Все сказки Гауфа

Никогда ещё угольщику не снились такие тяжёлые сны, как в эту ночь. То он видел, будто угрюмый великан Михель с шумом распахивает окно и своей огромной рукой протягивает кошелёк, полный золотых монет, встряхивает их, и они звучат звонко и заманчиво. То он видел, будто маленький приветливый Стеклянный Человечек въезжает в комнату на длинной зелёной бутылке, и ему казалось, что он снова слышит сиплый смех, как в еловом лесу. То в его левом ухе раздавалось:

В Голландии есть золото,
Бери, кто не дурак!
Золото, золото,
И стоит пустяк!

То снова в правом ухе ему слышалась песенка о хозяине сокровищ в зелёном лесу и нежный голос нашёптывал ему:

«Глупый угольщик Петер, глупый Петер Мунк, ты не можешь подобрать ни одной рифмы к слову «стоять», а ещё родился в воскресенье в двенадцать часов. Подбирай же, глупый Петер, подбирай!..»

Он во сне вздыхал и стонал и весь измучился, подыскивая рифму, но так как в своей жизни он не сочинил ни одного стиха, то труд его во сне был напрасен. Когда он на заре проснулся, сон показался ему очень странным. Стиснув руки, он сел за стол и стал думать о нашёптываньях, которые засели у него в ушах. «Подбирай, глупый Петер, подбирай!» – говорил он про себя, стуча пальцем по лбу, но всё же ни одна рифма не приходила ему в голову.

В то время как он сидел, мрачно глядя перед собой и придумывая рифму на «стоять», мимо дома в лес проходили три парня. Один из них на ходу пел:

Над горною долиной случилось мне стоять,—
Её в последний раз там пришлось мне увидать!..

Словно яркая молния пронизала эта песенка слух Петера, и он, вскочив с места, бросился из дома, полагая, что не особенно хорошо расслышал её. Догнав трёх парней, он быстро схватил певца за рукав.

– Стой, друг! – воскликнул он. – Какая рифма на «стоять»? Сделайте мне одолжение, скажите как вы пропели.

– Чего ты привязался, малый? – возразил шварцвальдец. – Я пою что хочу. А ты пусти сейчас же мою руку, или…

– Нет, ты мне скажешь, что ты пел! – почти вне себя закричал Петер, ещё крепче схватывая его.

При виде этого двое других недолго думая напали на бедного Петера со своими крепкими кулаками и так здорово помяли его, что он от боли выпустил одежду третьего и, выбившись из сил, упал на колени.

– Получил теперь своё! – сказали они со смехом. – И заметь себе, сумасшедший, никогда не нападай на открытой дороге на таких людей, как мы.

– Ах, конечно, я это запомню! – отвечал Петер вздыхая. – Но после того как я претерпел побои, будьте добры, скажите мне точно, что он пропел.

Они снова начали смеяться и подтрунивать над ним. Однако певший песню сказал её Петеру, и они со смехом и пением пошли дальше.

– Значит, «увидать», – говорил несчастный побитый, с трудом поднимаясь. – «Увидать» на «стоять». Теперь, Стеклянный Человечек, мы снова поговорим.

Он отправился в хижину, взял свою шляпу и длинную палку и, попрощавшись с обитателями дома, двинулся в обратный путь, к еловой роще. Тихо и задумчиво шёл он по дороге, так как должен был придумать ещё один стишок. Наконец, войдя уже в самый лес, где ели стали выше и гуще, он придумал этот стишок и от радости даже подпрыгнул вверх.

В это время из-за ели вышел огромного роста человек в одежде сплавщика, держа в руке шест длиной с мачту. Видя, что он своими длинными ногами шагает рядом, Петер Мунк чуть было не упал на колени: он понял, что это не кто иной, как Голландец Михель. Хотя странная фигура всё ещё безмолвствовала, но Петер по временам со страхом косил на неё глаза. Голова Михеля была гораздо больше, чем у самого высокого человека, какого только видел Петер; лицо было не очень молодое, но и не старое, всё покрытое складками и морщинами. На Михеле были холстинный кафтан и огромные сапоги, надетые сверх кожаных штанов и отлично известные Петеру по преданию.

