Девятые Звездные войны

— Посмотри на меня, Норман,— прошептал он,— ты же не будешь обманывать старину Уоррена...

— Это святая правда.

— Но послушай, Норман! Дезертирство из Легиона — это такой пустяк, что и волноваться нечего! Каждый рядовой мечтает об этом! Это его единственное желание!

— Рядовые, да от них ничего другого и не ждут...— Норман наконец-то поднял глаза на Писа. Лицо его было пунцовым от стыда.— Но я-то был офицером!

— Офицером?— переспросил Пис и замолк, пытаясь найти для этой новой информации место в сложнейшей головоломке своей жизни. Однако его собеседник уже впал в исповедническое настроение и не мог остановиться.

— ... и не просто офицером. Я — лейтенант Норман Найтингел, единственный сын самого генерала Найтингела! Мои предки безупречно служили Легиону два столетия... ДВА СТОЛЕТИЯ! Два века генералов и маршалов, битв и подвигов, медалей, славы и величия! Можешь ли ты представить, какой груз — невыносимый груз — наложила на меня семейная традиция!

Пис отрицательно замотал головой, частью — потому что это от него и ожидалось, частью из-за ощущения, будто мозг ему выжигают каленым железом.

— Почти с той самой минуты, как я родился, а уж с колыбели — точно, меня готовили к службе в Легионе. Отец никогда не говорил со мной ни о чем другом. Жизнь моя была посвящена Легиону, и самое ужасное... что мне этого не хотелось. Я мечтал о другом.

Норман замолк и, судя по всему, погрузился в размышления о сыновней непочтительности.

Пис был рад и этому, потому что жжение в его мозгу усилилось и перед мысленным взором начали одна за другой возникать картины: дом в колониальном стиле, с белыми колоннами; седовласый мужчина с суровым лицом, в безупречной форме генерала Космического легиона; прелестная женщина, чья сдержанность была столь совершенна, что казалась враждебностью, и чья осанка ни в чем не уступала безукоризненной офицерской выправке ее мужа. Это были картины его собственного детства, и Пис начал догадываться, почему памятевы-водитель на призывном пункте выжег ВСЕ его прошлое. Если вся жизнь его была пропитана традициями Космического Легиона, вина в предательстве семейной чести была всеобъемлющей. Каждый запечатанный в его памяти случай, каждая мельчайшая деталь детства стала ключом к сущности преступления. Поэтому машина с электронной скрупулезностью изъяла ВСЕ.

Однако тайна его жизни раскрылась, но вместо нее уже выросла другая.

— Да, Норман, не позавидуешь тебе...

Конечно, с таким воспитанием можно презирать себя за самовольную отлучку, но зачем возвращаться в Легион рядовым? Тебе нет нужды избавляться от воспоминаний. Вернись в Легион, и ты уже не дезертир, тебе нечего волноваться! Это так просто!

— Просто! Он говорит!— Норман издал жутковатый смешок, и, казалось, это плачет сама его истерзанная душа.

— Разве не так?

— Если бы ты только знал!

— Ради всего святого!— Пис из последних сил боролся с нетерпением, понимая, что находящегося в таком состоянии собеседника торопить опасно.— Расскажи мне, Норман!

— Если в том,— ответил тот, возбужденно хватаясь за стакан,— что я не просто сбежал, я струсил и дезертировал в бою. Даже для генеральского сынка это — серьезное преступление.

— И вправду,— согласился Пис.— Но все-таки наш... твой отец мог вмешаться...

Норман отрицательно покачал головой.

— Ты просто не понимаешь...от человека, НЕ ВОСПИТАННОГО В АРМЕЙСКИХ ТРАДИЦИЯХ, я этого и не ожидал. Нет такого способа, которым можно было бы смыть это пятно с фамильного знамени. Но, запомни, не репутация семьи тяготит меня, а чувство вины. Моей собственной, выбитой в мраморе и отполированной вины. Мне стыдно за то, КАК я дезертировал.

— Расскажи!— потребовал Пис, игнорируя леденящее предчувствие.

— Не могу. Мне кажется, я вообще ни с кем не смогу об этом разговаривать.

