Флаг над островом (сборник)

Однако, едва он вернулся в расположение роты, кто-то из недовольных солдат, грузивших полевую кухню, первым делом сказал ему, что остальные трое караульных из роты остаются здесь. Всему внутреннему караулу, за исключением вестового, то есть, конечно, его, Маста, приказано оставаться на посту, пока не пришлют смену.

Услышав это, Маст сперва решил подняться наверх и спрятать пистолет в свой вещевой мешок. Конечно, никто его не хватится при такой суматохе — и, наверное, долго. Может быть, никогда. Вот что ему хотелось сделать. Но какой от пистолета толк, если он в вещевом мешке, а японцы уже высадились? Да все равно, безнадежно подумал Маст, он ведь за него расписался. И что-то вбитое в Маста с детства, какая то извечная робость при мысли о том, чтобы пойти против начальства, какое-то виноватое чувство, стыд, что тебя поймают, удерживали его от этого. Вот если бы он не расписался… Тьфу, да и не честность тут никакая, обозлился на себя Маст, самый обыкновенный страх.

Он все равно не мог на это решиться. И стал тянуть время. С пистолетом и прочим снаряжением караульного он явился в канцелярию к старшине — посмотреть, что будет. А вдруг не заметит старшина?

— А? — сказал старшина Викофф, глядя на него усталыми глазами. Он сидел за столом, укладывал папки и журналы. — Освободили? Ладно, сдай снаряжение и иди наверх собираться, Маст, — добродушно сказал он. — Форма полевая, полная походная выкладка, один казарменный мешок.

— Есть, сэр. — Маст помрачнел. Он повернулся к двери.

— И вот что, Маст, — окликнул его старшина.

Маст повернулся кругом; он чувствовал себя виноватым, и сердце у него сжалось. Попался.

— Сэр?

— Можешь не особенно торопиться, — сердито сказал старшина, не поднимая головы. — Времени у тебя на сборы до черта. — Он запихнул журнал дежурств в вещевой мешок.

— Есть, сэр.

Выйдя за дверь, Маст попробовал в этом разобраться. Старшина велел ему сдать снаряжение. Так. Это, надо понимать, приказ. С другой стороны, про пистолет Викофф отдельно не сказал и даже не поглядел на него. Но это может потому, что в походе он сам всегда носит пистолет. Кроме винтовки, с обидой вспомнил Маст. Но остальное сдать, а пистолет оставить — тоже нельзя. С неохотой, все еще наслаждаясь тяжестью пистолета на боку и трогая его любовней прежнего — особенно, когда он вспоминал о самурайских саблях, — Маст направился к складу.

Спас его каптенармус. Этот тощий и длинный как жердь рядовой-итальянец, который прослужил в армии не меньше двенадцати лет, сидел сейчас позади кухонного грузовика и распоряжался недовольной, наспех собранной командой, грузившей продовольствие. Он только зарычал.

— Да ты что, ей-богу! Отстань от меня со своей повязкой и пистолетом, — набросился он на Маста, тыча в него 7,62 мм пулеметом с водяным охлаждением, который держал в руках. У меня поважнее дела. На берегу небось японцы уже кишат.

— Ладно, извини, — сказал Маст, старательно пряча радость под маской уязвленного самолюбия.

С чувством моральной правоты и облегчения, хотя и несколько пугаясь при мысли, что на берегу кишат японцы (кишат: как муравьи, всего тебя облепили), он пошел наверх укладываться. Пистолет по-прежнему плотно прилегал к боку — тяжесть спрессованной мощи, символ чаемого спасения. Не удивительно, что всем хочется иметь пистолет. А в воровстве он не повинен: он пытался его сдать.