Грэхард

С пропажей Дерека в Цитадели расстроились десятки мелких и крупных дел, и срочно поднятая в ранге канцелярия его повелительства ещё не успела разобраться во всём и всё наладить.

Конечно, никто не догадался ни убедиться, что Грэхард не работает с мокрой головой под открытом окном, ни заставить его вовремя надевать носки, ни подносить в должный час кислый витаминный настой…

Владыке пришлось поумерить личный пыл, и, не занятый более непосредственно лютованием, он остался полностью беззащитен перед своими мыслями и страхами.

Главный, мучительный, бесконечный, чёрный страх, который теперь отравлял всё его существование, заключался в мысли, что Дерек, возможно, мёртв.

Этот разъедающий сердце страх лишил владыку остатков здравого смысла; он орал на каждого, кто появлялся в поле его зрения, громил интерьер собственных покоев и подписывал приказы, позволяющие допросы с пристрастием, десятками.

Отсутствие трупа, конечно, чуточку притупляло страх; но Грэхард начал предполагать, что Дерека выкрали хорошо подготовившиеся враги, и теперь нагнетают, собираясь выдать какой-то совершенно унизительный ультиматум.

Грэхард был готов выполнить любые условия — лишь бы получить назад Дерека живым и здоровым. Врагов он, конечно, потом лично придушит. Определиться бы, кого именно?

У него хватало людей, ненавидящих его самым лютым образом; но кто из них мог бы выкрасть Дерека из хорошо защищённой Цитадели?

Грэхард подозревал каждого; в особенности — членов совета. Совершенно неясно, как бы они могли вытащить Дерека наружу мимо стражи, но у них, во всяком случае, был доступ внутрь Цитадели. Другое дело, что просто схватить советников и бросить их в пыточные было проблематично даже по меркам грозного владыки: знатнейшие ньонские князья, такой беспредел приведёт к бунту оппозиции.

Однако ж, именно враги из княжеского круга оставались теперь единственным вариантом, который сыскари не отработали за неделю тщательных поисков.

Поэтому Грэхард решил начать работу с оппозицией — благо, в его распоряжении была любимая дочка одного из злейших его врагов.

***

Допрос солнечной совершенно выбил Грэхарда из колеи — если ещё было, куда выбивать.

Ни на секунду не закралась в его голову мысль, что Дерек может уехать сам, по собственной воле, — что Дерек может сбежать! Он рисовал в своём уме самые страшные и маловероятные картины, которые предлагала ему его паранойя, усиленная негативным жизненным опытом, но это!..

«Сбежал!..» — билась железным грохотом в его голове мысль, которую он никак не мог осознать.

Как такое возможно? Как Дерек — его Дерек! — мог сбежать?

У Грэхарда ничего не складывалось в голове; мысли дрожали на грани восприятия скалистыми обломками разрушенных представлений о жизни, и эти искалеченные разбитые обломки ни во что невозможно было сложить.

Он не мог осознать и принять реальность, в которой Дерек — его Дерек! — мог его оставить.

Оставить? Сбежать! Не поговорив, не объяснившись, бескомпромиссно, безжалостно, безвозвратно. Так не бывает. Так не может быть. Это же… Дерек.

Его Дерек, который всегда был рядом — все последние пятнадцать лет, изо дня в день, во всех передрягах и трудностях! Его Дерек, чья улыбка и весёлые приветствия начинали его день, чей искренний смех зажигал в этих днях солнце, чей тёплый взгляд провожал ко сну…

Дерек был настолько вросшим, вжившимся в самую суть Грэхарда, что теперь было совершенно невозможно представить, как он мог — просто взять — и уехать.

Грэхард не понимал, не мог понять и не хотел понимать. Угольно-чёрная пелена накрыла его мысли, отказываясь принимать то, что реальность этим мыслям не соответствовала.