– Петер Мунк, что ты делаешь в еловой роще? – спросил наконец король леса глухим, угрожающим голосом.

– Доброе утро, земляк, – отвечал Петер, желая казаться бесстрашным и в то же время сильно дрожа. – Я хочу пройти домой через еловую рощу.

– Петер Мунк, – возразил тот, бросая на него пронзительный, страшный взгляд, – твой путь идёт не через эту дубраву.

– Ну, это ничего не значит, – сказал Петер, – сегодня что-то жарко, так вот я думаю, что здесь будет прохладнее.

– Не лги ты, угольщик Петер, – крикнул Голландец Михель громовым голосом, – или я уложу тебя шестом! Ты думаешь, я не видал, как ты попрошайничал у малютки? – прибавил он тихо. – Ну-ну, глупая же эта штука, и хорошо, что ты не знал заклинания. Он скряга, этот малыш, и даст немного; а кому даст, тот не будет рад и жизни. Петер, ты бедный простофиля, и мне тебя от души жаль. Такой проворный и славный малый мог бы на свете предпринять что-нибудь порядочное, а ты должен жечь уголь. В то время как другие вытряхивают из рукава большие талеры и дукаты, ты можешь истратить всего лишь каких-нибудь двенадцать пфеннигов! Это жалкая жизнь!

– Это верно. Вы правы – жалкая жизнь!

– Так, пожалуй, мне-то всё равно, – продолжал ужасный Михель. – Уже многим молодцам я помог выйти из нужды, и ты будешь не первый. Скажи-ка, сколько сотен талеров нужно тебе на первый раз?

При этих словах он стал пересыпать деньги в своём огромном кармане, и они звучали совсем так, как в эту ночь во сне. Но сердце Петера боязливо и болезненно сжалось. Его бросало то в холод, то в жар, так как Голландец Михель не имел такого вида, чтобы дарить деньги из сострадания, ничего не требуя за них. Тут Петеру пришли на память полные таинственного смысла слова старика насчёт богатых людей и под влиянием необъяснимой тревоги и опасения он крикнул:

– Покорно благодарю, сударь! Только с вами я не желаю иметь дела, я уж знаю вас! – И пустился бежать изо всех сил.

Но лесной дух своими огромными шагами шагал рядом, глухо и мрачно бормоча, ему:

– Ты ещё раскаешься, Петер, ещё придёшь ко мне. Это написано у тебя на лбу и можно прочитать по твоим глазам. Ты не улизнёшь от меня, не беги так скоро. Выслушай только ещё разумное слово, а то там уже кончаются мои владения.

Но как только Петер услыхал это и увидал в это время недалеко от себя небольшой ров, он ещё прибавил ходу с целью перейти черту владений, так что под конец Михель принуждён был бежать вслед за ним, осыпая его проклятиями и бранью. Как только юноша увидел, что лесной дух размахнулся своим шестом с намерением положить Петера на месте, он отчаянным прыжком перескочил через ров. Он уже благополучно был на другой стороне, а шест расщепился в воздухе, словно о невидимую стену, и только длинный кусок упал как раз около Петера.

Торжествуя Петер поднял его, намереваясь перебросить обратно страшному Михелю. В это мгновение он почувствовал, что кусок дерева в его руке шевелится, и к своему ужасу увидел, что держит в руке огромную змею, которая поднимается к нему со своим слюнявым языком и сверкающими глазами. Он хотел выпустить её, но змея обвилась вокруг его руки и уже приближалась к его лицу, ворочая своей головой. Как раз в это время зашумел огромный тетерев и, схватив клювом змею за голову, поднялся с ней в воздух. Голландец Михель, видя всё это с той стороны рва, стал выть, кричать и рычать, когда змея была подхвачена огромной птицей.

Изнурённый и дрожащий, Петер двинулся в путь. Вот тропинка стала круче, а местность – более дикой, и он вскоре очутился перед огромной елью. Сделав, как вчера, поклон невидимому Стеклянному Человечку, он произнёс:

Хозяин всех сокровищ
Огромных – старый дед,
Живёшь в лесу еловом
Ты много сотен лет!
Рождённый в воскресенье
Здесь должен постоять,
Чтобы тебя под сенью
Древесной увидать.

