Наука Китовраса. Парадигмы древнерусского храма

1.4. Число, имя, символ

Семантика процесса формообразования тесно, хотя и неоднозначно связана с числовыми спекуляциями традиционной для конкретной культуры теологической доктрины. Именно поэтому в реконструкции принципов традиционных концептологических принципов необходимо обращаться к мировоззренческим системам культуры, к древнейшим моделям сознания, понимаемым как сакральный архетип универсума. Следование установленной парадигме мировосприятия приводит к организации архитектурного произведения, основанного на архаичных константах, первейшие из которых всегда были сакральное число и имя. Христианской эстетикой имя толковалось как эквивалент образа, обнаруживаемое сквозь число. Согласно этому архаичный мистико-символический принцип, подобно структурной основе, лег также и в основу художественного метода христианской эстетики.

В основу подобного представления были положены взгляды раннехристианских апологетов, богословов и философов, которые в основном определили специфику понимания символизма чисел и на Западе, и на Востоке. Это выразилось в твердых и устойчивых конструкциях сознания, которые, в частности, нашли отражение в структуре формообразования культовых зданий. «Теоретическую базу» для сакрализации и символизации чисел составили отдельные труды ряда христианских писателей: высказывания Тертуллиана[47], Исидора Севильского[48], Иоанна Дамаскина[49], Иринея Лионского[50], Псевдо-Дионисия Ареопагита[51], Григория Богослова (Назианзина)[52], Храбана Мавра[53] и др. Общие вопросы космологического порядка почерпнуты из трактатов раннехристианских апологетов: бл. Августина[54], Боэция[55], Беды Достопочтенного, Климента Александрийского[56]. Сумма представлений раннехристианских апологетов составила базу для космологических взглядов Древней Руси. Это направление богословской мысли оказало безусловное влияние на мировоззренческие основы, повлиявшие на характер христианской архитектуры в целом.

Истоки христианской культуры последовательно усматриваются в различных концепциях, теориях позднеантичного периода. Латинские апологеты, со своей стороны, внесли в него свой вклад. При этом если ранняя греческая патристика чаще опиралась непосредственно на сами библейские тексты, и прежде всего на Септуагинту, то латинские христиане II — Ш вв. больше опирались на эллинистическую литературу, на книги Сивилл и герметику[57]. Ближневосточные и платонические идеи числа проникли в раннехристианскую догматику и там трансформировались, воплотившись затем во всех сферах творчества.

На рубеже XIX–XX столетий смежным с нашей темой вопросам метафизике числа были посвящены работы С. Н. Трубецкого «Филон и его предшественники», П. П. Блонского «Философия Плотина». В 20-х гг. вышел целый цикл трудов А. Ф. Лосева, затрагивающий вопросы числовой семантики в античной культуре: «Диалектика числа у Плотина», «Критика платонизма у Аристотеля», «Музыка как предмет логики», «Античный космос и современная наука», «Очерки античного символизма и мифологии» и др. Этими трудами очерчен этап переходного антично-средневекового периода, разработавшего основы антропологического и космологического обоснования мироустроения.

Определенное значение в оценке рассматриваемого нами периода имеют работы В. В. Бычкова: «Трактат Августина «De musica», «У истоков средневековой эстетике числа и ритма», «2000 лет христианской культуры» и др. Бычков характеризует античный неоплатонизм как направление, оказавшее непосредственное и сильное влияние на формирование интеллектуальных представлений христианства и в то же время позаимствовавший у него в процессе острой борьбы с ним основные метафизические концепции[58].

Сакральный смысл, исходящий от вечного и абсолютного архетипа, традиционно аккумулировался на первичном символе — числе[59]. Вторым сакральным архетипом в архаичном мировоззрении всегда было имя[60]. Эти две ментальные семемы формируют базовую теоретическую модель, которая со временем приобретает значение эталона или канонического образца. Последний, в свою очередь, может позиционироваться какой-либо одной из названных категорий — либо только именем, либо только числом. Это деление приводит, с одной стороны, к упрощенному толкованию значения посвящения сакрального объекта. С другой стороны, в числовой пропорции проявляется стремление видеть единственно эстетическую составляющую. Тогда как, прочитанные одно через другое, число и имя посвящения исполняют роль объединенного сакрального символа.

Само по себе число призвано раскрываться на мистико-символическом плане в качестве знака-символа[61] конкретного образа. Климент Александрийский следующими сравнениями обнаруживает степени раскрытия образа: «Как портрет является только подобием живого человека, так и мир вторичен по сравнению с живой Вечностью. В таком случае что же является причиной для образа? Величие того лица, которое явилось первообразом для художника, чтобы оно было прославлено через его имя. Ведь хотя образ не аутентичен первообразу, Имя всякий раз дополняет то, чего не достает в слепке»[62]. Вот перед нами вербальная модель архаичной парадигмы, которая воспроизводится каждый раз художественными средствами. На примере этого толкования, через связь имени и сакрального числа, исторически соотносимого в данной культурной традиции с конкретным образом[63], возникает возведение новых объектов по аналогии «во-образ»[64] начальным прототипам[65].

