Все сказки Гауфа

Все посетители лесной харчевни, особенно графиня, с напряжённым вниманием наблюдали эту сцену. Графиня каждую минуту думала, что самоотверженный юноша может выдать себя. Она твёрдо решила выкупить его за большую сумму, но с другой стороны, она так же твёрдо решила ни за что на свете не делать ни шага за разбойниками. В кармане куртки золотых дел мастера она нашла нож, и теперь, судорожно сжимая его в руке, она готова была скорее умереть, чем перенести такой позор. Не меньше её боялся и сам Феликс. Хотя его подкрепляла и утешала мысль, что помочь угнетённой и беспомощной женщине – поступок очень благородный, но он боялся выдать себя голосом или каждым своим движением. И эта боязнь весьма усилилась, когда разбойник заговорил о письме, которое Феликс должен был написать.

Как он будет писать? Как ему назвать графа, какую придать письму форму, не выдавая себя?

Его страх достиг высшей степени, когда предводитель разбойников положил перед ним бумагу и перо, прося откинуть вуаль и писать.

Феликс и не подозревал, как идёт ему костюм, в который он был одет. Если бы он знал это, то нисколько не опасался бы открытия обмана. Когда наконец он был вынужден откинуть вуаль, человек в мундире, казалось, был поражён красотой дамы и её смелым, несколько мужским обращением. Он стал относиться к Феликсу только ещё более почтительно. Это не ускользнуло от взора юноши. Ободрённый, что по крайней мере в эту опасную минуту нечего бояться быть открытым, он схватил перо и стал писать своему мнимому супругу, по образцу тех писем, которые он некогда читал в старинных книгах. Он писал:

«Мой повелитель и супруг!

Я, несчастная женщина, во время своего пути была внезапно задержана среди ночи людьми, в добрые намерения которых я никак не могу поверить. Они будут держать меня до тех пор, пока вы, граф, не доставите им за меня двадцать тысяч гульденов.

При этом они ставят условием, чтобы вы ни в каком случае не обращались с жалобой к властям и не искали у них помощи, но через какого-нибудь одного человека прислали деньги в шпессартскую харчевню. В противном случае они угрожают мне более продолжительным и тяжким пленом. Умоляю вас о скорейшей помощи. Ваша несчастная супруга».

Он подал это замечательное письмо предводителю разбойников, который прочитал его и одобрил.

– Теперь вполне зависит от вас, – продолжал он, – выбрать себе в провожатые камеристку или слугу. Кого-нибудь из них я отошлю с письмом к вашему супругу.

– Меня будут сопровождать слуга и этот господин, – отвечал Феликс.

– Хорошо, – сказал разбойник и пошёл к двери, чтобы позвать камеристку. – Научите эту женщину, что ей надо делать.

Камеристка явилась со страхом и трепетом. И Феликс, при мысли, как легко он может теперь выдать себя, побледнел. Но необыкновенное мужество, которое подкрепляло его в опасные минуты, и на этот раз возвратило ему способность говорить.

– Я тебе ничего больше не поручу, – сказал он, – кроме того, чтобы ты попросила графа как можно скорее вырвать меня из этого отчаянного положения.

– А также, – добавил разбойник, – попросите графа, чтобы он всё это сохранил втайне и ничего не предпринимал против нас, пока его супруга находится в наших руках. Наши разведчики тотчас же известят нас обо всём, и тогда я ни за что не ручаюсь.

Дрожащая камеристка обещала всё сделать. Затем ей было приказано завязать для графини в узел несколько платьев и немного белья, так как разбойники не могли обременять себя большой поклажей. Когда это было исполнено, предводитель разбойников с поклоном пригласил даму следовать за ним. Феликс встал, за ним последовали слуга и студент. Все трое в сопровождении предводителя разбойников стали спускаться по лестнице.

Перед харчевней стояло много лошадей. Одна предназначалась для слуги, другая – прекрасное, небольшое животное под дамским седлом – была приготовлена для графини, третью предложили студенту. Разбойник подсадил золотых дел мастера на седло, подтянул ремень и затем вскочил на своего коня. Он поместился с правой стороны от дамы, а слева ехал другой разбойник. Точно так же были окружены слуга и студент. Когда вся остальная шайка тоже села на лошадей, предводитель резким свистом подал сигнал к отъезду, и весь отряд быстро исчез в лесу.

Общество, собравшееся в верхних комнатах, после этого отъезда мало-помалу успокоилось. Как это обыкновенно бывает после большого несчастья или внезапной опасности, они готовы были развеселиться, если бы их не занимала мысль об участи трёх товарищей, которых увезли на их глазах. Они изумлялись юному золотых дел мастеру, а графиня плакала от умиления при мысли, что она бесконечно многим обязана человеку, которому прежде она никогда не сделала никакого добра и которого даже не знала.

Единственным утешением для всех было то, что Феликса сопровождали отважные и смелые люди, слуга и студент, которые могли его успокоить, если бы молодой человек почувствовал себя несчастным. К тому же представлялась возможной мысль, что изобретательный слуга найдёт, пожалуй, много средств устроить побег. Затем они начали совещаться, что им делать. Графиня, как не связанная с разбойниками никакими обещаниями, решила тотчас же ехать к мужу и настаивать, чтобы местопребывание пленников было открыто, и чтобы они были освобождены. Извозчик обещал ехать в Ашаффенбург и вызвать властей для преследования разбойников, а механик хотел продолжать свой путь.

В эту ночь путешественников больше не беспокоили. В харчевне, которая недавно была местом такого ужасного происшествия, царствовала мёртвая тишина. Когда утром слуги графини спустились вниз, к хозяевам, то сейчас же вернулись назад и сообщили, что нашли хозяйку и её прислугу в самом жалком положении. Они лежали связанными и умоляли о помощи.

