Перебежчик

Дж. С. Андрижески

Перебежчик

(Мост и Меч #7,5)

Перевод: Rosland

Редактура: Rosland

Русификация обложки: Alena_Alexa

Глава 1. Деконструкция

— Мы редко слышим тут такое, брат…

Ревик резко поднял взгляд.

Его тело уже напряглось, наполовину принимая бойцовскую стойку.

Он не слышал, как вошёл другой мужчина. Он не слышал звук двери. Что-то в этих бесшумных ниндзя-шагах и движениях монахов до сих пор заставляло его подпрыгивать как кота всякий раз, когда они подкрадывались к нему.

Они бы с легкостью заставили устыдиться большинство видящих-ассасинов.

— …Музыку, — пояснил монах.

Пожилой видящий улыбнулся ему, поднимая ладонь в жесте мира. Он подождал, пока Ревик отступит назад, истребив или ослабив более агрессивные аспекты своей позы. Как только он это сделал, монах изменил направление своей ладони без капли обвинения.

Ревик проследил за взглядом другого видящего через своё плечо, к маленькому музыкальному проигрывателю и его слегка потрескивающим динамикам.

Стоя на каменной полке, он извергал паршивую запись одного из старых альбомов Ревика. Дребезжащая мелодия странным эхом отдавалась от стен его маленькой, похожей на камеру комнаты, которая являлась скорее пещерой, нежели нормальной монашеской кельей.

Где-то в эти несколько минут тишины Ревик понял комментарий монаха.

Его глаза скользнули обратно к старшему видящему.

Наконец-то опомнившись, он поклонился.

Как и большинство здешних постоянных обитателей, мужчина-монах носил свободные одеяния песочного цвета. С простодушной улыбкой и открытым лицом он был более дружелюбным и весёлым, чем многие пожилые монахи, особенно те, что большую часть времени медитировали.

Он также был любопытным, особенно в отношении Ревика.

— Что это, брат? — спросил монах, и в его светло-голубых глазах жил проблеск интереса. — Музыка, которую ты слушаешь. Она человеческая, так?

Ревик сдержал желание фыркнуть.

Боги. Последние несколько лет он сам будто жил в своём маленьком мирке, но никогда в жизни он не встречал созданий, которые настолько отрезаны от мира, как традиционные видящие, обитавшие здесь, в пещерах Памира.

Но его предупредили, что надо обуздать сарказм.

Особенно со старшими монахами.

Его предупредили выказывать уважение и не забываться при ответах на искренние вопросы вышестоящих лиц, и неважно, как эти вопросы звучали для его более пресыщенных ушей.

Нынешние учителя Ревика считали, что его склонность искажать спонтанные ответы сарказмом — это способ избегания.

Наверное, они правы.

И всё же негативность, сарказм, цинизм… сломать эти привычки оказалось непросто.

— Да, брат, — вежливо ответил он. — Человеческая. Эта музыка.

— А как она называется? — спросил видящий всё с таким же любопытством в глазах и голосе. — У неё ведь есть название, да? У этого типа музыки? Мне оно знакомо?

Подавляя пульсацию в голове, интенсивное ощущение клаустрофобии, сдавливавшее его грудь каждый раз, когда он проводил слишком много времени в этой комнате, Ревик удерживал на лице маску разведчика. Всё ещё стараясь контролировать свой свет, он сделал приглашающий жест одной рукой, зовя видящего войти в комнату.

— Они называют это рок-н-ролл, — бесстрастно ответил он.

Видящий улыбнулся как ребёнок, сцепив руки перед одеянием.

— Рок-н-ролл? Интересное название, не правда ли?1 — он посмотрел на проигрыватель, словно изучая через динамики природу существ, издававших звуки. — Это ведь тип музыки, да? — не унимался монах с китайской внешностью, и в его голубых глазах жило то любопытство. — Как называется данный коллектив?

— Группа, — бездумно поправил Ревик.

— Группа, брат?

— Они называют себя «группами». А не коллективами. Уже нет.

Прилив нетерпения ударил по свету Ревика, когда монах с интересом закивал.

Ревик подавлял интенсивное раздражение от того, что его потревожили как будто безо всякой причины, если не считать того, что любопытный монах разглядывает дешёвый кассетный магнитофон. Потирая лоб, Ревик постарался подавить своё раздражение, избегая глаз мужчины.

Его негодование не рассеялось.

Нельзя сказать, что здесь ему давали много уединения.

Они наседали на него практически весь день, каждый день, не считая периодов сна.

Почему, бл*дь, они просто не оставят его в покое на несколько минут? Он уже не мог представлять для них какую-либо угрозу.

Стирание разума, проведённое Вэшем и его разведчиками, когда Ревик ушёл из Шулеров, сделало его безвредным как кастрированный котёнок. Чёрт, да он едва мог функционировать самостоятельно, прожив столько лет в Пирамиде Организации.

Он чувствовал себя беззубым.

Более того, ему казалось, что ему нечего предложить кому бы то ни было — хоть угрозу, хоть… упасите боги… какую-то пользу.

Даже думая об этом, Ревик боролся со своими мыслями.

Он знал, зачем пришёл видящий.

В последний час или около того Ревик позволял себе немало негатива, включая и один из худших приступов боли разделения за последнее время. Его уже предупреждали, что не надо пытаться соблазнить монахов анклава, хоть мужчин, хоть женщин, так что в такие времена он начал прятаться в своей комнате.

Надо было им понять бл*дский намек и оставить его в покое.