На этот раз неподатливость Нормана вызвала у Писа скорее чувство облегчения, чем раздражения.

— Ну ладно, ты дезертировал перед лицом врага. Что было потом?

— Мы сражались на Аспатрии... Бывал там?

Пис сделал вид, что копается в памяти.

— Да, однажды мне довелось провести там отпуск...

— Наверное, это было уже после того, как восстание кончилось... В мое время, в восемьдесят третьем, война еще шла и во всеобщей неразберихе я ухитрился добраться до Точдаун-сити. Конечно, военная полиция разыскивала меня, но у меня было найдено убежище. Жил я припеваючи, денег хватало, но потом появились какие-то непонятные существа, которых назвали оскарами, и вот они-то и начали охотиться за мной. Тебе приходилось когда-нибудь слышать про оскаров?

Сердце Писа сжало стальным обручем.

— Приходилось... Что им от тебя было нужно?

— А черт их разберет... Казалось, они просто ЗНАЮТ, что я совершил преступление — лично я уверен, что они могут читать мысли.

Вообще, это было что-то неописуемое — я наткнулся на них в темноте, и они вроде бы как взглянули мне в душу... своими рябиновыми глазами.

— Говоришь, это было в восемьдесят третьем?— Пис нахмурился, сопоставляя даты.— Сейчас — восемьдесят шестой... Ты не похож на человека, который три года скрывается от полиции!

— Я и не скрывался,— Норман загадочно улыбнулся.— Но объяснение настолько фантастично, что ты не поверишь!

— Поверю! Я всему поверю! Расскажи мне, Норман!

— Я просидел в своей комнатке целый день, жутко проголодался и решил устроить себе праздник то ли в ресторане, то ли ночном клубе под названием "Голубая лягушка". Все там невероятно дорого, но кормят вкусно... кроме рыбных блюд. Вряд ли ты когда-нибудь туда попадешь, но если вдруг случайно... не заказывай омара!

— Не буду,— успокоил его Пис.— В ту ночь ты и встретился с оскарами?

— Именно об этом я и толкую,— мягко упрекнул его Норман.— Я расплатился, получил в награду дрянной сувенир, вышел из ресторана и решил не торопиться к себе — я так просидел взаперти целый день. Неподалеку был кинотеатр, из тех, где показывают несколько фильмов сразу, и я свернул к нему. Однако, глянув на афиши, я потерял всякий интерес. Откровенная порнография! Раздетые женщины! Естественно, ничего подобного мне смотреть не хотелось, но только я собрался уйти,— не поверишь!— ко мне подошел мальчишка лет десяти и предложил денег, чтобы я провел его внутрь, поменялся с ним очками и позволил посмотреть так называемые фильмы для взрослых.

— Ну, и что ты сделал?— боязливо спросил Пис, вспомнив прежние сексуальные страхи.

— А что мне было делать? Я схватил этого ублюдка за ухо и сказал, что отведу его прямо к родителям!

— Отлично!— воскликнул Пис, физически ощущая, как сваливается с его совести тяжелый груз.— Ты поступил совершенно правильно!

— Я тоже так думал, но этот грязный поросенок устроил чудовищный скандал.

При воспоминании об этом инциденте лицо Нормана перекосила гримаса отвращения.

— Поверишь ли, он кричал, будто я лезу к нему с грязными предложениями!

— Боже мой!

— Клянусь, это правда. Он совершенно точно знал, что говорить — наверное, не первый раз этим занимался! Выскочила директриса, накричала на меня, а потом свистнула в какой-то свисток... Я и так уже числился в розыске и решил убираться подобру-поздорову. Я вырвался, побежал... и тут, откуда ни возьмись, эти проклятые оскары! Двое уже тянули ко мне лапы, и я спасся, только тем, что нырнул в какую-то аллею.

Колючие волны одна за другой омывали мозг Писа.

— И как же тебе удалось...

— Вот это уже чистая фантастика! Я всегда думал, что бегаю быстро, но оскары поймали бы меня как миленького, не заметь я дверь в старом здании какой-то фабрики. Внутри было темно, я взлетел по лестнице, не зная, куда бегу, попал в туалет, споткнулся, упал на унитаз и... ни за что не догадаешься, что случилось потом!

