обнял мою кузину при расставании. Ее щеки были холодны, гладки и круглы, как фарфоровые чашки.

Возвращаясь с вокзала, я зашел в кафе, где обычно собирались мои коллеги, журналисты большой прессы. Я заказал себе пива, закурил маленькую трубку из верескового корня.

— Что новенького? — спросил я с безразличным видом.

— Ты не знаешь? — спросил Мушабёф из «Утреннего Рожка».

— Нет, мой друг, я провожал моих родственников из провинции… и… это легко наверстать…

— Смех, мой друг, желтый смех, как называют его в Америке и в России, этот смех уже в Париже. Я только что из Лярибуазьер, там изолированы десять больных, в Теноне столько же, в Сен-Луи — с дюжину, и это не выдумка, дружище, прочти завтра мою заметку в моей газете, я не преувеличиваю. Очевидно, это занесли из Марселя или из Гавра, а возможно, с дальневосточным прямым поездом… Это китайцы наградили нас таким продуктом… Врачи совершенно бессильны, дорогой мой. Они только таращат на больных глаза, как утки на пучок репы. Они почесывают голову, покусывают усы и затем говорят сиделке: «Вы дадите ему пить, когда у него будет жажда». Вот вы увидите, через недельку люди начнут дохнуть, как мухи, а все, кто не умрет от этой штуки, будут влачить существование в домах умалишенных. Это я вам говорю… а я уже говорил, вот здесь же, что японцы побьют русских, и японцы побили русских… ибо так должно было быть.