По морю прочь

Хелен согласилась.

— Хотя, к несчастью, довольно ленив. Если Рэчел собирается быть глупой, я не намерен ей препятствовать… Как по-вашему, а в других отношениях я в целом приемлем? — робко спросил он.

— Да, то, что я знаю о вас, мне нравится, — ответила Хелен. — Однако — мы знаем так мало…

— Мы будем жить в Лондоне, — продолжил Теренс. — И… — Вдруг они с Рэчел в один голос стали спрашивать у Хелен: разве они не самые счастливые люди из всех, кого она знает?

— Тихо! — оборвала она их. — Миссис Флашинг, не забывайте. Она за нами.

Последовало молчание, и Рэчел с Теренсом почувствовали, что их счастье вызывает у нее печаль. Хотя их так и подмывало говорить о себе, они предпочли воздержаться.

— Мы слишком много говорим о себе, — сказал Теренс. — Расскажите нам…

— Да, расскажи нам, — эхом отозвалась Рэчел. Оба были в том настроении, когда кажется, будто всякий способен сказать нечто очень значительное. Хелен заставила себя говорить.

— В конце концов, хотя я порицаю Рэчел, сама я не намного умудреннее. Я старше, конечно, у меня полжизни позади, а вы только начинаете. Это озадачивает; иногда, пожалуй, и разочаровывает; хорошие стороны, наверное, не так хороши, как ожидаешь, но это интересно — да-да, вы, безусловно, найдете это интересным. Жизнь идет, — они заметили, что Хелен смотрит на череду темных деревьев, проплывавшую мимо, — в ней бывают радости — там, где их не ожидаешь (ты должна написать отцу), — и вы будете очень счастливы, я не сомневаюсь. Но мне пора идти спать, и если вы благоразумны, то пойдете тоже через десять минут. Ну, — поднявшись, она стояла перед ними, почти безликая и очень большая, — спокойной ночи, — сказала она и отошла за темную завесу.

Просидев в молчании большую часть из отведенных им десяти минут, они встали и облокотились на леер. Внизу очень быстро и бесшумно скользила гладкая черная вода. Уголек сигареты исчез позади.

— Красивый голос, — прошептал Теренс.

Рэчел согласилась. У Хелен был красивый голос.

После паузы она спросила, глядя в небо:

— Мы правда на палубе парохода, идущего по реке в Южной Америке? И я Рэчел, а ты — Теренс?

Вокруг них лежал огромный черный мир. Мягко несомые сквозь него, они ощущали его плотность и долговечность. Они могли различить, что у одних деревьев верхушки острые, а у других — закругленные. Подняв глаза выше деревьев, они стали смотреть на звезды и бледную границу, отделявшую небо от леса. Бесконечно далекие точки ледяного света приковали их взгляды, и им показалось, что они простояли так очень долго и преодолели огромное расстояние, пока опять не почувствовали, что их руки сжимают леер, а тела, отдельные друг от друга, находятся рядом.

— Ты совершенно забыла обо мне, — сказал Теренс с упреком, беря Рэчел за руку, когда они пошли по палубе. — А я о тебе никогда не забываю.

— О нет, — прошептала она, она не забыла, только звезды… ночь… темнота…

— Ты как сонная птичка в гнезде, Рэчел. Ты спишь. Ты говоришь во сне.

В полудреме, бормоча обрывки слов, они стояли в углу, образованном носом парохода. Он скользил по реке. Они слышали, как на мостике звякнул колокол, как плещется вода, проносясь по обе стороны, как испуганная во сне птица встрепенулась, крикнула и перелетела на соседнее дерево, и опять стало тихо. Тьма лилась на них могучим потоком, и они уже не ощущали ничего, только то, что они стоят рядом во тьме.