Грэхард хотел рвануть и вернуть; вернуть эту часть своей души, это внутреннее ядро своей настоящей жизни, эту суть своего сердца — всё то, чем для него был Дерек.

Вызвав главу сыска, он поставил новую приоритетную задачу: отыскать следы беглеца. Данное солнечной обещание не искать его он уже и забыл — как можно было не искать Дерека? Все мысли, чувства и побуждения Грэхарда теперь слились в одно: нестись следом, немедленно, как только станет понятно, — куда.

«Куда он мог поехать?» — бился в голове Грэхарда один вопрос, но либо на него не было ответов вообще, либо ответов оказывалось слишком много.

В своё время они с Дереком объехали полсвета — он мог податься куда угодно! — но было совершенно неясно, куда бы ему хотелось отправиться.

Грэхард досадовал на то, что даже предположить не может; если бы он знал, что Дерек хочет куда-то поехать!

«В чём была проблема просто сказать?!» — негодовал он. Ладно, Дереку потребовалась эта поездка. Почему не сказать? Грэхард снарядил бы его лучшим образом: деньги, сопровождение, повеления везде принять и обеспечить.

Они поссорились, да; но разве бы Грэхард отказал?..

Впрочем, Грэхард едва ли замечал за собой, что, скажи ему Дерек о своём желании прямо — и нарвался бы на самую сумасшедшую и злобную реакцию. Это теперь, после недели изматывающего страха, Грэхард полагал, что сделал бы всё лучшее, чего бы ни захотел Дерек. Но там и тогда — едва ли он мог его услышать…

Теперь же Грэхард метался по своим покоям пленённым хищником и не знал, куда нестись. Ему требовалось действовать — немедленно, сейчас! — но ему было не к чему приложить эту кипучую энергию. Он не мог предположить даже страну, которую Дерек выбрал — он знал много языков и мог устроиться почти где угодно. Даркия, Мариан, Ниия, Анджелия, Райанци, Сир? Не говоря уж о том, что и в самом Ньоне хватало укромных мест!

«Почему, почему он просто не поговорил со мной?!» — продолжал обиженно негодовать Грэхард, как вдруг споткнулся посреди шага, чуть не пропахав носом пол, потому что… вспомнил.

В последние дни его тревога за Дерека была так глубока и серьёзна, и он столь настойчиво гнал от себя мысли о его возможной смерти, что он совершенно позабыл саму ссору — и удар.

Он настолько привык к мысли «Дерека выкрали, возможно, убили!», что забыл о том злополучном ударе начисто.

«Не простил», — ледяным холодом сковало сердце Грэхарда страшным пониманием.

Ухнув в тьму этого понимания, он грузно опустился на пол, прислонившись спиной к резному столбику кровати. Тот неприятно впился в спину элементами своего декора, ледяной сквозняк тянулся вдоль каменного пола, но Грэхард этого не замечал.

«Не простил», — звучал в его мыслях этот окончательный и безжалостный приговор, тяжёлым мечом с треском раскалывая и голову, и жизнь на две половины.

Он… даже не рассматривал… такой вариант. Что Дерек может попросту не простить.

Тяжело сглотнув, Грэхард потёр погорячевший лоб ладонью. Ладонь неприятно пахла железом, и он отдёрнул её обратно.

Не простил. Дерек попросту его не простил — и сбежал.

«Что же теперь делать?..» — мелькнула в голове беспомощная мысль, отдаваясь болью в висках и затылке.

Кровь шумела в ушах, громом бился пульс, отсчитывая секунды, и каждая секунда тонким лезвием делала зарубку на сердце, обозначая время, которое он должен был теперь проживать — без Дерека.

Потому что Дерек — его — оставил.

***

Грэхард катастрофически не мог принять ту реальность, в которой теперь оказался. В его картине мира Дерек был бессмертен и неизменен; не могло быть реальности без Дерека.

