О водоплавающих

– Дар полета без сродного ему искусства приземления, – заметил Треллис, – весьма сомнительный дар. Меня мучает жажда, и если я не сделаю глоток ключевой воды в ближайшие пять минут, то скорей всего умру. Самое мудрое решение – нам обоим спуститься на землю, где бы я мог прилечь, а вы бы лили мне воду в рот из своей шляпы. У меня на шее дырка, и половина воды успеет вытечь, прежде чем она достигнет моего желудка.

В этом месте Орлик отложил перо.

– Коли уж речь зашла о воде, мистер Ферриски, – сказал он, – то не подскажете ли вы мне, где здесь уединение, где самая маленькая комната, ну, вы понимаете?

– Сие важное помещение, которое вы имеете в виду, сэр, – торжественно отвечал Ферриски, – находится по левую руку на верхней площадке, не промахнетесь.

– Что ж, в таком случае объявляю небольшой перерыв. Я должен удалиться для размышлений и молитв. Занавес на время опускается. Адью, джентльмены!

– Доброго пути! – крикнул Шанахэн, махая рукой.

Орлик нескладно поднялся со своего стула и, откинув назад волосы, прошелся по ним пятерней. Ламонт извлек из кармана маленький портсигар и выставил его на всеобщее обозрение, дав всем присутствующим возможность самолично убедиться, что в портсигаре лежит всего одна сигарета; затем он прикурил ее с помощью небольшого устройства, действие которого основывалось на горючести паров бензина в смеси с воздухом. Он глубоко, всеми легкими втянул дым так, что нижеследующие слова вылетали из его уст вперемешку с дымом:

– А знаете, недурно у нас выходит. Очень недурно. Видит Бог, он еще пожалеет об этом дне. Жалкий у него теперь вид.

– Такой головоломки еще никому на свете не устраивали, – заметил Ферриски, лениво растягивая слова. – Такое сотворить человеческим рукам не под силу.

– Все пойдет насмарку, господа, если мы дадим ему очухаться, – сказал Шанахэн. – Этого допустить никак нельзя.

– А как очухается, сразу и о нас вспомянет.

– Итак, я предлагаю, с вашего милостивого согласия, задать нашему другу небольшую взбучку лично от себя. Маленькая интермедия, скажем так. А прежде чем маэстро вернется, мы кореша нашего разлюбезного вернем туда, откуда взяли. Можно считать предложение принятым?

– Только поосторожнее, – предупредил Ламонт. – Полегче, дружище. Только бы чего не напортить. Так хорошо все до сих пор шло.

– Все, да не все. Надо и нам свою руку приложить.

В общем, летят себе наши парни летят, и вдруг: стоп машина! – приказывает Его сатанинское величество. Сам Пука-то так и остался в воздухе, не важно уж, как там у него это получилось. А спутник его спикировал с высоты в полмили да прямо носом об землю, поломал обе ноги и четырнадцать ребер, страшное дело! Потом и Пука спускается, трубкой попыхивает и вежливенько так, ласково утешает нашего друга, что, мол, ничего, брат, а из того кровища так и хлещет, будто свинью режут, и ругается он так, в Бога душу мать, что, кажется, солнце сейчас со стыда спрячется.

– И хватит на этом, – сказал Пука, вынимая трубку изо рта. – Довольно сквернословить, орел. А ведь неплохо было, верно?

– Просто атас, – отвечает Треллис. – Сейчас помру со смеху. Сроду так не веселился.

– То-то и оно, – говорит Пука, – наслаждайтесь, друг мой, от души. А ничего, если я вас сейчас по физиономии смажу?

– С какой же именно стороны? – спрашивает Треллис.

– Ну, скажем, с левой, орел, – говорит Пука.

– Вы слишком великодушны, – отвечает Треллис. – Я еще слишком мало вас знаю, чтобы принимать такие почести.

– Ну, чего уж там рядиться, – говорит Пука и с этими словами отходит назад, вынимает изо рта трубку и со всего разбегу – хрясь! – так что у друга нашего половину черепушки снесло и в гнездо черного дрозда забросило.

