Ярмарка тщеславия [англ. и рус. параллельные тексты]

"You foolish creature!

- Вот глупец!

Who would take you, I should like to know, with your yellow face?"

Хотела бы я знать, кто польстится на такую желтую физиономию, как у вас!

"Mine a yellow face?

- Это у меня желтая физиономия?

Stop till you see Dobbin.

Что же вы скажете, когда увидите Доббина?

Why, he had the yellow fever three times; twice at Nassau, and once at St. Kitts."

Он трижды перенес желтую лихорадку: два раза в Нассау и раз на Сент-Китсе.

"Well, well; yours is quite yellow enough for us.

- Ну, ладно, ладно! По нашим понятиям, и у вас физиономия достаточно желтая.

Isn't it, Emmy?" Mrs. Sedley said: at which speech Miss Amelia only made a smile and a blush; and looking at Mr. George Osborne's pale interesting countenance, and those beautiful black, curling, shining whiskers, which the young gentleman himself regarded with no ordinary complacency, she thought in her little heart that in His Majesty's army, or in the wide world, there never was such a face or such a hero.

Не правда ли, Эмми? - сказала миссис Седли. При этих словах мисс Эмилия только улыбнулась и покраснела. Взглянув на бледное интересное лицо мистера Джорджа Осборна, на его прекрасные черные вьющиеся выхоленные бакенбарды, на которые молодой джентльмен и сам взирал с немалым удовлетворением, она в простоте своего сердечка подумала, что ни в армии его величества, ни во всем широком мире нет и не было другого такого героя и красавца.

"I don't care about Captain Dobbin's complexion," she said, "or about his awkwardness.

- Мне нет дела до цвета лица капитана Доббина, -сказала она, - или до его неуклюжести.

I shall always like him, I know," her little reason being, that he was the friend and champion of George.

Знаю одно - мне он всегда будет нравиться! -Несложный смысл этого заявления заключался в том, что Доббин был другом и защитником Джорджа.

"There's not a finer fellow in the service," Osborne said, "nor a better officer, though he is not an Adonis, certainly."

- Я не знаю среди сослуживцев лучшего товарища и офицера, - сказал Осборн, - хотя, конечно, на Адониса он не похож!

And he looked towards the glass himself with much naivete; and in so doing, caught Miss Sharp's eye fixed keenly upon him, at which he blushed a little, and Rebecca thought in her heart,

- И он простодушно взглянул на себя в зеркало, по перехватил устремленный на него взгляд мисс Шарп. Это заставило его слегка покраснеть, а Ребекка подумала:

"Ah, mon beau Monsieur! I think I have YOUR gauge"--the little artful minx!

"Ah, mon beau monsieur! {А, мой красавчик! (франц.).} Кажется, я теперь знаю вам цену!" Этакая дерзкая плутовка!

That evening, when Amelia came tripping into the drawing-room in a white muslin frock, prepared for conquest at Vauxhall, singing like a lark, and as fresh as a rose--a very tall ungainly gentleman, with large hands and feet, and large ears, set off by a closely cropped head of black hair, and in the hideous military frogged coat and cocked hat of those times, advanced to meet her, and made her one of the clumsiest bows that was ever performed by a mortal.

Вечером, когда Эмилия вбежала в гостиную в белом кисейном платьице, предназначенном для побед в Воксхолле, свежая, как роза, и распевая, как жаворонок, навстречу ей поднялся очень высокий, нескладно скроенный джентльмен, большерукий и большеногий, с большими оттопыренными ушами на коротко остриженной черноволосой голове, в безобразной венгерке со шнурами и с треуголкой, как полагалось в те времена, и отвесил девушке самый неуклюжий поклон, какой когда-либо отвешивал смертный.

This was no other than Captain William Dobbin, of His Majesty's Regiment of Foot, returned from yellow fever, in the West Indies, to which the fortune of the service had ordered his regiment, whilst so many of his gallant comrades were reaping glory in the Peninsula.

Это был не кто иной, как капитан Уильям Доббин, *** пехотного полка его величества, вернувшийся по выздоровлении от желтой лихорадки из Вест-Индии, куда служебная фортуна занесла его полк, между тем как столь многие его храбрые товарищи пожинали военные лавры на Пиренейском полуострове.

He had arrived with a knock so very timid and quiet that it was inaudible to the ladies upstairs: otherwise, you may be sure Miss Amelia would never have been so bold as to come singing into the room.