Потеряв этот обязательный элемент своего существа, Грэхард растерянно замер посреди своей жизни, оглушённый и опрокинутый в грязь. Всё разладилось и расстроилось, всё потеряло смысл, всё обрушилось карточным домиком, враз сгоревшим и превратившимся в пепел.

Простуда, впрочем, дала ему передышку — он и так отменил все свои дела и встречи, и мог теперь торчать безвылазно в своих покоях, тупо разглядывая холодные каменные стены.

Так, наедине с собой, не занятый никаким делом Грэхард оказался отдан на растерзание собственной памяти. В этой кромешной бездне мрака не было светлых мыслей.

Память безжалостно мучила его, отравленными стрелами вонзая в сердце его собственные злые слова, его собственные мрачные взгляды, его собственные резкие жесты — всё то, чем он, не задумываясь, потчевал Дерека, пока он был рядом. Уверенный, что Дерек будет рядом всегда.

Как бесконечно, как жадно ему хотелось теперь вернуться в прошлое и изменить всё!

Если бы он знал, если бы он только мог предполагать, что Дерек однажды сбежит — он бы всё сделал совсем иначе. Он был бы безгранично терпелив и мягок — насколько он вообще был на это способен…

Впрочем, он знал за собой, что совсем даже не был способен ни на терпение, ни на мягкость, и это наполняло его сердце чёрной тоской и безнадёжностью.

Даже если бы он знал, даже если бы он захотел — у него бы не получилось.

Тоска потихоньку перешла в едкую, как ржавчина, обиду: ведь Дерек, как никто другой, знал, что у него не получается! И сам сотни раз напоминал ему о том, что нужно успокоиться, что нужно быть мягче, что нужно окоротить себя… Если Грэхарду когда и удавалось проявить терпение и мягкость, то это была целиком заслуга Дерека — Дерека, который умел найти и слова, и время для них, и подход…

Почему же Дерек, который так хорошо его знал, не нашёл никаких слов, чтобы поговорить с ним об их отношениях?

Досадливо крутя в руках трофейные марианские клинки — на тренировку он не мог выйти из-за простуды — Грэхард снова и снова задавался вопросом: почему?

Дерек был задет, он чувствовал себя оскорблённым или обиженным, — но он же знал, что у Грэхарда не было злого намерения! Почему не поговорил? Почему не объяснил? Разве Грэхард не выслушал бы его, не попытался бы что-то изменить в себе?

Он не мог бы теперь взвесить, что мучает его больше: что он причинял другу столько боли — или что друг терпел это, не говоря ни слова.

«Почему не поговорить, почему просто не поговорить?» — беспомощно и жалко шептал Грэхард, сгибая клинки в такт своим мыслям, пока несчастные мечи с треском не сломались вовсе, не выдержав напряжения его тёмных мыслей.

Увы, Грэхарду даже в голову не пришло соображение, что он мог поговорить сам, что он сам мог заметить, подумать, предвосхитить. Он не был силён в такого рода вещах, он привык к тому, что это Дерек обращает его внимание на подобные вещи, и он ждал от Дерека, что именно тот поговорит с ним, если ему что-то будет неприятно.

Но Дерек молчал, молчал, молчал, — а, когда закончились силы терпеть, просто уехал.

Не сказав и слова, не дав и шанса что-то исправить.

Грэхард полагал, что это незаслуженно жестоко. Он был виноват, конечно; и виноват не только в том ударе, но и вообще в том, как вёл себя. Но почему Дерек не дал ему даже шанса? Он действительно приложил бы все усилия, чтобы что-то исправить, если бы понимал, что именно нужно исправлять!

Захлёбываясь внутренней горечью, Грэхард пытался перебить её горечью отвара от простуды, но, казалось, обжигающая нёбо жидкость лишь вторит эмоциями и усиливает их. Вся его жизнь теперь до краёв была наполнена этой вязкой горячей горечью с масляным налётом отчаяния.

Он ничего не мог изменить — он даже не мог помочь Дереку теперь.