– А ведь неплохо было, верно? – не унимается Пука. – Понравилось?

– Еще как! – отвечает Треллис сквозь дырку в башке. А что еще ему оставалось делать? Против лома, как говорится, нет приема. – Почему бы и нет? Просто здорово!

– Дальше еще веселее будет, – говорит Пука, хмурясь, и трубкой вовсю дымит. – Повеселимся от души. Кстати, вон там, на траве, не твоя костяшка валяется?

– Чья же еще, моя, – отвечает Треллис. – Сзади чего-то отвалилось.

– Подбери и держи крепче, – говорит Пука. – У меня строгий учет, чтоб все на месте было.

И, сказав это, смачно так плюнул Треллису в глаза своей вонючей слюной.

– Благодарствую, – отвечает Треллис.

– Скажи-ка, не надоело быть человеком? – спрашивает Пука.

– От человека-то только половинка осталась, – отвечает Треллис. – Может, сделаешь из меня симпатичную бабенку, да и поженимся?

– Крысу из тебя сделаю, – говорит Пука.

Сказано – сделано. Потер Пука колдовским манером свои пальцы и силой своей колдовской магии превратил Треллиса в здоровую-прездоровую крысищу с черной мордой, шершавым хвостом, блохастую и завшивевшую до неимоверности, разносчицу бубонной чумы и прочих эпидемических заболеваний.

– Ну, и кто ты теперь? – спрашивает Пука.

– Крыса, вестимо, – отвечает крыса, виляя хвостом, чтобы показать, как она довольна, да и что ей, сказать по правде, еще оставалось делать. Бедная, несчастная крыса.

Пука пыхнул трубкой.

– Стоп, – сказал Ферриски.

– В чем дело? Разве не здорово у меня получается? – спросил Шанахэн.

– Все замечательно, сэр, – ответил Ферриски, – но дайте же и мне внести свою скромную лепту. У меня, джентльмены, явилась идея дать новое развитие нашему рассказу.

Итак, Пука пыхнул трубкой, и результат этого действия оказался в высшей степени волшебным, потому что Пука во мгновение ока превратился в кучерявого эрдельтерьера, а эрдельтерьеры, как известно, испокон веку заклятые враги крыс. Он громко залаял и стремглав ринулся вслед за шелудивой тварью. Да, то была погоня! Взад и вперед носились они, визжа и лая. Ну, у крысы, понятное дело, скорость не та. В завершение охоты эрдель схватил крысу за шкирятник и задал ей такую трепку, что она было решила, что тут-то ей и конец. И действительно, ни одной косточки и ни одной поджилки у ней не осталось целой, когда собака бросила ее на траву.

– Вот это ладно, – заметил Ферриски, – у крыс косточки слабенькие. Мягенькие такие. Крысу прикончить – раз плюнуть.

Тут до высокоуважаемых членов компании в самый разгар их творческой активности и досужих литературных забав донеслись откуда-то снаружи слабые и, если можно так выразиться, блуждающие звуки. Ситуация могла обернуться неловкой, однако Ламонт повел себя исключительно хладнокровно и хитроумно.

– Итак, говоря вкратце, – произнес он, – Пука снова прибег к своему волшебству, так что он и Треллис вновь оказались высоко в воздухе, как и за четверть часа до этого, готовые к новым испытаниям.

Орлик вошел в комнату, аккуратно прикрыв за собой дверь. Он выглядел свежим, собранным, сама учтивость, и легкое табачное благоухание исходило от него.

– Рады видеть лучшего рассказчика всех времен и народов, – сказал Шанахэн. – А мы вас тут уже заждались, прямо не знали, что делать. Пожалуйста, приступайте, маэстро.

Орлик озарил присутствующих златозубой улыбкой. Единственным признаком некоторой озабоченности было то, что улыбка задержалась у него на лице дольше, чем требовалось.

– Новые душераздирающие подробности? Что ж, извольте.

