Суть дела

2

— Я просто проходил мимо, — сказал отец Ранк, — вот и надумал к вам заглянуть.

Вечерний дождь падал серыми складками, как завеса, и какой-то грузовик с ревом полз в гору.

— Входите, — сказал Скоби. — Виски у меня вышло. Но найдется пиво… или джин.

— Я видел вас сейчас наверху, возле железных домиков, вот и решился вас догнать. Я вам не помешаю?

— Я собираюсь на ужин к начальнику полиции, но у меня еще целый час впереди.

Пока Скоби доставал со льда пиво, отец Ранк беспокойно ходил по комнате.

— Луиза пишет? — спросил он.

— Писем не было уже две недели, — ответил Скоби. — Но на юге потопили несколько пароходов…

Отец Ранк опустился в казенное кресло и зажал стакан между колен. Тишина стояла полная — только дождь буравил крышу. Скоби кашлянул, и снова наступило молчание. У него появилось странное чувство, будто отец Ранк ждет приказа — совсем как один из его подчиненных.

— Дожди скоро кончатся, — сказал Скоби.

— Кажется, прошло уже шесть месяцев, как ваша жена уехала?

— Семь.

— Вы собираетесь в отпуск к ней в Южную Африку? — спросил отец Ранк, отхлебнув пива и не глядя на собеседника.

— Я отложил отпуск. Молодым отдых нужен больше, чем мне.

— Отпуск нужен каждому.

— Но вы-то пробыли здесь двенадцать лет без отпуска, отец мой.

— Ну, это совсем другое дело, — возразил отец Ранк. Он поднялся и снова беспокойно зашагал по комнате. — Иногда мне кажется, — сказал он, поворачиваясь к Скоби с каким-то умоляющим видом, — будто я вообще бездельник.

Он остановился, вперив глаза в пустоту и разведя руками, и Скоби вспомнил, как отец Клэй, бегая по комнате, вдруг посторонился от кого-то невидимого. Скоби чувствовал себя так, будто к нему обратились с просьбой, а он не знает, как на нее ответить.

— Никто здесь не работает больше вашего, отец мой, — неуверенно пробормотал он.

Волоча ноги, отец Ранк вернулся к своему креслу.

— Скорей бы кончились дожди, — сказал он.

— Как здоровье той старухи из Конго-крик? Я слышал, она умирает.

— На этой неделе отойдет. Хорошая была женщина. — Отец Ранк снова отхлебнул пива и тут же скорчился в кресле, схватившись за живот. — Газы, — сказал он. — Ну и мучают они меня!

— Вам не надо пить пиво, отец мой.

— Умирающим — им одним я только и нужен, — сказал отец Ранк. — За мной посылают перед смертью. — Он поднял мутные от хинина глаза и произнес хриплым, безнадежным голосом: — Я никогда не приносил ни малейшей пользы живым.

— Глупости, отец мой.

— Когда я был новичком, я думал: люди открывают душу своему духовнику, и господь помогает ему найти нужные слова утешения. Не обращайте на меня внимания, Скоби, не слушайте меня. Это дожди виноваты — я всегда падаю духом в такую пору. Господь не помогает найти нужные слова, Скоби. У меня был когда-то приход в Нортгемптоне. Там делают обувь. Меня часто приглашали на чашку чаю, я сидел и смотрел, как разливают чай, и мы беседовали о воспитанниках сиротского дома и о починке церковной крыши. Они были очень щедрые там, в Нортгемптоне. Стоило попросить — и они уже раскошеливались. Но я не был нужен ни одной живой душе. Я думал, в Африке будет иначе. Понимаете, Скоби, я ведь не любитель книжки читать, да и не всякий миг способен воспарить душой к богу, не то что иные. Я хотел приносить пользу, вот и все. Не слушайте меня. Это дожди виноваты. Я не говорил так уже лет пять. Разве что с зеркалом. Когда люди попадают в беду, они идут к вам, а не ко мне. Меня они приглашают ужинать, чтобы узнать последние сплетни. А если бы у вас случилась беда, к кому бы вы пошли, Скоби?

И Скоби снова увидел этот мутный молящий взгляд, ожидавший и в сушь и в дожди чего-то, что никогда не случается. Не попробовать ли переложить свою ношу на эти плечи? — подумал он; не сказать ли ему, что я люблю двух женщин, что я не знаю, как мне быть? Но какой толк? Я знаю все ответы не хуже его самого. Надо спасать свою душу, не заботясь о других, а на это я не способен и никогда не буду способен. Спасительное слово нужно было не Скоби, а священнику, и Скоби не мог его подсказать.

— Я не из тех, кто попадает в беду, отец мой. Я скучный пожилой человек.

И, отведя глаза в сторону, чтобы не видеть чужого горя, он слышал, как тоскливо бубнит отец Ранк: «Ох-хо-хо».