Флаг над островом (сборник)

Глава 11

Нельзя сказать, что на пистолет не покушались в последующие недели, пока пистолет был у него. Покушались, и не раз. Но происходило это совсем по-другому — подход изменился. Он изменился, потому что изменился сам Маст. Что-то, какая-то фраза, какое-то слово, сказанное сержантом Пендером, каким-то непонятным образом освободило Маста от чего-то необъяснимого. Может быть, от чувства вины из-за того, как он раздобыл пистолет, короче, купил его. А может быть, от бремени попроще, от бремени постоянного ожидания, когда на него донесут начальству. Если на то пошло, сержант Пендер и был начальством; и он поддержал Маста. А может быть, Маст просто выяснил, что истории, подобные его истории с пистолетом, происходили с людьми и раньше, что она не была чем-то исключительным, беспримерным, странствием без ориентиров. Мало этого, происходили бог знает когда, давным-давно, еще в первую мировую войну, то есть в глубокой древности.

Наверно, тут было всего помаленьку, все это сказалось на Масте и на отношении к его пистолету. Что бы это ни было, уверенности у него прибавилось. Он уверовал — пусть и рановато, — что пистолет в самом деле его. Благодаря этому он почти шутя отражал все нападения.

В эти недели самым настойчивым преследователем был О’Брайен. Однажды, когда они вместе мылись у бухты Ханаума, он изловчился было подменить пояс Маста своим, но Маст был начеку. В другой раз, когда Маст сидел на корточках в отхожем месте, О’Брайен появился возле ровика, явно рассчитывая воспользоваться его недееспособностью и выхватить пистолет, но Маст и тут не дал маху: пояс с пистолетом он держал между башмаками. Были другие подобные попытки. О’Брайен постоянно вертелся рядом, шнырял где-то за спиной; стоило только зазеваться, сделать один неверный шаг — и стервятник тут же вырвал бы у Маста орудие спасения.

О’Брайен был самым заядлым, но были и другие. Ни один из прежних — ни Винсток, ни Бёртон, ни Грейс, ни даже Паоли — не отказался от своих притязаний, и вдобавок появились новые, с жадными глазами. Маст был спокоен. Он мог управиться со всеми. А что ему постоянно надо быть начеку и нельзя расслабляться — это тоже не имело значения. Он всегда был готов на такую жертву ради пистолета.

За эти недели их Макапу сильно изменился. Бараки, с которыми они так долго возились, были построены, и теперь все могли спать в сухом месте, не на ветру. Другая перемена, еще существеннее, заключалась в том, что полк наконец довели до штатной численности. Пополнения — свежие, необтершиеся, только что призванные солдаты из Штатов — шли потоком и вливались в полки и роты, недоукомплектованные с 1920 года. Теперь на Макапу было почти вдвое больше народу, и уже ходили слухи, что всю дивизию сменят и отправят морем то ли на Атту, то ли куда-то на юг. На Макапу появились даже книги для чтения. К походным лавкам, которые обслуживал Красный Крест, добавилась разъездная библиотека — грузовик с книжными витринами по бортам. Он приезжал раз в неделю. Их Макапу сделался почти цивилизованным, а Маст, как и другие старики, не уставал рассказывать новичкам, пополнению, до чего тяжело тут было вначале.

В общем, если отбросить постоянную тревогу и настороженность, можно сказать, что Маст был доволен жизнью. А когда он задумывался о слухах насчет переброски — причем, возможно, на фронт, — это нервное напряжение и вовсе не казалось ему обременительным.

Теперь ничто не может лишить его пистолета, в этом он был уверен. Как еще его можно отнять?

Заря в тот день занялась холодная и ясная, и, как всегда, на рассвете и после заката неотвязный, бесконечный ветер над мысом Макапу улегся, и минут на пятнадцать установилась внезапная и жутковатая тишина, которая была громче любого звука. В пять часов Маста сменили у пулемета в норе номер пять; до рассвета оставалось недолго, Маст решил дождаться его и не лег. Топкая фиолетовая черточка света на морском горизонте медленно набухала, расплывалась к зениту и медленно краснела, поджигая красным, а потом оранжевым редкие облака, и все росла, росла, неуклонно, неотвратимо вытесняя темноту из мира. Маст любил наблюдать зарю, когда нес дежурство.

Наглядевшись на это зрелище, с ощущением свежести, какое приносит только заря после бессонной ночи, Маст пошел в свой барак за столовыми принадлежностями для завтрака. Он только что провел два часа в кромешной тьме окопа, напряженно вглядываясь поверх пулеметного кожуха в еще более густую тьму, где японских кораблей не увидишь, если они и будут, так что главам хотелось смотреть крест-накрест или совсем окостенеть открытыми. Напряженное вглядывание, ожидание измотали его, как изматывали всегда и всех, и вдобавок он проголодался. Но, голодный ли, усталый ли, он имел утешение — пистолет. Эта мысль всегда приходила ему в такие минуты, и сейчас, стоя в очереди к кухонному грузовику, он держал руку на кобуре. Полчаса он прождал, пока приедет грузовик с харчами, еще десять минут — пока подойдет его очередь, потом жадно похватал еду, вычистил посуду и отправился в барак за своей книжкой. Пока что день шел своим чередом, погожий день. Работы на Макапу стало меньше, хватало времени и побездельничать, и почитать. Он сел на камень с книжкой.