Приехав к Седли, он постучался так робко и тихо, что дамы, бывшие наверху, ничего не слышали. Иначе, можете быть уверены, мисс Эмилия никогда не осмелилась бы влететь в комнату распевая.

As it was, the sweet fresh little voice went right into the Captain's heart, and nestled there.

Во всяком случае, звонкий и свежий ее голосок прямехонько проник в капитанское сердце и свил себе там гнездышко.

When she held out her hand for him to shake, before he enveloped it in his own, he paused, and thought--"Well, is it possible--are you the little maid I remember in the pink frock, such a short time ago--the night I upset the punch-bowl, just after I was gazetted?

Когда Эмилия протянула Доббину ручку для пожатия, он так долго собирался с мыслями, прежде чем заключить ее в свою, что успел подумать: "Возможно ли! Вы та маленькая девочка, которую я помню в розовом платьице, так еще недавно - в тот вечер, когда я опрокинул чашу с пуншем, как раз после приказа о моем назначении?

Are you the little girl that George Osborne said should marry him?

Вы та маленькая девочка, о которой Джордж Осборн говорил как о своей невесте?

What a blooming young creature you seem, and what a prize the rogue has got!"

Какой же вы стали цветущей красавицей, и что за сокровище получил этот шалопай!"

All this he thought, before he took Amelia's hand into his own, and as he let his cocked hat fall.

Все это пронеслось у него в голове, прежде чем он успел взять ручку Эмилии и уронить треуголку.

His history since he left school, until the very moment when we have the pleasure of meeting him again, although not fully narrated, has yet, I think, been indicated sufficiently for an ingenious reader by the conversation in the last page.

История капитана Доббина, с тех пор как он оставил школу, вплоть до момента, когда мы имеем удовольствие встретиться с ним вновь, хотя и не была рассказана во всех подробностях, но все же, думается, достаточно обозначилась для догадливого читателя из разговоров на предыдущих страницах.

Dobbin, the despised grocer, was Alderman Dobbin--Alderman Dobbin was Colonel of the City Light Horse, then burning with military ardour to resist the French Invasion.

Доббин, презренный бакалейщик, стал олдерменом Доббином, а олдермен Доббин стал полковником легкой кавалерии Сити, в те дни пылавшего воинственным азартом в своем стремлении отразить французское нашествие.

Colonel Dobbin's corps, in which old Mr. Osborne himself was but an indifferent corporal, had been reviewed by the Sovereign and the Duke of York; and the colonel and alderman had been knighted.

Корпус полковника Доббина, в котором старый мистер Осборн был только незаметным капралом, удостоился смотра, произведенного монархом и герцогом Йоркским. Полковник и олдермен был возведен в дворянское достоинство.

His son had entered the army: and young Osborne followed presently in the same regiment.

Сын его вступил в армию, а вскоре в тот же полк был зачислен и молодой Осборн.

They had served in the West Indies and in Canada.

Они служили в Вест-Индии и в Канаде.

Their regiment had just come home, and the attachment of Dobbin to George Osborne was as warm and generous now as it had been when the two were schoolboys.

Их полк только что вернулся домой; привязанность Доббипа к Джорджу Осборну оставалась и теперь такой же горячей и беззаветной, как в то время, когда оба они были школьниками.

So these worthy people sat down to dinner presently.

И вот все эти достойные люди уселись за обеденный стол.

They talked about war and glory, and Boney and Lord Wellington, and the last Gazette.

Разговор шел о войне и о славе, о Бони, о лорде Веллингтоне и о последних новостях в "Газете".

In those famous days every gazette had a victory in it, and the two gallant young men longed to see their own names in the glorious list, and cursed their unlucky fate to belong to a regiment which had been away from the chances of honour.

В те славные дни каждый ее номер приносил известие о какой-нибудь победе; оба храбреца жаждали видеть и свои имена в списках славных и проклинали свой злосчастный жребий, обрекший их на службу в полку, который не имел случая отличиться.

Miss Sharp kindled with this exciting talk, but Miss Sedley trembled and grew quite faint as she heard it.

Мисс Шарп воспламенилась от таких увлекательных разговоров, но мисс Седли, слушая их, дрожала и вся слабела от страха.

Mr. Jos told several of his tiger-hunting stories, finished the one about Miss Cutler and Lance the surgeon; helped Rebecca to everything on the table, and himself gobbled and drank a great deal.

Мистер Джоз припомнил несколько случаев, происшедших во время охоты на тигров, и на сей раз довел до конца свой рассказ о мисс Катлер и военном враче Лансе.

