Волк Севера

Вульфрик сосредоточился и погрузился в свои мысли, заставляя ноги идти дальше. Это был тот же механизм, который он использовал все те годы, когда Родульф и его друзья превратили его жизнь в ад. Он научил себя отвлекаться от того, что происходит с его телом, и отправлять свой разум в другое место. Пусть он не мог контролировать то, что происходило с его телом, но он всегда мог контролировать то, что происходило с его разумом. Он мог выбирать, что впускать, а что не впускать.

Сейчас его тело подавало ему всевозможные плохие сигналы: слабость, усталость, тошнота, боль. Даже его разум грозил предать его, головокружение и головная боль заставляли его с трудом возводить мысленную стену, за которой он мог бы укрыться. Все, что ему нужно было сделать, это сказать своим ногам, чтобы они продолжали идти. Он повторял себе это снова и снова. Продолжай идти. Не останавливаться. Не останавливаться. Как бы он ни старался, он не мог заглушить боль. Она звучала так громко, что он не мог спрятаться от нее в дальнем уголке своего сознания.

Он должен был попробовать что-то другое. Он судорожно искал в глубинах своего сознания любое воспоминание, любой проблеск счастья, за который он мог бы ухватиться и цепляться за жизнь. Он нашел одно.

Снова было лето, и он был мальчиком. Он сидел под деревом на краю деревни, с которого открывался вид на пастбища и Высокие Земли. Было тепло, и воздух благоухал пастбищными цветами. Листья дерева шелестели под легким ветерком, и Адалхаид была рядом с ним. Они смотрели, как меняются тени на горных вершинах, как вечернее солнце опускается за ними, не произнося ни слова. Достаточно было просто быть вместе.

Она никогда не могла долго молчать — всегда находилось что-то, что она видела и хотела убедиться, что Вулфрик не пропустил, — но это воспоминание, его любимое воспоминание, было мгновением, застывшим во времени. Этот краткий миг тишины и счастья длился до тех пор, пока он мог удержать его в памяти. Он хранил его, когда ему было совсем плохо, потому что оно всегда вызывало улыбку на его лице и удовлетворение в сердце. Сейчас он молился, чтобы это спасло ему жизнь. Он попытался представить себе разговор, что могла бы сказать Адалхаид в этот прекрасный момент. Он пытался представить себе ее голос, но не мог вспомнить, как он звучит.

Время от времени ему нужно было принимать решения, которые вырывали его из хлипкого убежища, которое он построил. Повернуть налево у ручья, повернуть направо у скалы, проверить, не проглядывает ли солнце сквозь полог леса, чтобы убедиться, что он идет правильно. Временами казалось, что самые простые решения могут ошеломить его. Но потом он снова погружался в свои мысли, хотя с каждым разом путь туда и обратно становился все труднее.

Вулфрик едва заметил, когда стемнело. О том, чтобы остановиться, не могло быть и речи. Если он сядет, то уже никогда не встанет. Где-то впереди, в темноте леса, он услышал смех Адалхаид; счастливый, музыкальный. Он заставил себя идти на звук, зная, что когда он достигнет ее, он будет в безопасности. Ее голос разносился между деревьями, побуждая его идти дальше, зовя его к себе. Он не мог придумать ничего лучше, чем ее теплые объятия, запах ее волос. Пошатываясь, он шел вперед, больше всего на свете желая добраться до нее.