– Хотя ты угадал и не совсем верно, но уж пусть будет так, – произнёс около него нежный, тонкий голос.

В изумлении Петер осмотрелся вокруг: под великолепной елью сидел маленький, старый человечек в чёрном кафтане, красных чулках и большой шляпе на голове. У него было тонкое, приветливое лицо с бородой, нежной как паутина. Он курил – и это казалось очень странным! – из трубки синего стекла. Когда Петер шагнул ближе, то к великому своему изумлению увидел, что и одежда, и башмаки, и шляпа малютки – всё состояло из окрашенного стекла, но оно было гибко, словно было ещё тёплым, и при каждом движении человечка складывалось, как сукно.

– Ты встретил этого пентюха, Голландца Михеля? – сказал он, странным образом покашливая на каждом слове. – Он думал хорошенько пугнуть тебя, только я отнял у него его чудесную дубинку, которую он никогда уж не получит обратно.

– Да, господин хозяин сокровищ, – отвечал Петер с низким поклоном, – я здорово струсил. Но ведь это вы были тетеревом, который заклевал змею до смерти? В таком случае приношу вам искреннюю благодарность. Но я пришёл с целью получить от вас совет. Мне живётся плохо и трудно – угольщик может скопить не очень-то много. Я ещё молод. Так вот я и думаю, что, может быть, из меня ещё выйдет что-нибудь получше. Всякий раз, как я смотрю на других, я вижу, сколько они уже скопили в короткое время. Взять хотя бы только Эзехиеля или Короля Танцев – у них денег словно сена!

– Петер! – очень серьёзно сказал малютка и пустил из своей трубки дым далеко вокруг. – Петер! О них мне ничего не говори. Что из того, если здесь они будут несколько лет как будто счастливы; после этого они будут тем более несчастны. Ты не должен презирать своего ремесла. Твой отец и дед были честными людьми и в то же время занимались им, Петер Мунк. Я надеюсь, что не любовь к праздности привела тебя ко мне.

Петер испугался серьёзного тона Человечка и покраснел.

– Нет, – сказал он, – праздность, я отлично знаю это, есть мать всех пороков; но вы не можете ставить мне в вину, что какое-нибудь другое положение нравится мне больше, чем моё собственное. Угольщика считают на свете за какое-то ничтожество, в то время как стекольщиков, сплавщиков, да и всех почитают гораздо больше.

– Спесь до добра не доводит, – уже несколько дружелюбнее возразил маленький владелец елового леса. – Вы, люди, удивительный народ! Редко кто совершенно доволен тем положением, в котором родился и воспитан. И ведь что будет: если ты сделаешься стекольщиком, то охотно пожелаешь быть сплавщиком, а если станешь сплавщиком – захочешь место лесничего или старшины… Но пусть будет так! Если ты даёшь слово работать исправно, то я помогу тебе, Петер, добиться чего-нибудь лучшего. Обыкновенно я исполняю три желания каждого родившегося в воскресенье, который знает, как найти меня. Два первых – по выбору. В третьем я могу отказать, если оно будет глупо. Таким образом, пожелай себе чего-нибудь, только, Петер, чего-нибудь благого и полезного.

– Ах! Вы самый прекрасный Стеклянный Человечек, и вас совершенно справедливо называют хозяином сокровищ, потому что сокровища находятся у вас. Ну, если я в самом деле смею пожелать того, чего жаждет моё сердце, то, во-первых, я хочу танцевать ещё лучше, чем Король Танцев, и постоянно иметь в кармане так много денег, как у Толстого Эзехиеля.

– Ты глупец! – гневно воскликнул малютка. – Что за жалкое желание иметь возможность превосходно танцевать и иметь на игру деньги. И не стыдно тебе, глупый Петер, обманываться относительно своего собственного счастья? Что пользы для тебя и для твоей бедной матери, если ты будешь уметь танцевать? Что пользы в деньгах, которые, согласно твоему желанию, нужны только для харчевни и которые, как у Короля Танцев, останутся там? А целую неделю у тебя опять-таки ничего не будет, и ты будешь нуждаться, как и прежде. Ещё одно желание я предоставляю на твоё усмотрение, но смотри, пожелай чего-нибудь более разумного!