He sprang to open the door for the ladies, when they retired, with the most killing grace--and coming back to the table, filled himself bumper after bumper of claret, which he swallowed with nervous rapidity.

Он усердно потчевал Ребекку всем, что было на столе, да и сам жадно ел и много пил. С убийственной грацией бросился он отворять двери перед дамами, когда те покидали столовую, а вернувшись к столу, начал наливать себе бокал за бокалом красного вина, поглощая его с лихорадочной быстротой.

"He's priming himself," Osborne whispered to Dobbin, and at length the hour and the carriage arrived for Vauxhall.

- Здорово закладывает! - шепнул Осборн Доббину, и наконец настал час, и была подана карета для поездки в Воксхолл.

CHAPTER VI
ГЛАВА VI

Vauxhall

Воксхолл

I know that the tune I am piping is a very mild one (although there are some terrific chapters coming presently), and must beg the good-natured reader to remember that we are only discoursing at present about a stockbroker's family in Russell Square, who are taking walks, or luncheon, or dinner, or talking and making love as people do in common life, and without a single passionate and wonderful incident to mark the progress of their loves.

Я знаю, что наигрываю самый простенький мотив (хотя вскоре последует и несколько глав потрясающего содержания), по должен напомнить благосклонному читателю, что мы сейчас ведем речь только о семействе биржевого маклера на Рассел-сквер; члены этого семейства гуляют, завтракают, обедают, разговаривают, любят, как это бывает в обыкновенной жизни, и никакие бурные или необычайные события не нарушают мирного течения их любви.

The argument stands thus--Osborne, in love with Amelia, has asked an old friend to dinner and to Vauxhall--Jos Sedley is in love with Rebecca.

Положение дел таково: Осборн, влюбленный в Эмилию, пригласил старого приятеля пообедать и потом прокатиться в Воксхолл. Джоз Седли влюблен в Ребекку.

Will he marry her?

Женится ли он на ней?

That is the great subject now in hand.

Вот главная тема, занимающая нас сейчас.

We might have treated this subject in the genteel, or in the romantic, or in the facetious manner.

Мы могли бы разработать эту тему в элегантном, в романтическом или бурлескном стиле.

Suppose we had laid the scene in Grosvenor Square, with the very same adventures--would not some people have listened?

Предположим, мы, при тех же самых положениях, перенесли бы место действия на Гровнер-сквер.

Suppose we had shown how Lord Joseph Sedley fell in love, and the Marquis of Osborne became attached to Lady Amelia, with the full consent of the Duke, her noble father: or instead of the supremely genteel, suppose we had resorted to the entirely low, and described what was going on in Mr. Sedley's kitchen--how black Sambo was in love with the cook (as indeed he was), and how he fought a battle with the coachman in her behalf; how the knife-boy was caught stealing a cold shoulder of mutton, and Miss Sedley's new femme de chambre refused to go to bed without a wax candle; such incidents might be made to provoke much delightful laughter, and be supposed to represent scenes of "life."

Разве для некоторой части публики это не было бы интересно? Предположим, мы показали бы, как влюбился лорд Джозеф Седли, а маркиз Осборн воспылал нежными чувствами к леди Эмилии - с полного согласия герцога, ее благородного отца. Или вместо высшей знати мы обратились бы, скажем, к самым низшим слоям общества и стали бы описывать, что происходит на кухне мистера Седли: как черномазый Самбо влюбился в кухарку (а так оно и было на самом деле) и как он из-за нее подрался с кучером; как поваренка изобличили в краже холодной бараньей лопатки, а новая femme de chambre {Горничная (франц.).} мисс Седли отказывалась идти спать, если ей не дадут восковой свечи. Такие сценки могли бы вызвать немало оживления и смеха, и их, пожалуй, сочли бы изображением настоящей жизни.

Or if, on the contrary, we had taken a fancy for the terrible, and made the lover of the new femme de chambre a professional burglar, who bursts into the house with his band, slaughters black Sambo at the feet of his master, and carries off Amelia in her night-dress, not to be let loose again till the third volume, we should easily have constructed a tale of thrilling interest, through the fiery chapters of which the reader should hurry, panting.