— Ты отправился назад во...— Пис, которого целиком захватила история Нормана, оборвал себя, не дав вырваться злополучному слову.

Все же Норман что-то заподозрил.

— Что ты сказал?

— Ты упал назад. На стену.

— Ничего подобного,— воскликнул Норман, раздраженный тем, что его рассказ прервали на самом интересном месте.— Ты будешь слушать или нет?

— Обязательно. Прости.

— Ладно, только больше не встревай!

— Обещаю!

— Так вот, я говорил, что ты ни за что не догадаешься, что случилось потом.

— Ни за что!— послушно ответил Пис.— Я и не перебивал тебя, я просто соглашался, что никогда не догадаюсь!

— Никогда!— возбужденно продолжал Норман.— Потому что туалет был на самом деле машиной времени — экстравертором — и я отправился в прошлое!

— Боже мой!

— Клянусь! Я очутился в 2290 году. Фабрика только что обанкротилась, но верхние этажи арендовал один сумасшедший — Лежэ была его фамилия. Такой забавный маленький человечек... весь кругленький, красный и резиновый... казалось, у него кости гнутся. Еще он все время повторял последние слова предложений, как будто какой-то зубчик соскакивал. Не то, чтобы он мне понравился, но меня восхитило то, что он пытался зарабатывать на жизнь изобретательством! Да еще в электронике! Сам я всегда хотел заниматься только этим. У меня природные способности и к теоретическим, и к прикладным наукам. Электронные схемы я могу читать так, как другие читают комиксы, но родители всегда заставляли меня заниматься только военными науками — стрельбой, планеризмом... В общем, я сразу понял, что как изобретатель, Лежэ ничего не стоит — он в то время занимался изобретением машины, которая будет заставлять людей говорить правду — но он сразу заметил, что у меня есть кое-какие полезные идеи, и мы с ним стали своего рода партнерами. Можно сказать, что в то время я был почти счастлив. Я был бы СОВСЕМ счастлив, если бы не гнетущее чувство вины и присутствие Кисси.

— Это его дочь?

— Да. Как ты догадался?

— Ну... у сумасшедших изобретателей всегда есть дочери,— ответил Пис, мысленно ругая себя последними словами.— Прелестная крошка... наверное?

— Ты бы не спрашивал, если бы видел!— горячо ответил Норман, и в глазах его появилось выражение, как у загнанного зверя.

— Она приставала ко мне, я отбивался как мог, но хуже было то, что старик Лежэ все перепутал. Он вообразил, что я — сексуальный маньяк, и единственная моя цель — украсть невинность его дочери прямо из-под его носа!

— Странное место для хранения невинности,— с отсутствующим видом заметил Пис.

— Не будь вульгарным!— Норман посмотрел на него с неодобрением.— Надеюсь, что служба рядовым не испортит меня до такой степени, друг мой.

— Я уверен, что этого не произойдет,— ответил Пис, давая себе последнее обещание держать рот на замке.

— Я уже говорил... воспоминания терзали меня, и это натолкнуло меня на чудесную, как тогда показалось, идею. Теперь-то я понимаю, что это было чудовищным святотатством, потому что раскаяние — от бога. Но в слепом невежестве я дошел до конца и построил эту адскую машину.

Пис ухватился за край стола — инстинкт и обрывки возвращающихся воспоминаний предупредили его о том, что сейчас произойдет. Мрачные бездны, о существовании которых он и не подозревал, открывались в его сознании.

— Мне потребовалось меньше недели, чтобы соорудить прототип стирателя памяти,— продолжал Норман замогильным голосом.— Я хотел воспользоваться им сам — очистить душу от вины, а потом уничтожить. Но у Лежэ были свои планы! Только я припаял последний провод, как явился он, в руках — пирог со свининой, он одними ими и питался, и предложил мне кусочек. Мне следовало догадаться, что он замыслил недоброе, потому что у этого жадюги раньше и крошки не было, не выпросить...