Упреждающий удар

* * *

Когда мне прислали вторую повестку в МУБОП, я уже не волновался. Вернее, волновался, но не так, как в первый раз. Я уже просто устал волноваться. За прошедшее время я не раз вспоминал, как просил меня следователь Старцев, о своем детстве, но ничего не мог припомнить из рассказов отца. Кроме того случая, как подожгли танк, естественно.

Поэтому я и был полон решимости заявить Старцеву, что он попусту теряет на меня время. Но в каких словах это сделать, я не знал. Потому и волновался.

На Петровке я появился без пятнадцати девять.

Заглушил двигатель прямо под синим прямоугольником с белым латинским «Р» в центре. Это был знак парковки. Под знаком висела табличка: «Только для работников управления», но я смело вынул ключ из замка зажигания, полагая, что вторая повестка дает мне право считать себя если не работником МУБОП, то кем-то вроде… завсегдатая.

Едва вышел из машины, как над ухом раздалось:

— Нехорошо так делать, Паша. Некрасиво.

Я обернулся. Рядом стоял Славик. Он улыбался.

— А ты что здесь делаешь? — удивился я.

— Жду тебя, — ответил Славик.

— Зачем? — Я посмотрел на часы.

— У тебя еще есть время, — быстро проговорил Славик. — Правда, немного… и поэтому слушай, Паша, внимательно. Первое. Ты даже в порыве откровения никому не расскажешь о деньгах, которые Дед передал тебе на хранение…

— Стоп! — перебил я, распахивая глаза. — Откуда ты знаешь?

— Что «откуда»?

— Откуда ты знаешь, что Дед мне что-то передал?

— Даешь! — ухмыльнулся Славик. — Я же зашел тогда к нему, после того, как ты вышел в коридор. Ты же сам просил меня?

— Просил, — сказал я. И вдруг замолк… Черт, да что же это такое, почему Славик только сейчас заговорил со мной об этом? Но неловко было вступать в какие-то объяснения под окнами грозного ведомства. Я сказал Славику:

— Прости, у меня повестка на девять утра.

— Погоди, — задержал меня за рукав Славик. — Дед просил присматривать за тобой, вот почему я тебе об этом говорю…

— И ты присматривал? — заинтересовался я.

— Ну… — Славик смутился. — Так, самую малость. Проехался как-то утром…

— На какой машине?

Славик поднял руку, в которой оказалась связка ключей от машины. В этой связке был пульт, нажатием кнопки на таком пульте включается или выключается автомобильная сигнализация. Славик прицелился в скопление легковых машин на улице, и черный «мерседес», стоявший у бровки, коротко просигналил и помигал подфарниками.

От удивления я открыл рот. Разумеется, я узнал в этом «мерседесе» машину, когда-то преследовавшую меня.

— Так это был ты!

— Да, — рассмеялся Славик. — Дед сказал так: мол, береженого Бог бережет, а Паша у нас молодой, да неопытный… Да ты, вон, ездить не умеешь!

— Как — не умею?

— А кто на Лубянке не тот поворот показывал?

Я нахмурился.

— Слушай, а еще раньше? Вечером?

— Ты сидел за рулем «ауди»? Почему ты остановился на перекрестке, ведь мог же запросто…

— Какой перекресток? — У Славика вытянулось лицо. — Какая «ауди»? Я не ездил за тобой вечером. Я только утром…

Настал мой черед замолчать. Славик подтолкнул меня, напутствовав:

— Короче, иди и молчи, вот все, что я хочу от тебя. Я подожду здесь, мы еще поговорим.

Это были странные слова, но я не стал задумываться.

Без лишних слов я сунул повестку и паспорт в окошко. За столом сидел прежний лейтенант. Мы встретились с ним взглядами, и я увидел на его лице недоумение и вопрос.

— Да, я здесь второй раз, — произнес я грустно.

Лейтенант молча уткнулся в длинный список, который держал в руках. Я терпеливо ждал, пока он дойдет до моей фамилии.

— Старцев? — спросил лейтенант.

— Второй этаж, — подсказал я. — Я в курсе.

Мой собеседник протянул мне пропуск.