В настоящей работе, исследующей семантику числовых спекуляций древнерусского зодчества, недопустимо обойти вниманием вопрос влияния «чудесного имени» на пропорции сооружения, проявленного через сакральное число. Символическое число, стойко связанное в сознании Средневековья с тем или иным «образом-именем», проявляется в системе пропорционирования в виде определенных числовых тождеств. Например, автором было замечено[66], что пропорциональный строй алтарной части храмов основан на числе 3 или сдвоенном числе 3, которое является числовым тождеством, символизирующим Святую Троицу. Параллельный опыт аналогичного соотнесения сакрального числа или числового тождества с определенным символическим лицом, или, по терминологии А. Ф. Лосева, «чудесным именем», уже осуществлен В. М. Кириллиным в работе «Символика чисел в древнерусских сказаниях XVI в.»[67]. Это источниковедческое исследование явилось опорным для обоснования концепции взглядов настоящей работы.

Семантика имени посвящения храма[68] выявляется числовой моделью (октагон — вечность, воскресение — Христос — ротонда храма Гроба Господня). Топология смыслов Храма, Имени и Числа соединена в уникальной парадигме, которая представлена таким понятием, как канон. Это то, что, по выражению Симеона Солу некого, зиждет на незыблемом основании сам принцип Храма, «что стоит на одном месте и остается в храме неподвижным»[69].

Всякий раз, обращаясь к вопросам концептуальных начал древнерусского зодчества, возникает вопрос образца, лежащего в основе того или иного произведения. Это весьма симптоматичное обращение говорит о привычном человеческому сознанию законе, по которому всякое вновь созданное творение уже имеет свой первообраз. Новое произведение будет нести в себе черты своего первообразца через «образ и подобие». Рассматривая детальнее условие наследования «образа и подобия», можно увидеть, что «образ» наследуется именем, а «подобие» — числом. В церковном зодчестве это зафиксировано в посвящении храма Имени Божии и воспроизведении нового здания храма, подобного первообразцу, т. е. с соблюдением определенной числовой модели в пропорциональных соотношениях его пространственных структур[70]. Представление о Храме основано не только на том, что такой объект является геометрическим образом гармонии и вселенной, но и «вместилищем Духа». Для церковного зодчества существенное значение имеет момент «именования», который сродни таинству имянаречения. Оно представляет собой основной топос[71] сакральной традиции. Это первая фаза рождения сакрального объекта, которая в идеале определяет главные параметры развертывания культового пространства и несет на себе значение исходной парадигмы. Возникает образно-символическая связь Имени и Числа, где Имя олицетворяет Образ, а Число — знак Имени.

Эти топологические составляющие теменологии, выдвигаемые «ветхозаветными нормами храмового сознания на первый план, могли, — по высказыванию Ш. М. Шукурова, — стать реалией второго плана в христианской храмовой теологии… Изначальный заданный топос никогда не исчезает, он может только изменить свой статус и стать менее заметным, но обязательным компонентом топологического ряда»[72]. Отсюда парные составляющие изначального топоса храмостроения раскрываются через «образ-имя» и «подобие-число». Это есть те канонические принципы[73], которые лежат в основании храмового созидания, от которого, в свою очередь, зависят метрические принципы искусства храмостроения.

Каждая из этих пар также восходит к числу, но смысловое значение числа каждой пары топосов носит различное толкование и образует отдельную числовую систему. Группа «образ-имя» восходит к «числу неисчислимому», связанному напрямую с именем священным. Эта группа «неисчислимых чисел» берет свои истоки в доктрине, ее символике, теологии, космологии и образует систему священных чисел, которые в пифагорейско-платоновской традиции понимались как числа-идеи, то есть «абсолютно неисчислимые числа».

Вторая группа, образующая связку «подобие-число», ведет к числовой системе, которая обнаруживает вселенскую гармонию мироздания, лежит в основании теории пропорций и является базой канонов пропорций. Эта система отчасти разработана и исследована современной наукой. Однако без комплексного подхода к науке о числе, при котором обе числовые системы образуют единый топологический модус храмостроения, анализ метрических принципов архитектуры будет грешить однобокостью, при которой рассмотрению подвергается лишь вторая (гармоническая) система «абсолютно счислимых чисел».

Представленные таким образом две числовые системы «абсолютно счислимых чисел» и «абсолютно неисчислимых чисел» лежат в основе современной (позитивистской) концепции числа и теории абстракции из «Метафизики» Аристотеля, с одной стороны, и представления о «магических» (по Г. Вейлю) числах с пифагорейско-платоновской традицией, окончательно оформленной у неоплатоников. По А. Ф. Лосеву: «Господствующая ныне числовая система — совершенно по-аристотелевски бескачественна, основана на «голом» арифметическом счете монотонно следующих единиц и потому может быть названа (воспользуемся терминологией известных нам глав из «Метафизики») системой «абсолютно счислимых чисел». Вторая числовая система… имеет более специфическую и даже маргинальную область хождения. Она входит в арсенал современных исследователей архаического мышления и мифологических представлений древности, которым приходится изучать некие «числовые комплексы»[74], в ряду которых стоят «дружественные числа» пифагорейцев, «знаменитое число» 7, «несчастливое» 13, «число зверя» 666 и т. д.; сюда же относится «очисленность» идеального, по Платону, государства — 5040 и пр. Данный ряд не содержит однородных «единиц», поэтому всякое его «число» качественно отличается от другого и ни с каким другим «числом» не может быть «сложено», потому, подобная система, согласно классификации по «Метафизике», должно быть отнесено к системе «абсолютно неисчислимых чисел». Две системы, «научная» и «сакральная», «современная» и «архаическая», максимально удалены по сферам применения и не воспринимаются как нечто единое.