Ярмарка тщеславия [англ. и рус. параллельные тексты]

Если бы люди предоставляли детей самим себе, если бы учителя перестали донимать их, если бы родители не настаивали на руководстве их мыслями и на обуздании их чувств, - ибо эти мысли и чувства являются для всех тайной (много ли, в сущности, вы или я знаем друг о друге, о наших детях, о наших отцах, о наших соседях? А насколько же более прекрасны и священны мысли бедного мальчугана или девочки, которыми вы беретесь управлять, чем мысли той тупой и испорченной светом особы, что ими руководит!), - если бы, говорю я, родители и учителя почаще оставляли детей в покое, то особого вреда от этого не произошло бы, хотя латыни, возможно, было бы усвоено поменьше.

Well, William Dobbin had for once forgotten the world, and was away with Sindbad the Sailor in the Valley of Diamonds, or with Prince Ahmed and the Fairy Peribanou in that delightful cavern where the Prince found her, and whither we should all like to make a tour; when shrill cries, as of a little fellow weeping, woke up his pleasant reverie; and looking up, he saw Cuff before him, belabouring a little boy.

Итак, Уильям Доббин позабыл весь мир и вместе с Синдбадом Мореходом был далеко-далеко в Долине Алмазов или с принцем Ахметом и феей Перибану в той удивительной пещере, где принц нашел ее и куда все мы охотно совершили бы экскурсию, как вдруг пронзительные вопли, похожие на детский плач, пробудили его от чудных грез. Подняв голову, он увидел перед собой Кафа, избивавшего маленького мальчика.

It was the lad who had peached upon him about the grocer's cart; but he bore little malice, not at least towards the young and small.

Это был мальчуган, наболтавший о фургоне. Но Доббин не был злопамятен, в особенности по отношению к маленьким и слабым.

"How dare you, sir, break the bottle?" says Cuff to the little urchin, swinging a yellow cricket-stump over him.

- Как вы смели, сэр, разбить бутылку? - кричал Каф маленькому сорванцу, размахивая над его головой желтой крикетной битой.

The boy had been instructed to get over the playground wall (at a selected spot where the broken glass had been removed from the top, and niches made convenient in the brick); to run a quarter of a mile; to purchase a pint of rum-shrub on credit; to brave all the Doctor's outlying spies, and to clamber back into the playground again; during the performance of which feat, his foot had slipt, and the bottle was broken, and the shrub had been spilt, and his pantaloons had been damaged, and he appeared before his employer a perfectly guilty and trembling, though harmless, wretch.

Мальчику было приказано перелезть через школьную ограду (в известном местечке, где сверху было удалено битое стекло, а в кирпичной кладке проделаны удобные ступеньки), сбегать за четверть мили, приобрести в кредит пинту лимонаду с ромом и под носом у всех докторских караульщиков тем же путем вернуться на школьный двор. При совершении этого подвига малыш поскользнулся, бутылка выпала у него из рук и разбилась, лимонад разлился, пострадали панталоны, и он предстал перед своим властелином, весь дрожа в предвидении заслуженной расплаты, хотя и ни в чем не повинный.

"How dare you, sir, break it?" says Cuff; "you blundering little thief.

- Как посмели вы, сэр, разбить ее? - кричал Каф.- Ах ты, мерзкий воришка!

You drank the shrub, and now you pretend to have broken the bottle.

Вылакал весь лимонад, а теперь врешь, что разбил бутылку.

Hold out your hand, sir."

Ну-ка, протяни руку!

Down came the stump with a great heavy thump on the child's hand.

Палка тяжело опустилась на руку ребенка.

A moan followed.

Раздался крик.

Dobbin looked up.

Доббип поднял голову.

The Fairy Peribanou had fled into the inmost cavern with Prince Ahmed: the Roc had whisked away Sindbad the Sailor out of the Valley of Diamonds out of sight, far into the clouds: and there was everyday life before honest William; and a big boy beating a little one without cause.

Фея Перибану исчезла в глубине пещеры вместе с принцем Ахметом; птица Рох подхватила Синдбада Морехода и унесла из Долины Алмазов далеко в облака, и перед честным Уильямом снова были будни: здоровенный малый лупил мальчугана ни за что ни про что.

"Hold out your other hand, sir," roars Cuff to his little schoolfellow, whose face was distorted with pain.

- Давай другую руку, - рычал Каф на своего маленького школьного товарища, у которого все лицо перекосилось от боли.