Или, наоборот, если бы нам пришла фантазия изобразить что-нибудь ужасное, превратить любовника femme de chambre в профессионального взломщика, который врывается со своей шайкой в дом, умерщвляет черномазого Самбо у ног его хозяина и похищает Эмилию в одной ночной рубашке, с тем чтобы продержать ее в неволе до третьего тома, -мы легко могли бы сочинить повесть, полную захватывающего интереса, и читатель замирал бы от ужаса, пробегая с жадностью ее пламенные страницы. Вообразите себе, например, главу под названием: Ночное нападение "Ночь была темная, бурная, тучи черные-черные, как чернила. Буйный ветер срывал колпаки с дымовых труб и сбивал с крыш черепицу, нося и крутя ее по пустынным улицам. Ни одна душа не решалась вступить в единоборство с этой бурей; караульные ежились в своих будках, но и там их настигал неугомонный, назойливый дождь, и там их убивали молнии, с грохотом низвергавшиеся с неба, - одного застигло как раз насупротив Воспитательного дома. Обгорелая шинель, разбитый фонарь, жезл, разлетевшийся на куски от удара, - вот и все, что осталось от дородного Билла Стедфаста. На Саутгемптон-роу порывом ветра сорвало с козел извозчика и умчало - куда? Увы! ветер не доносит к нам вестей о своих жертвах, и лишь чей-то прощальный вопль прозвенел вдалеке. Ужасная ночь! Темно, как в могиле. Ни месяца - какое там! - ни месяца, ни звезд. Ни единой робкой, дрожащей звездочки. Одна выглянула было, едва стемнело, померцала среди непроглядной тьмы, но тут же в испуге спряталась снова. - Раз, два, три! - Это условный знак Черной Маски. - Мофи, - произнес голос на лестнице, - ты что там копаешься? Давай сюда инструмент. Мне это раз плюнуть. - Ну-ну, мели мелево, - сказал Черная Маска, сопровождая свои слова страшным проклятием. - Сюда, ребята! Заряжай пистоли. Если кто заорет, ножи вон и выпускай кишки. Ты загляни в чулан, Блаузер! Ты, Марк, займись сундуком старика! А я, - добавил он тихим, но еще более страшным голосом, - займусь Эмилией. Настала мертвая тишина. - Что это? - спросил Черпая Маска. -Никак, выстрел?" А то предположим, что мы избрали элегантный стиль. "Маркиз Осборн только что отправил своего petit tigre {Маленького пажа (франц.).} с любовной записочкой к леди Эмилии. Прелестное создание приняло ее из рук своей femme de chambre mademoiselle Анастази. Милый маркиз! Какая предупредительность! Его светлость прислал в своей записке долгожданное приглашение на бал в Девоншир-Хаус. - Кто эта адски красивая девушка? - воскликнул весельчак принц Дж-дж К-мбр-джский в тот вечер в роскошном особняке на Пикадилли (он только что приехал из оперы). - Дорогой мой Седли, ради всех купидонов, представьте меня ей! - Монсеньер, ее зовут Седли, - сказал лорд Джозеф с важным поклоном. - Vous avez alors un bien beau nom! {- Вы носите громкое имя! (франц.).} - сказал молодой принц, с разочарованным видом поворачиваясь на каблуках и наступая на ногу старому джентльмену, стоявшему позади и не сводившему восхищенных глаз с красавицы леди Эмилии. - Trente mille tonnerres! {Тридцать тысяч проклятий! (франц.).} - завопила жертва, скорчившись от agonie du moment {Мгновенной боли (франц.).}. - Прошу тысячу извинений у вашей милости, - произнес молодой etourdi {Повеса (франц.).}, краснея и низко склоняя голову в густых белокурых локонах. (Он наступил на любимую мозоль величайшему полководцу своего времени.) -Девоншир! - воскликнул принц, обращаясь к высокому, добродушному вельможе, черты которого обнаруживали в нем кровь Кэвендишей. - На два слова! Вы не изменили решения расстаться с вашим брильянтовым ожерельем? - Я уже продал его за двести пятьдесят тысяч фунтов князю Эстергази. - Und das war gar nicht teuer, potztausend! {Совсем не дорого, черт возьми! (нем.).} - воскликнул вельможный венгерец" - и т. д., и т. д. Таким образом, вы видите, милостивые государыни, как можно было бы написать наш роман, если бы автор этого пожелал; потому что, говоря по правде, он так же знаком с нравами Ньюгетской тюрьмы, как и с дворцами пашей почтенной аристократии, ибо наблюдал и то и другое только снаружи. Но так как я не знаю ни языка и обычая воровских кварталов, ни того разноязычного говора, который, по свидетельству сведущих романистов, звучит в салонах, то нам приходится, с вашего позволения, скромно придерживаться середины, выбирая те сцены и те персонажи, с которыми мы лучше всего знакомы.