Лю Яо: Возрождение клана Фуяо

Голос Чэн Цяня был почти неслышен, и он продолжал бормотать себе под нос.

— Почему эти темные заклинатели пришли в тайное царство горы Дасюэшань?...

Говорят, что лист золотого лотоса с горы Дасюэшань может очистить любые грехи.

Но сможет ли он очистить грехи Поглощающей души лампы? Сможет ли он полностью омыть ее, превратив в божественный артефакт? Такой же, как камень сосредоточения души?

Чэн Цянь глубоко задумался. Неужели Тан Чжэнь действительно был так беспомощен перед птичьим демоном, державшим в руках его амулет, что решил сбежать?

Но ведь это были лишь «Нити марионетки». У Тан Чжэня была сотня способов справиться с ним.

Или он оказался таким бесстрашным, что лично вернулся в тайное царство горы Дасюэшань, чтобы проверить Поглощающую души лампу?

А может... Тан Чжэнь сам хотел, чтобы он пришел?

Все тело Чэн Цяня замерзло, мысли вереницами проносились мимо. Но прежде, чем он успел озвучить хотя бы одну из них, наследие цянькунь в его внутреннем дворце внезапно пробудилось, и божественное сознание Чэн Цяня вернулось к своему владельцу. Похоже, его что-то спровоцировало, что-то, что заставило его внутренний дворец озариться ярким светом. Поврежденный изначальный дух юноши едва мог открыть глаза.

Его божественное сознание стало настолько чувствительным, что Чэн Цянь смог ощутить ту малую часть, запечатанную в деревянном мече Янь Чжэнмина. Ему казалось, что он разделился надвое... Нет, натрое!

Все его воспоминания оказались разделены какой-то неизвестной силой, от горы Фуяо до острова Лазурного дракона, страница за страницей, они утратили всякие подробности. Его память постепенно искажалась, и его братья, с которыми они всегда поддерживали друг друга, стали ненавистными врагами. Все теплые чувства разом превратились в горькую, пронзающую до костей, ненависть.

С одной стороны, Чэн Цянь все еще сохранял здравомыслие под влиянием ослепительного сияния наследия цянькунь, и мог легко отличить реальность от вымысла. С другой, он не мог подавить эту внезапную ненависть, которая, казалось, исходила из самой глубины его сердца.

Одновременно с этим у юноши открылся третий глаз, который с опаской смотрел на мир из деревянного клинка.

В море знаний Чэн Цяня раздался голос, без устали повторяющий: «Убей его, убей его».

Это… «душа художника»!

Когда Тан Чжэнь вернул ему воспоминания, он спрятал в них это заклинание!

Чэн Цянь все еще оставался в сознании, но ему с трудом удавалось сдерживать разгоравшуюся жажду убийства. Он даже не чувствовал боли в порезанной ладони.

На самом деле, Шан Ваньнянь был к нему безжалостен. Ведь при нормальных обстоятельствах наследие цянькунь могло бы помочь ему противостоять «душе художника». Кроме того, было еще кое-что, на что Чэн Цянь никак не мог повлиять. Небольшая часть его изначального духа находилась в деревянном клинке Янь Чжэнмина. Но юноша угодил под удар свирепого ветра, способного отделить душу от тела.

У Чэн Цяня не было времени думать о том, было ли это простым совпадением или кто-то все тщательно спланировал.

«Душа художника»

Деревянный меч, вобравший в себя часть изначального духа Чэн Цяня, задрожал. Янь Чжэнмин крепко держал его в руке, ощущая болезненный резонанс между ним и человеком, который его усовершенствовал.

Янь Чжэнмин понятия не имел, что случилось с Чэн Цянем.

— Сначала я вытащу тебя отсюда, а потом мы поговорим. Если будет, что сказать, — решительно произнес он.

Юноша протянул было руку, чтобы обнять Чэн Цяня, но тот инстинктивно выставил вперед ладонь, намереваясь оттолкнуть его.