Даже понимая, что другого мужчину к нему привело сострадание, Ревик не мог ослабить свою злость.

Когда старший монах прошёл глубже в комнату, у Ревика перед глазами промелькнул образ. Тёмный, стремительный. Он исчез так же быстро, как появился, но встревожил достаточно, чтобы заставить вздрогнуть и оставить резкий привкус во рту.

Это также вынудило его сделать шаг назад, увеличить физическое расстояние между ним и другим мужчиной.

В этом образе он воткнул складной нож в глаз мужчины-видящего.

Может, дело в свете.

Может, дело в том, что монах смотрел на него… видел его.

Может, дело в бл*дской невинности…

(«Как у овцы», — пробормотал его разум)

…открытости света монаха, сострадании без цинизма, без какого-либо злого умысла.

Может, дело в факте, что они не оставляли его в покое, бл*дь.

— Брат? — позвал монах.

В голосе старшего видящего звучало терпение, а также интенсивный свет. Теплота его света вплеталась в Ревика, пока он стоял там…

(«Вероломный, — обвинил разум Ревика. — Нежеланный, незваный»).

…удерживая его, давая ощущение стабильности, закрепляя его свет в менее злом, менее агрессивном пространстве.

Ревик неохотно позволил другому мужчине уговорами выманить его и убрать наиболее резкую злость.

Через несколько секунд он резко выдохнул.

Затем покачал головой, прищёлкнул языком и потёр виски ладонью.

Теперь он вообще не смотрел на пожилого монаха.

— Stones, — бесцветно пробормотал он. — Они называют себя The Rolling Stones, брат.

Другой видящий послал тёплый импульс света в грудь Ревика.

Там жило веселье, но также интенсивное понимание, настолько абсолютное, что Ревику пришлось сдержаться, чтобы не наорать на него. Сострадание угрожало вырвать из него больше слов, хотя его собственные реакции вызывали у него тошноту, порождали такой сильный прилив ненависти к себе, что ему снова пришлось сдержаться, чтобы не заорать на монаха.

«Терпение, брат Ревик, — мягко послал мужчина. — Ты слишком строг к себе».

«А если я пырну одного из вас в горло, мой хороший брат? — горько послал в ответ Ревик. — Тогда ты будешь думать обо мне в тех же благородных выражениях?»

«Не пырнёшь».

«Ты не можешь этого знать. Я делал это прежде. Много раз».

«Не здесь».

«Какая разница, где я? — прорычал разум Ревика. — С кем я? Ты думаешь, что я такой религиозный и не убью служителя религии? Ибо поверь мне, убью. Это я тоже делал ранее».

Но правда в том, что Ревик этого не делал.

Насколько он мог помнить, во всяком случае.

Более того, в отличие от вещей, которые он не помнил, но подозревал, что делал, или каким-то образом знал это, в данном случае такого чувства не было. Он не думал, что за свою жизнь убил многих монахов, какие бы ужасные вещи он ни делал в остальном, пока жил внутри Пирамиды Шулеров.

Почему-то, услышав ложь в своих словах, он слегка расслабился.

Голубые глаза старого монаха сделались более пронизывающими, губы тронула лёгкая улыбка.

«На самом деле, брат, сейчас ты намного лучше выражаешь эти мысли там, где мы можем их видеть. Это прогресс, даже если это не кажется таковым».

Ревик издал короткий смешок.

Он едва не подавился.

Монах, Тулани, лишь улыбнулся.

«Мысли имеют силу, когда речь идёт о видящих, это правда, — послал Тулани с тем же весельем в своём свете, задумчиво глядя на Ревика. — Но мысли всё равно не то же самое, что и действия, дорогой брат. Даже у видящего на твоём этапе духовного роста».

Он проигнорировал взгляд неверия, который Ревик бросил на него после комментария про «духовный рост».

«Мысли несут в себе свои кармические последствия, — добавил монах. — Но не делай эти понятия равнозначными в своём сознании. Если ты подумал о чём-то, ты не должен относиться к этому так, будто уже сделал это, возлюбленный брат».

«А что, если я хочу это сделать? — послал Ревик, крепко сжимая челюсти. — Что тогда?»

Монах мягко прищёлкнул языком в знак укора.

«Не трать время на беспокойство о том, что можешь сделать или не сделать, основываясь только на беглых импульсах, — он сделал успокаивающий жест, используя свой свет. — Теперь мы боимся тебя намного меньше, чем раньше, брат Ревик. Когда ты не выражал перед нами никаких чувств, отказывался говорить с нами о том, что происходит в твоём свете… вот тогда мы тебя боялись».

Ревик покачал головой.

Но он не пытался спорить.

Улыбка монаха стала чуть шире.

«В любом случае, брат, я почему-то сомневаюсь, что тобой в данный момент действительно движет жестокость. По крайней мере, не та жестокость, которую ты себе воображаешь. Думаю, если бы я был твоим типом в другом отношении, импульс ударил бы по тебе иначе».

Ревик издал отрывистый смешок.

Этот показался почти искренним.

Но он всё равно не смотрел на другого мужчину в упор.

Когда пауза затянулась, он признал посыл монаха своим жестом, затем отступил глубже в комнату, когда монах пошёл в его сторону.

Вместо поддержания такого же расстояния Ревик удвоил его, крепко прижимая одну руку к груди. Этот жест казался ему обороняющимся, но он не мог решить, то ли защищает себя от другого видящего, то ли наоборот.

«Ты слишком строг к себе, брат, — повторил монах. — Не кори себя за чувства. Кармические последствия за мысли и без того достаточно суровы».