Счастливцы с острова отчаяния

— Так спросите Уолтера… Он вам лучше объяснит…

В результате Уолтер мгновенно оказался в центре плотной группы людей, каждый из которых швырял ему свой вопрос через десятки спин:

«Шеф, останетесь ли вы здесь? Шеф, каковы ваши планы? Что вы думаете о старой Англии? Шеф, ваши права наследственные, как у королевы?»

Бесстрашный Уолтер отвечал своим ровным голосом, в котором начинала слышаться хрипота:

— Не называйте меня шефом, зовите меня Уолтер. Я всего лишь выборное лицо… Да, если бы это было возможно, мы тотчас же вернулись бы назад, к себе. На Тристане можно быть бедняком и чувствовать себя богатым. Мы боимся, как бы здесь все не оказалось наоборот… Но, поверьте, мы растроганы до глубины души. Мы тоже, когда могли, принимали ваших людей, потерпевших кораблекрушение. В общем-то, их сыновьям вы помогаете теперь в свой черед… Наши планы? Нам трудно их строить. Сейчас у нас только одно желание — держаться вместе.

И Уолтер все пожимал и пожимал протягиваемые ему руки, пока фотографы, подняв высоко над головой аппараты, запечатлевали его лысину, вынуждая каждые три секунды прищуривать глаза. Понадобилось прибытие официальных лиц, чтобы избавить его от репортеров, которые бросились к эстраде, где обычно располагался оркестр. Заместитель министра по делам колоний, лорд-мэр, генеральный секретарь Общества распространения веры, председательница Лиги матерей, директор «Юнион кастл лайн», представители графства, духовенства, хэмпширского Красного Креста, города Эдинбурга, местной секции Женской лиги — когорта была внушительная!

— Ну и ну, — усмехнулся Нед, — должно быть, наши лангусты пользуются здесь успехом, раз из-за них нас пришло чествовать столько важных господ!

Испытанное прибежище — этот насмешливый тон, когда человека душат волнение и робость.

— И подумать только, — в том же тоне подхватил Бэтист, — что мы уже больше не сможем поставлять им лангуст.

Но вдруг какие-то голоса потребовали тишины. Заместитель министра по делам колоний вместе с другими официальными лицами поднялся на эстраду. Он усадил Уолтера рядом с собой и начал говорить на весьма изысканном английском, который из уст молодых администраторов Нед и Бэтист уже слышали, хотя смысл многих слов от них по-прежнему ускользал. «Итак, вы оказались в восьми тысячах миль от родного дома, но вблизи самого сердца Англии, которая так тревожилась за вас. Мы предпримем все, чтобы устроить вас здесь. Разумеется, это не такое дело, которое можно успешно осуществить в один день. Мы займемся этим все вместе. В настоящий момент правительство берет на себя ваше содержание. Вас поселят в Пенделл-Кэмп, недалеко от Мерстама, в Cappee. Добро пожаловать, друзья, и пусть мы…»

Второй оратор, какое-то духовное лицо, уже сменил его, расписывая ту лавину благих намерений, которую власти с трудом направляли в нужное русло. «Мэр города Лондона объявил подписку с целью учредить национальный фонд помощи Тристану. Вспомоществования — крупные и небольшие денежные переводы, одеяла, одежда, игрушки, конфеты, книги — притекают отовсюду. Поступают даже предложения усыновить детей-тристанцев, но они, конечно, в расчет не принимаются. И предложения работы, каковые будут рассмотрены».