– Итак, к делу, – сказал Ламонт.

– Меня посетила глубокая мысль, – произнес Орлик. – Только теперь свет ее глубины окончательно осенил меня. Я придумал такой сюжетный ход, который поможет нашему повествованию подняться на высочайший уровень великой литературы.

– Смею надеяться, что он не уведет нас слишком далеко, – сказал Шанахэн.

– Новое развитие событий устроит всех. А вас, джентльмены, в особенности. Справедливость в нем будет сочетаться с местью.

– Ладно, если он по-прежнему будет столь же увлекательным, – согласился Шанахэн.

Склонив голову, словно под тяжестью прорезавшей его лоб глубокой морщины, Ламонт мрачно изрек:

– Попробуйте только испортить дивную историю, которую мы сочинили, и, клянусь Богом, я вам все ребра пересчитаю. Верно, ребята?

Ответом был всеобщий одобрительный гул.

– А теперь слушайте, джентльмены, – сказал Орлик. – Мы продолжаем.

На ночь они устроились передохнуть на дереве в Клу-ан-Эо, Треллис, как на шестке, на тонкой ветке, обвитой колючим терновником и утыканной острыми, как иглы, шипами куманикой. Потерев друг об друга большие пальцы, Пука достал из штанов полотняный навес и проворно растянул его над ковром из мягкого дерна на колышках, которые он вбил в дышащую свежестью землю с помощью колотушки из пахучей сосны. Справившись с этим, он сотворил еще одно небольшое чудо, выудив из своих необъятных штанов замечательную складную кровать и полный комплект тонкого французского белья. Затем, опустившись на колени, он стал молиться, производя языком и твердыми, как рог, большими пальцами такие звуки, от которых сердце несчастного Треллиса, сидевшего высоко над ним, болезненно сжалось. Закончив молиться, он облачился в шелковую пижаму изысканного восточного покроя с кушаком, украшенным разноцветными кисточками, одеяние, достойное великого восточного султана, восседавшего в своем гареме. Затем обратился к Треллису:

– По тому, как гнутся верхушки деревьев под порывами ветра, я могу предсказать, что послезавтра будет дождливый день. Доброй ночи вам там, наверху, и смею надеяться, что свежий воздух благотворно подействует на вас и поможет вам восстановить силы. Я же, ввиду слабого здоровья, предпочитаю спать под балдахином.

Треллис к тому времени уже мало что соображал, настолько он был измучен, поэтому его учтивый ответ, пробившийся сквозь густую крону, был еле слышен.

– Посевы в полях ждут не дождутся дождя, – сказал он. – Спокойной вам ночи. И да хранят вас ангелы Господни.

Пука выбил красные угли из своей пенковой трубки и укрылся под балдахином, предварительно не забыв погасить угольки плоским камушком, ибо пожары разрушительны и каждый любитель красот родного края ревностно бережет от них природу. И кто-то из нашей парочки (кто именно, установить не удалось) громогласно храпел всю ночь.

Ночь прошла, и настало утро, первым делом пробудив равнины и открытые места, а затем проникло и в зеленую лесную цитадель, коснувшись настойчивым лучом габардинового полога балдахина Пуки. Пука встал, помолился и умастил виски редкостным бальзамом, который неизменно носил при себе в небольшом черном, идеально круглом флаконе. После чего он извлек из карманов фунт овса и другие изысканные ингредиенты и сварил себе овсяную чудо-кашу – блюдо непревзойденной легкости и питательности. Устроившись в тенистом уголку, он съел свою кашу, но, прежде чем приступить к трапезе, учтиво предложил сидевшему на ветке человеку составить ему компанию.

– Завтрак? – спросил Треллис, и его тихий шепот едва долетел до земли, так как верхушка дерева, где он сидел, была довольно высока.

– Было бы ошибкой сказать, что вы ошиблись, – ответил Пука. – Я прошу вас спуститься и позавтракать со мной, но, дабы избежать нечетности единственного приглашения, я повторяю его, дабы вы могли от него отказаться.