Всю его сущность переполняла жажда убийства. Стоило Янь Чжэнмину пошевелиться, как Чэн Цянь тут же вздрогнул, с трудом заставляя свой бушующий изначальный дух успокоиться. Он вскинул руку и мягко оттолкнул Янь Чжэнмина в сторону, стараясь не причинить ему никакого вреда.

Изначальный дух вновь заметался внутри него, и на Чэн Цяня тут же обрушилась невероятная сила ответной реакции. Половина тела юноши онемела.

Чэн Цянь захлебнулся кровью. Его одежды окрасились в красный, и затуманенное сознание на мгновение прояснилось, повинуясь раздражающей боли.

— Что ты творишь? — шокированно спросил Янь Чжэнмин.

Но Чэн Цянь напрочь проигнорировал его. Во-первых, это была длинная история. Во-вторых, он сам не до конца понимал, что происходит, и, наконец, в-третьих, у него попросту не было сил что-либо объяснять.

В глубине души он прекрасно понимал, что все это полная чушь. Он хотел, чтобы Янь Чжэнмин оставил его, но тот не только не собирался уходить, но и наоборот, постоянно пытался приблизиться. Чэн Цянь с трудом подавил рвущийся наружу безмолвный крик и до боли прикусив кончик языка. Рот юноши наполнился привкусом крови. Он рухнул на землю, согнувшись от боли в суставах, и изо всех сил попытался сосредоточиться на своем бушующем в море Ци изначальном духе, пытавшемся прорваться сквозь установленную Шан Ваньнянем печать.

Перед смертью Шан Ваньнянь беспокоился о том, что его поврежденный дух не сможет вынесли силу наследия цянькунь. Тогда он запечатал наследие цянькунь. В тот момент, когда изначальный дух Чэн Цяня будет восстановлен, печать разрушится сама. Но сейчас юношу это мало волновало. Он хотел освободиться, хотел воспользоваться способностью «слушать небо и землю», чтобы вырваться из-под влияния «души художника» Тан Чжэня.

Что касается того, сможет ли его тело вынести тяжесть дарованного наследия? Чэн Цянь об этом не задумывался.

Пока есть возможность, он будет делать все, что в его силах. Какой бы отчаянной не была ситуация, он никогда не сомневался в том, что в мире нет ничего, с чем он бы не справился.

Внезапно Янь Чжэнмин почувствовал, что весь окружавший его холод разом устремился к Чэн Цяню. Тело юноши замерзло, и меж его бровей проступила крохотная метка, по виду напоминавшая человеческое ухо.

В тайном царстве горы Дасюэшань гасли любые лампы, застывали любые свечи. Казалось, здесь совершенно не осталось места для света, но сияющий знак во лбу юноши это совершенно не трогало. Он разгорался все сильнее и сильнее, становясь все ярче и ярче. Настолько ярким, что вскоре Янь Чжэнмин мог без труда разглядеть бледные, перепачканные в крови губы Чэн Цяня, и клубящуюся вокруг него темную энергию.

Долгое время Янь Чжэнмин не мог понять, что происходит. Он не решался сделать ни шагу вперед. В глубине души он чувствовал, что все это похоже на влияние какого-то странного наследия, однако, сейчас для этого было не время и не место.

Кроме того, что за наследие могло заставить его младшего брата так себя истязать?

Янь Чжэнмин никогда не слышал ни о чем подобном, более того, он понятия не имел, что могло бы случиться с Чэн Цянем, останови он его на полпути.

Он никогда бы не посмел рисковать жизнью Чэн Цяня, потому юноше ничего не оставалось, кроме как вернуть деревянный меч во внутренний дворец, и вновь использовать свой изначальный дух, чтобы успокоить дрожащий клинок.

В конце концов, этот клинок был связан с Чэн Цянем. Вскоре, Янь Чжэнмин уловил слабый отклик, и ему показалось, что до его ушей донесся тихий звон.

Но, не позволяя себе задумываться над этим, Янь Чжэнмин вдруг почувствовал, что земля под его ногами начала дрожать. Сквозь толстый лед тайного царства горы Дасюэшань он услышал рокот морских волн.

Море Бэймин откликнулось на наследие Чэн Цяня!