Он перечисляет названия двадцати проявляющих особую активность учреждений. Он задыхается от гордости в своем жестком воротничке. Он округляет губы, чтобы громко произнести последнюю фразу:

— Это массовый подъем христианского милосердия! * * *

Теперь Уолтер должен благодарить… Его встречают овацией. Он обнял и расцеловал председательницу Лиги матерей, на груди которой сверкает значок, похожий как две капли воды на значки всех присутствующих женщин, что носят платки с рисунком, изображающим вереницу сосущих пальцы младенцев. «Спасибо за все, — восклицает, подняв руку, старый вожак тристанцев, — но позвольте нам тоже отблагодарить вас подарком. У нас больше ничего не осталось, представляете себе… Ничего! Из двадцати больших баркасов мы привезли с собой лишь те четыре, которые дали нам возможность спастись. Эти обтянутые парусиной баркасы, которые мы часто чинили вашими старыми мешками из-под почты, всегда были для нас самым дорогим сокровищем. Один мы будем хранить как талисман. Второй мы подарили городу Кейптауну. Мы хотели бы отдать третий городу Саутхемптону и были бы безмерно счастливы, если бы Ее Величество соблаговолила принять в дар последний…»

На этот раз всех охватывает исступление. «Где он?» — кричат фоторепортеры и, сбивая друг друга с ног, мчатся запечатлеть «ладью» королевы. «А фисгармония? Где же фисгармония?» Но фисгармонию, спасенную экипажем «Леопарда», еще не успели переправить в Англию из Кейптауна. Возбуждение падает. Журналисты бросаются к телефонам, а затем исчезают, чтобы искать вдохновение в рождении Дэвида, виконта Линли, сына принцессы Маргарет и фотографа Энтони, недавно произведенного в графы Сноудонские за то, что он снабдил Корону наследником — пятым в порядке наследования трона. Заместитель министра по делам колоний вместе с лорд-мэром отправился в соседний салон выпить чего-нибудь, прежде чем все разойдутся. Хью, оставшемуся из-за симпатии к этим людям, хотя все его коллеги разбежались, удается взять сенсационное интервью. Вдруг появляется какая-то женщина и бросается в объятия другой. «Это дочь Агнессы!» — слышатся возгласы, и внезапно все тристанцы, преодолев свое смущение, расплакались.

— Кто это, в чем дело, какая дочь Агнессы? — спрашивает Хью.

— Они не виделись семнадцать лет, — отвечает Бэтист. — Малышка убежала с неким Борнером, техником, работавшим во время войны на монтаже радиостанции. Она живет в Суонси.

Пока Хью строчит свои записи, грузовые стрелы извлекают из трюмов багаж. Уолтер начинает собирать свой народ, подталкивать его к передвижному трапу, серую краску которого обесцвечивает мелкий дождик. Ральф поддерживает прабабушку Дороти с тем мягким почтением, которым молодые тристанцы окружают стариков. Бабушка Морин опирается на руку Перл; настоятельницу Джейн ведет степенно шагающий Симон. Девушки распределили между собой младенцев. Нола, Флора, Лу, Роуз, Дженни, Эми, Рут держат на руках по два ребенка. Но женихи и невесты неразлучны. Бланш не отходит от Тони, Поль от Ти. Величественная, словно цыганская королева, закутанная в какие-то тряпки Агата Лоунес идет под руку со своим ужасно худым супругом Амбруазом. Не менее мощная Вера тащит своего бородатого Роберта. На пристани в холле тристанцев ждут проводницы, «девушки в зеленой форме» из Женской лиги — с залепленными улыбками лицами, с занятыми подарками руками, — которые разводят тристанцев по автобусам, как это они делают каждое воскресенье с разными подгулявшими экскурсиями провинциалов.