Dobbin quivered, and gathered himself up in his narrow old clothes.

Доббин встрепенулся, все мышцы его напряглись под узким старым платьем.

"Take that, you little devil!" cried Mr. Cuff, and down came the wicket again on the child's hand.--Don't be horrified, ladies, every boy at a public school has done it.

- Получай, чертенок! - закричал мистер Каф, и палка опять опустилась на детскую руку. Не ужасайтесь, дорогие леди, каждый школьник проходит через это.

Your children will so do and be done by, in all probability.

По всей вероятности, ваши дети тоже будут колотить других или получать от них трепку.

Down came the wicket again; and Dobbin started up.

Еще удар - но тут вмешался Доббин.

I can't tell what his motive was.

Не могу сказать, что на него нашло.

Torture in a public school is as much licensed as the knout in Russia.

Мучительство в школах так же узаконено, как и кнут в России.

It would be ungentlemanlike (in a manner) to resist it.

Пожалуй, даже не по-джентльменски (в известном смысле) препятствовать этому.

Perhaps Dobbin's foolish soul revolted against that exercise of tyranny; or perhaps he had a hankering feeling of revenge in his mind, and longed to measure himself against that splendid bully and tyrant, who had all the glory, pride, pomp, circumstance, banners flying, drums beating, guards saluting, in the place.

Быть может, безрассудная душа Доббина возмутилась против такого проявления тиранства, а может быть, он поддался сладостному чувству мести и жаждал помериться силами с этим непревзойденным драчуном и тираном, который завладел здесь всей славой, гордостью и величием, развевающимися знаменами, барабанным боем и приветственными кликами солдат.

Whatever may have been his incentive, however, up he sprang, and screamed out,

Каковы бы ни были его побуждения, но только он вскочил на ноги и крикнул:

"Hold off, Cuff; don't bully that child any more; or I'll--"

- Довольно, Каф, перестань мучить ребенка... или я тебе...

"Or you'll what?" Cuff asked in amazement at this interruption. "Hold out your hand, you little beast."

- Или ты что? - спросил Каф, изумленный таким вмешательством, - Ну, подставляй руку, гаденыш!

"I'll give you the worst thrashing you ever had in your life," Dobbin said, in reply to the first part of Cuff’s sentence; and little Osborne, gasping and in tears, looked up with wonder and incredulity at seeing this amazing champion put up suddenly to defend him: while Cuff’s astonishment was scarcely less.

- Я тебя так вздую, что ты своих не узнаешь! -отвечал Доббин на первую часть фразы Кафа, и маленький Осборн, захлебываясь от слез, с удивлением и недоверием воззрился на чудесного рыцаря, внезапно явившегося на его защиту. Да и Каф был поражен не меньше.

Fancy our late monarch George III when he heard of the revolt of the North American colonies: fancy brazen Goliath when little David stepped forward and claimed a meeting; and you have the feelings of Mr. Reginald Cuff when this rencontre was proposed to him.

Вообразите себе нашего блаженной памяти монарха Георга III, когда он услышал весть о восстании североамериканских колоний; представьте себе наглого Голиафа, когда вышел вперед маленький Давид и вызвал его на поединок, - и вам станут понятны чувства мистера Реджинальда Кафа, когда такое единоборство было ему предложено.

"After school," says he, of course; after a pause and a look, as much as to say,

- После уроков, - ответствовал он, но сперва внушительно помолчал и смерил противника взглядом, казалось, говорившим:

"Make your will, and communicate your last wishes to your friends between this time and that."

"Пиши завещанье и не забудь сообщить друзьям свою последнюю волю!"

"As you please," Dobbin said.

- Идет! - сказал Доббин.

"You must be my bottle holder, Osborne."

- А ты, Осборн, будешь моим секундантом.

"Well, if you like," little Osborne replied; for you see his papa kept a carriage, and he was rather ashamed of his champion.

- Как хочешь, - отвечал маленький Осборн: его папенька, видите ли, разъезжал в собственном экипаже, и потому он несколько стыдился своего заступника.

Yes, when the hour of battle came, he was almost ashamed to say,

И в самом деле, когда настал час поединка, он, чуть ли не стыдясь, сказал:

"Go it, Figs"; and not a single other boy in the place uttered that cry for the first two or three rounds of this famous combat; at the commencement of which the scientific Cuff, with a contemptuous smile on his face, and as light and as gay as if he was at a ball, planted his blows upon his adversary, and floored that unlucky champion three times running.