На этот раз я решил подняться на второй этаж на лифте. Пожилому полковнику, который ехал вместе со мной в кабине, я на прощание махнул рукой. Полковник проводил меня удивленным взглядом.

Я уверенно прошагал по ковровой дорожке. Перед дверью в знакомый кабинет остановился. Интересно все-таки, почему меня вызывают. В связи с исчезновением моего теперешнего начальника, Рувимовича, или в связи с делом концерна «Деденко»?

Сосчитав до десяти, я постучал.

Старцев был не один. Перед ним сидел Вовка Довгарь. «Значит, старые дела», — вздохнул я и произнес:

— Здравствуй, Вова.

Довгарь вздрогнул. Вообще он выглядел как школьница, которая впервые пришла на прием к женскому врачу: ноги сдвинуты, ладошки засунуты между коленок. При моем появлении Вовка напрягся, но на приветствие не ответил.

— Ага, старые знакомые! — улыбнулся следователь Старцев. — Проходите, Павел Альгер-дович.

Вдоль стены стояли несколько стульев. Я выбрал один и сел.

— А скажите, — начал я, посматривая то на Вовку, то на следователя, но Старцев остановил меня:

— Пока помолчите.

Присутствие Довгаря пугало меня. Ничего хорошего в этом не было: что Довгарь мог хорошего сказать про меня или про Деда?

За окном шумели машины. В кабинете царила тишина. Наконец, следователь начал:

— Я пригласил вас, господа, для очной ставки.

Я зашелся в кашле. Старцев поднял на меня глаза:

— Очная ставка, или одновременный допрос двух свидетелей, производится с целью выяснения некоторых деталей, интересующих следствие, — монотонно перечислил он и замолк. Потом поерзал, собираясь с мыслями и обратился к Довгарю: — Владимир Иванович, повторите ваши показания.

Довгарь встрепенулся.

— В тот день я курил на лестнице, — заговорил он, запинаясь. — Де… Гражданин Деденко попросил меня спуститься на первый этаж.

Я тотчас вспомнил, как Дед отправил Вовку вниз. Вовка стыдливо умалчивал об истинной причине — о том, что он вприпрыжку побежал выбрасывать бычок!

— Исполнив просьбу начальника… я… вернулся к нему, — продолжал тем временем Довгарь.

— В кабинет?

— Да, — Вовка вздохнул.

— Вы зашли доложить, что просьба выполнена? — уточнил Старцев.

— Да, да, — закивал Довгарь.

Я заерзал. То, что происходило вокруг меня, нравилось мне все меньше и меньше. Откровенно говоря, оно мне вовсе никак не нравилось. У Старцева и Довгаря был такой вид, словно они о чем-то договорились еще до моего появления. Я не мог понять о чем.

Следователь произнес:

— Что вы увидели на столе?

— Перед гражданином Деденко лежал чемодан темно-красного цвета, — ответил Довгарь.

«Вот она, цель комедии! — подумал я. — Ай да Вовка! Гнусный предатель!»

— Чемодан? — спросил следователь.

— Ну… кейс, — уточнил Вовка.

— Он был открыт или закрыт?

— Открыт, — сказал Довгарь.

— Что было внутри?

— И в нем были… — Вовка облизнул сухие губы. — Там были большие деньги.

Мне все труднее и труднее было сдерживать ярость. Никак не мог я предположить, что Дед допустит такую оплошность и Довгарь увидит деньги!

Но, с другой стороны, Дед, возможно, и не предполагал, что Вовка будет об увиденном рассказывать в кабинете следователя МУБОП!

— Какая сумма была в дипломате? — спросил Старцев.

Я мысленно представил себе бобины магнитофона, которые крутятся на малой скорости (я не сомневался, что такой магнитофон существует). Эти бобины все-все записывают. Интересно, останется ли на бобинах мое дыхание, которое участилось после последнего вопроса?

— Дипломат был полон, — сказал Вовка.

Старцев обернулся ко мне:

— Вы подтверждаете?

— А? — Я встрепенулся.

Старцев сверлил меня взглядом. Отеческим этот взгляд назвать было нельзя.