Одна машина лишняя… Да нет, это багажный автобус, что останется почти не загруженным. Все тристанские начальники уехали на машине, кроме Уолтера, который неразлучен со своими. Хлопают дверцы. Все вздрагивают, не без тревоги смотря, как за окнами движется пейзаж. «Держитесь левой стороны» — предупреждает табличка на трех языках автобусы с континента. Первый автобус, где заняли места семьи Неда и Бэтиста, Агата, Джильда Гроуер и семья Элии, их племянники, в том числе малютка Селина, с которой сюсюкает проводница, трогается. Он проезжает под аркой выхода Э 8, над которой высится башня с часами, и перед глазами тристанцев начинают в мрачной мешанине дефилировать события британской истории. Вот мемориал «Мейфлауера», воздвигнутый во славу других «отцов пилигримов», уехавших триста лет назад. Вот памятные платаны, посаженные американцами после второй мировой войны. «Дансинг Мекка» привлекает взгляд Дженнифер, самой неистовой плясуньи острова, единственной тристанской девушки, которая осмелилась сообщить журналисту, что она с удовольствием разучила бы ча-ча-ча. С исказившимся от горя лицом Нед глядит на этот город одинаковых кирпичных домов с выступающими окнами, на этих людей, ждущих открытия баров или карабкающихся в красные автобусы, чьи империалы всегда кажутся слишком низкими. Шевеля губами, Агата медленно расшифровывает надписи на огромных рекламных щитах футбольного тотализатора, возвещающих розыгрыш «семисот тысяч фунтов в неделю»…

— И все эти деньги действительно раздают кому попало? — с возмущением спрашивает она.

— Видимо, да, — отвечает, криво улыбаясь, Нед.

Но вот наконец утешение для Агаты. В небо взмывает какой-то шпиль, указывая на который проводница — обо всем предупрежденная заранее — нежным голосом объясняет:

— Церковь, которую вы видите, — это церковь моряков. Она, как и ваша, носит имя святой Марии.

Но их церковь с фасадом из кусков лавы толщиной в два фута стоит в восьми тысячах миль отсюда под дождем пепла, который, как им внезапно почудилось, снова выпал и здесь. В автобусе становится пасмурно и холодно, как в ноябрьском небе, дождь с которого хлещет по стеклам. Поэтому будет мрачным их маршрут, которым их сейчас везут по 33-му шоссе до Винчестера, затем 31-м и 25-м за Гейрэт, к предназначенному для них заброшенному военному лагерю, где начинаются леса и куда не дотягиваются длинные щупальца большого Лондона.* * *

Леди Хауэрелл в перчатках и в наброшенном поверх униформы норковом манто — после полудня она дает в Лондоне прием и шофер уже ждет ее во дворе — шепчет, глядя на часы: «У меня еще три минуты», и снимает колпачок с изящной авторучки. Она садится и нервным почерком, весьма ценимым счастливцами, получающими ее приглашения, начинает заполнять тетрадь, на обложке которой значится «Операция Тристан»:

«Организационный центр Кэтергэма взял на себя устройство и управление Пенделл-Кэмпа, временного пристанища эвакуированных. Набрано 24 добровольца, некоторые из старших классов местных школ. Красный Крест оборудовал медпункт, возглавлять который будет миссис Виолета Грэй, жена бывшего врача с Тристана, следовательно, известная островитянам. Эксперт по снабжению, мистер Колин Маккортел, займется проблемами кухни и продуктами; три бригады, находящиеся в его распоряжении, обеспечат в порядке очереди трехразовое питание: в 7.11, 11.15 и 15.19.

Преподобный отец Клемп и (хотя в метрополии никто никогда еще не видел служащего департамента по делам колоний работающим) мистер Дон Айли до новых распоряжений остаются со своими подопечными.

Национальная помощь снабдила нас постельным бельем, мебелью и всем необходимым. Наконец, было создано наше бюро, чтобы координировать всю нашу деятельность. Постоянная дежурная, располагающая телефоном, будет принимать в бюро пожертвования, предложения о работе, давать справки. Все ответственные лица раз в неделю будут собираться для отчета, совещаний, регистрации решений. Бюро будет вести дневник, который я открываю и куда каждый сможет коротко внести свои наблюдения. Э. X.». * * *

В тот же день, но после обеда Виолета Грей, строгая старшая санитарка, чья женственность исчерпывается красным сердечком непрестанно подкрашиваемых губ, устраивается перед той же тетрадью с опустошенной улыбкой, которую придает ей, после всего содеянного, благотворная усталость. И записывает: