Бертран из Лангедока

* * *

Лондон Бертрану не понравился, а вот старый король Генрих – очень.

Всего в этом Генрихе было слишком много; мнилось иной раз – и сам с трудом свою чрезмерность переносит. Высоченный, отяжелевший с годами могучий воин: грубоватое некрасивое лицо, светлые, в рыжину, волосы, холодные глаза. Немудрено, что трое старших Генриховых сыновей, взбунтовавшись, так и не смогли одолеть отца. Казалось, троих молодых принцев в одного человека сложи – и получится как раз один старый Генрих.

В первый же день, как доставили к старому королю Бертрана де Борна, велел государь снять с того все путы и оковы, накормить как следует (незачем, рассудил король, рыцарю и шателену, пусть даже пленному, голодными глазами глядеть). После же призвал к себе и долго, в упор, рассматривал. Сам сидел, развалясь, охотничью рукавицу теребил. Бертран перед ним стоял, посапывал. И помалкивал.

Наконец вымолвил король Генрих:

– Так значит, ты с сыном моим Риго смертно враждуешь?

– Иногда, – дерзко ответил Бертран.

Король светлые брови поднял.

– Да? И когда же?

– Стоит сыну вашему Риго какое-нибудь гнусное предательство совершить, – сказал Бертран, – так сразу и начинаю.

– Это ничего, – хмыкнул старый король. И рукавицу отложил. – Я и сам с ним то и дело враждую.

И снова замолчал.

Выждав немного, Бертран проговорил:

– Кому-кому, но вам-то уж не привыкать, чтоб в семье брат шел против брата, а сын против отца.

И ждать стал – прибьет его за такое король или на закуску оставит.

Генрих на это ответил так:

– Вижу я, Бертран, что смерти ты не боишься.

Бертран только плечами пожал:

– Я католик. Что мне ее бояться? Господь милостив.

Король Генрих решил оставить Бертрана на закуску, сразу не убивать. Повелел отвести дерзкого пленника в узилище и запереть там хорошенько. А ему, Генриху, как раз будет время подумать над тем, как же с этим наглецом Бертраном быть.