Неподалеку на другом камне сидел О’Брайен и читал книжку комиксов, о которых предусмотрительная библиотека тоже позаботилась. Отношения у них не изменились с последнего дня на перевале Маркони, потому что О’Брайен все еще зарился на пистолет. Между ними было вооруженное перемирие. Говорили они друг с другом отрывисто и натянуто. Маст сел, О’Брайен оторвался от своих комиксов, холодно и пристально взглянул на него зелеными глазами и принужденно кивнул. Маст кивнул в ответ.

День как день, день как все.

Он читал, наверно, час, и было уже около девяти, когда на дороге зарычала еще одна машина и свернула к позиции. Для грузовика с обедом это было рано, а грузовик с завтраком только что уехал. Маст, как и все вокруг, поднял голову и смотрел: что бы это могло быть? Машина с КП всегда была большим событием. Часовой открыл ей ворота в проволоке, она въехала, и тогда Маст увидел, что в ней сидит Муссо.

Вот тут, может быть, и зародилось у него предчувствие. Во всяком случае, сердце у него оборвалось, а потом громко застучало где-то под горлом. Как бывает, когда наблюдаешь неудержимое, неотвратимое движение, все замедлилось в его глазах до кошмарной замедленности: маленький вездеход остановился, Муссо выпростал длинные ноги из-под щитка, вылез и зашагал к нему. На ходу он расстегивал карман рубашки. А Маст только сидел и смотрел, как он подходит.

Все оказалось проще простого. Пустяком, делом одной минуты. Маст и не почувствовал ничего, кроме стука сердца. Это пришло позже. Но само-то дело оказалось парой пустяков. И ужаснее всего — Муссо даже не понимал, что он творит, совсем не понимал. Он просто выполнял свою работу, и к тому же третьестепенную. Он не рассердился на Маста, он даже не улыбнулся — смотри, мол, какой прохиндей, — он просто нашел недостающий пистолет.

Он был для Маста — если бы Масту пришлось выразить это словами, при условии, конечно, что Маст смог бы их найти, а он не смог бы, — самым что ни на есть простым и непререкаемым начальством. Олицетворением всесильной, непререкаемой и равнодушной Власти.

— Я его, гада, больше месяца ищу, — равнодушно сказал Муссо. — Ну не пойму, куда запропастился. Знаю, одного не хватает, а где он — хоть убей. В голову не приходило заглянуть в довоенный караульный список.

Он уже вытащил старую заявку, подписанную Мастом давным-давно, в те незапамятные времена, когда еще был мир. Масту понадобилось всего несколько секунд, чтобы снять пистолет и отдать его, и еще минута, чтобы зайти в барак и вынести нарукавную повязку, шнур и пистолетный пояс.

— Ну, порядок, спасибо, — сказал Муссо, повернулся и пошел, видимо уже думая о других, более важных делах.

Маст все стоял и смотрел ему вслед. О’Брайен тоже поднялся и стоял неподалеку, остолбенев от ужаса и удивления. Он медленно подошел поближе к Масту, бессильно свесив руки. Маст его едва ли и замечал. Он думал, что самое худшее во всем этом — вопрос, который крутится и крутится у него в голове: неужели все было напрасно? все тревоги? все усилия? драка? все напряжение? Совсем напрасно? У него действительно выскочило из головы, что он расписался за этот пистолет. Ну не дурак ли? Он, правда, думал, что купил его.

Там, внизу, Муссо влез в машину, часовой открыл ворота, а Маст все стоял, и О’Брайен стоял рядом с ним. Когда машина выползла за ворота, О’Брайен свирепо закусил нижнюю губу, словно до него только что дошел смысл происшедшего. Слезы ярости и разочарования потекли из его зеленоватых глаз, и лицо потемнело от гнева.

Маленький вездеход рванул по шоссе и уже уменьшался вдали, как вдруг О’Брайен выбросил большой кулак и стал грозить убегавшей машине.

— Не имеешь нрава! — закричал он. — Не имеешь права! Это нечестно! Не имеешь права поступать так с нами!

От накала чувств он закинул голову и орал что было мочи; кулак его грозил машине, а сам О’Брайен с оскаленными зубами и гневно задранной головой словно орал небу.

— Это нечестно! — орал он вверх. — Не имеешь права! Это нечестно!

А рядом с ним стоял Маст и глядел на японского майора, который придет за ним в один прекрасный день.