"Валяй, Слива!" - и никто из присутствовавших мальчиков не издал этого поощрительного возгласа в течение первых двух или трех раундов сей знаменитой схватки. В начале ее великий знаток своего дела Каф, с презрительной улыбкой на лице, изящный и веселый, словно он был на балу, осыпал своего противника ударами и трижды подряд сбил с ног злополучного поборника правды.

At each fall there was a cheer; and everybody was anxious to have the honour of offering the conqueror a knee.

При каждом его падении раздавались радостные крики, и всякий добивался чести предложить победителю для отдыха свое колено.

"What a licking I shall get when it's over," young Osborne thought, picking up his man.

"Ну и вздует же меня Каф, когда все это кончится", - думал юный Осборн, помогая своему защитнику встать на ноги.

"You'd best give in," he said to Dobbin; "it's only a thrashing, Figs, and you know I'm used to it."

- Лучше сдавайся, - шепнул он Доббину, - велика беда лупцовка! Ты же знаешь, Слива, я уже привык!

But Figs, all whose limbs were in a quiver, and whose nostrils were breathing rage, put his little bottle-holder aside, and went in for a fourth time.

Но Слива, дрожа всем телом, с раздувающимися от ярости ноздрями, оттолкнул своего маленького секунданта и в четвертый раз ринулся в бой.

As he did not in the least know how to parry the blows that were aimed at himself, and Cuff had begun the attack on the three preceding occasions, without ever allowing his enemy to strike, Figs now determined that he would commence the engagement by a charge on his own part; and accordingly, being a left-handed man, brought that arm into action, and hit out a couple of times with all his might--once at Mr. Cuffs left eye, and once on his beautiful Roman nose.

Не имея понятия о том, как надо отражать сыпавшиеся на него удары, - а Каф все три раза нападал первый, не давая противнику времени нанести удар, - Слива решил перейти в атаку и, будучи левшой, пустил в ход именно левую руку, закатив изо всех сил две затрещины: одну в левый глаз мистера Кафа, а другую в его красивый римский нос.

Cuff went down this time, to the astonishment of the assembly.

На сей раз, к изумлению зрителей, свалился Каф.

"Well hit, by Jove," says little Osborne, with the air of a connoisseur, clapping his man on the back.

- Отменный удар, клянусь честью! - сказал с видом знатока маленький Осборн, похлопывая своего заступника по спине.

"Give it him with the left, Figs my boy."

- Двинь его еще раз левой, Слива!

Figs's left made terrific play during all the rest of the combat.

Левая рука Сливы до самого конца действовала без промаха.

Cuff went down every time.

Каф каждый раз валился с ног.

At the sixth round, there were almost as many fellows shouting out,

На шестом раунде почти столько же человек вопило:

"Go it, Figs," as there were youths exclaiming,

"Валяй, Слива!" - сколько кричало:

"Go it, Cuff."

"Валяй, Каф!"

At the twelfth round the latter champion was all abroad, as the saying is, and had lost all presence of mind and power of attack or defence.

На двенадцатом раунде наш чемпион, как говорится, совершенно скис и не знал, на каком он свете: то ли ему защищаться, то ли нападать.

Figs, on the contrary, was as calm as a quaker.

Напротив, Слива был невозмутим, точно квакер.

His face being quite pale, his eyes shining open, and a great cut on his underlip bleeding profusely, gave this young fellow a fierce and ghastly air, which perhaps struck terror into many spectators.

Его бледное как полотно лицо, широко открытые сверкающие глаза, глубоко рассеченная нижняя губа, из которой обильно струилась кровь, придавали ему вид свирепый и ужасный, вероятно, наводивший страх ни на одного зрителя.

Nevertheless, his intrepid adversary prepared to close for the thirteenth time.

И тем не менее его бестрепетный противник готовился схватиться в тринадцатый раз.

If I had the pen of a Napier, or a Bell's Life, I should like to describe this combat properly.

Если бы я обладал слогом Непира или "Белловой жизни", я постарался бы достодолжным образом изобразить этот бой.

It was the last charge of the Guard--(that is, it would have been, only Waterloo had not yet taken place)--it was Ney's column breasting the hill of La Haye Sainte, bristling with ten thousand bayonets, and crowned with twenty eagles--it was the shout of the beef-eating British, as leaping down the hill they rushed to hug the enemy in the savage arms of battle--in other words, Cuff coming up full of pluck, but quite reeling and groggy, the Fig-merchant put in his left as usual on his adversary's nose, and sent him down for the last time.