Янь Чжэнмин был начеку, его нервы были обострены до предела, все его тело почти превратилось в острый клинок. Юноша подумал: «Ничего страшного, если это только море, но что если...»

Стоило ему только вспомнить об этом, как до ушей Янь Чжэнмина донесся резкий свист, исходящий из глубины тайного царства. Свирепый вихрь снова вернулся. На этот раз он прошел мимо, нехотя зацепив валявшиеся неподалеку кости.

Янь Чжэнмин горько усмехнулся. Впервые в жизни он понял, что у него тоже был вороний рот.

Тело заклинателя меча не создано из меди и железа, но оно и не податливая глина. Обычное оружие не могло причинить ему вреда. Однако совсем недавно он угодил под сильный порыв ветра, оставивший на его коже раны длиной в несколько чи, и теперь спина Янь Чжэнмина горела от боли.

Он внимательно посмотрел на бессознательного Чэн Цяня, вновь призвал деревянный клинок и крепко сжал пальцами рукоять. Вокруг него веером выстроились призрачные лезвия, и заключенная во внутреннем дворце аура меча вырвалась на свободу. Тайное царство горы Дасюэшань превратилось в поле мечей.

Наследие цянькунь растревожило это место. Запоздало обнаружив нарушителя, бушевавший поблизости вихрь тут же устремился к Чэн Цяню.

Янь Чжэнмин не задумываясь использовал свой изначальный дух, превращая веер клинков в прочнейшую сеть. Юноша глухо вскрикнул. Он попросту не мог сдаться, продолжая удерживать гнев ледяной глыбы.

Сеть клинков и холодный ветер встретились на узкой дорожке. В мгновение ока в воздухе вспыхнули тысячи сияющих пятен. Острые, режущие железо, как глину, мечи прогибались под яростью стихии. Стоило им столкнуться, как сеть тут же поредела наполовину.

Холодное сияние отражалось от ледяных стен, некогда яркие фонари казались тусклыми, и воздух бесконечно полнился лязгом металла. Свирепый ветер растрепал длинные волосы Янь Чжэнмина, его походная одежда почти превратившись в лохмотья.

Юноша с трудом приоткрыл глаза, позволяя деревянному мечу в его руках подняться в воздух.

Когда-то он думал, что Чэн Цянь погиб, и им больше никогда не открыть замки, сокрытые в печати главы. Когда-то он думал, что настанет момент, и он найдет в себе силы подавить оставленное в печати сознание прошлых поколений, насильно переступить запрет и вернуть гору Фуяо в этот мир.

Но в этот момент перед лицом Янь Чжэнмина было лишь ужасное тайное царство, поднявшееся из моря Бэймин, и он стоял здесь, неподвижный, как скала, держа в руках деревянный меч...

«Я ведь такой осторожный человек, так почему же я постоянно ищу смерти?» — с досадой подумал Янь Чжэнмин.

На стадии «входа в ножны» его клинок был более сдержанным, чем обычно, но при этом казался намного длиннее.

Однако его ярости не хватило бы надолго...

Так началось их с горой противостояние. Янь Чжэнмин не спешил полностью обнажать свой клинок, он ринулся в бой с мечом из внутреннего дворца.

Одолеваемый тираническим вихрем, он снова и снова поднимался на ноги.

В тайном царстве горы Дасюэшань не было смены дня и ночи. Янь Чжэнмин понятия не имел, сколько времени прошло, его меридианы страдали от давно позабытой боли, он чувствовал себя подушечкой для иголок. Юноша не знал, когда его изначальный дух окончательно иссякнет.

Много лет Янь Чжэнмин не чувствовал ничего подобного. Он не мог не оглянуться на Чэн Цяня. Лицо юноши было белым, как бумага, и это зрелище, похоже, придавало Янь Чжэнмину сил.

Внезапно, он почувствовал себя крайне странно. Казалось, с его характером и жуткой непереносимостью боли, он не смог бы продержаться даже до момента, когда прогорит масляная лампа. Он давно бы уже привел себя в порядок и сел дожидаться смерти, но, пока рядом был Чэн Цянь, он был сам не свой.