И вдруг до меня дошло. Это же спектакль, специально устроенный для меня спектакль! Вовка сказал, что он зашел в кабинет Деда, чтобы доложить о выброшенном окурке?! Так этот же случай был задолго до моего разговора с Дедом о деньгах. После того, как он получил нагоняй от Деда и сломя голову бросился вниз, чтобы выбросить бычок, прошло не менее месяца. Да и не заходил он в кабинет, когда Дед вручал мне кейс, не заходил! Значит, они — Старцев и Довгарь договорились между собой, чтобы расколоть меня?! Хрен вам, господа, ничего у вас не выйдет! Стоп, а кейс? Вовка же правильно называет его приметы. Хотя, что приметы — он просто мог видеть меня в коридоре, когда я вышел из кабинета Деда с этим кейсом. Все ясно — провокация!

— Я к вам обращаюсь! — повторил следователь. — Вы подтверждаете?

— Что мне подтверждать? — Я пожал плечами. — Ничего я не видел. Меня не было. Я работал у себя.

— Хорошо, — сказал Старцев и кивнул Довга-рю: — Что было дальше?

— Гражданин Деденко при моем появлении захлопнул кейс, — ответил Довгарь. — Поспешно. Очень поспешно. И убрал со стола.

— Куда убрал?

— По… поставил на пол.

— Какой страны была валюта? — спросил следователь.

— Американские доллары, — пробормотал чуть ли не со слезами Вовка.

Старцев сделал паузу, что-то помечая у себя в бумагах, а потом снова заговорил:

— Хотя бы приблизительно назовите сумму.

— Не знаю, — Вовка пожал плечами.

— Сколько, по вашим наблюдениям? — обратился следователь ко мне.

И снова мне стоило большого труда выдержать этот взгляд. Вот тебе и учитель математики! Я пролепетал еле слышно:

— Я… не знаю.

— Правда?

— Честное слово.

Вздохнул следователь. Вздохнул и я. Только в сто раз менее глубоко, чем Старцев.

— Что было потом? — спросил он у Вовки.

— Ничего, — Вовка пожал плечами. — Я вышел и больше не видел этот кейс.

И тут я расправил плечи. Я почувствовал крайнюю степень неприязни к Вовочке. Он мелко мстил Деду за случай с сигаретой — вот как это называлось!

— Разрешите вопрос? — встрепенулся я.

И, Старцев еще не успел ответить, я воскликнул:

— Ты выдел, что этот кейс у меня? Ты видел, как я выносил этот кейс? Какой он был?

— Тонкий, вишневый, — пискнул Вовочка.

— …у меня в руках ты его видел? — продолжил я. — Ты на что намекаешь, скотина?

— Я попрошу… — Старцев пристукнул ладонью по столу.

— Я требую, чтобы вы внесли мои слова в протокол! — совсем разошелся я. — О том, что он скотина!

Вовка вжал голову в плечи.

— Успокойтесь, успокойтесь, — повторял следователь.

Но я, не слушая его, размахивал руками:

— Я требую, чтобы в протокол были занесены лова о том, что Владимир Иванович Довгарь, который находится здесь, — грязная скотина, ублюдок и преда… — Я вовремя прикусил язык.

— Что? — спросил Старцев.

— Ничего, — выдохнул я… и успокоился. Чувствовал я себя неловко.

Тишина повисла в кабинете. Я молчал. Старцев тоже молчал. Что касается Довгаря, то он вообще словно умер — глаза закрыты, щеки бледные, как у трупа.

Старцев окинул взглядом бумаги, которые лежали на столе, и вдруг кивнул:

— Что же, очная ставка закончена. Вы свободны Владимир Иванович. — Он обращался к Довгарю! — Протокол… Протокола не будет. Вот ваш пропуск.

Я сидел и нервно ерзал, осмысливая тот факт, что следователь не стал оформлять протокол и что он отпустил Довгаря. Почему? Насколько я знал (спросил у Сереги Шипука, который работал у Рувимовича и был все равно что ходячий юридический справочник), допрос и очная ставка обязательно протоколируются, иначе это не допрос и не очная ставка, а так, неофициальный разговор. Что же у нас был за неофициальный разговор?