При этом известии путешественники изумлённо переглянулись.

– Как! – воскликнул механик. – Значит, эти люди не виноваты? Значит, мы несправедливо осудили их, и они не были в соглашении с разбойниками?

– Я позволю повесить себя вместо них, – возразил извозчик, – если мы поступили тогда несправедливо! Всё это только обман, чтобы избежать подозрения. Разве вы забыли подозрительное поведение хозяйки? Разве забыли, как эта дрессированная собака не пускала меня, когда я хотел сойти вниз? Как тотчас явилась хозяйка с работником и ворчливо спросила, что я тут делаю? Но всё это было для нас счастьем, а особенно для графини. Если бы в харчевне было менее подозрительно, если бы хозяйка не приняла нас с такой неохотой, то мы не собрались бы все вместе и не остались бы бодрствовать. Разбойники напали бы на нас во время сна, по крайней мере стали бы охранять наши двери, и тогда переодевание храброго малого было бы совсем невозможно.

Все согласились с мнением извозчика и решили донести властям на хозяйку и её прислугу. Но чтобы не дать им скрыться, решили не показывать теперь своих подозрений. Слуги и извозчик сошли вниз в харчевню, развязали верёвки и выказали всевозможное сочувствие и внимательность. Хозяйка, чтобы ещё больше отвести глаза, представила всем маленький счёт и приглашала поскорее заезжать опять.

Извозчик заплатил по своему счету, попрощался с товарищами по несчастью и отправился своей дорогой. После него отправились оба ремесленника.

Хотя узел золотых дел мастера был очень лёгок, однако он немало отягощал нежную даму. Но ей стало ещё тяжелей на сердце, когда хозяйка на прощание протянула ей в дверях свою преступную руку.

– Э, да вы совсем ещё юнец! – воскликнула она, глядя на нежное лицо юноши. – Так молоды, а уже пускаетесь по свету? Наверно, вы никуда не годны и хозяин прогнал вас с работы. Ну да какое мне до вас дело! На обратном пути окажите мне честь, заходите! Счастливого пути!

От страха графиня не осмелилась отвечать, опасаясь выдать себя своим нежным голосом. Заметив это, механик взял своего товарища под руку и, сказав хозяйке «до свидания», затянул весёлую песнь и зашагал к лесу.

– Теперь я в безопасности! – воскликнула графиня, когда они прошли шагов сто. – Всё время я думала, что хозяйка меня узнает и велит работникам задержать нас силой. Как я всем вам благодарна! Приходите и вы в мой замок, вы встретите там своего товарища.

Механик согласился. Во время этого разговора их догнала карета графини. Дверца быстро отворилась, дама вскочила, ещё раз поклонилась ремесленнику, и карета покатила дальше.

В это самое время разбойники со своими пленными достигли стана шайки. Они ехали по заброшенной лесной дороге самой быстрой рысью. С пленными они не обменялись ни единым словом, а между собой говорили только шёпотом, и то лишь тогда, когда изменялось направление дороги. Наконец они сделали остановку у глубокого лесного оврага и слезли с лошадей. Предводитель помог золотых дел мастеру сойти с лошади, извиняясь в то же время за поспешную и утомительную езду и спрашивая, не слишком ли сильно устала уважаемая дама.

Феликс отвечал ему, насколько можно мягче, что нуждается в покое, и тогда начальник предложил ему руку, чтобы свести его в овраг. Это был крутой обрыв: тропинка, пролегавшая по нему, была так узка и отвесна, что разбойник часто должен был поддерживать свою даму, чтобы предохранить её от опасности сорваться вниз. Наконец они дошли до низу. При слабом свете наступавшего утра Феликс увидел перед собой небольшую узкую поляну, не больше ста шагов в окружности, лежавшую в глубине котловины, образованной высокими, отвесными скалами. В овраге было шесть – восемь небольших хижин, построенных из досок и брёвен. Несколько грязных женщин с любопытством выглядывали из этих нор, и целая стая в двенадцать огромных псов и их бесчисленных щенят с лаем и воем прыгала вокруг прибывших. Предводитель ввёл мнимую графиню в самую лучшую хижину, заявив, что она предназначается исключительно для её помещения, и дал согласие на желание Феликса, чтобы слуга и студент были оставлены с ним.

Хижина была выложена кожами косулей и циновками, служившими в одно и то же время полом и сиденьем. Несколько кружек и тарелок, сделанных из дерева, старое охотничье ружье, а в заднем углу сколоченное из нескольких досок и покрытое шерстяным одеялом ложе, которое никак нельзя было назвать постелью, составляли единственное убранство этого графского дворца. Только теперь, оставшись одни в этой жалкой хижине, трое пленников имели время подумать о своём странном положении.

Феликс, ни минуту не раскаивавшийся в своём благородном поступке, но всё же боявшийся за своё будущее в случае открытия обмана, хотел было найти облегчение в громких жалобах. Но слуга быстро пододвинулся к нему и прошептал:

– Ради Бога, помолчи, милый юноша! Разве ты не думаешь, что нас подслушивают?

– Каждое твоё слово, каждый звук твоей речи может возбудить в них подозрение, – прибавил студент.

Бедному Феликсу ничего больше не оставалось, как плакать потихоньку.

– Поверьте мне, – сказал он, – я плачу не от страха перед разбойниками или из отвращения к этой скверной хижине, нет, меня гнетёт совсем другое горе! Как легко графиня может забыть, что я сказал ей, а ведь тогда меня сочтут вором и я буду несчастным навсегда!