Лю Яо: Возрождение клана Фуяо

Но заклинатели сами посеяли эти семена и теперь пожинали плоды. Почему от бедствий должны страдать невинные люди?

Перед глазами юноши то и дело мелькали лица тех, кого затянуло в Поглощающую души лампу. Зрачки Хань Юаня превратились в крошечные точки.

Дело, что некогда начал Тун Жу, обернулось самым настоящим кошмаром.

Стоявший перед Хань Юанем Цзян Пэн раскинул руки и улыбнулся. Он, наконец, добился своего. Упиваясь смертями, он спокойно позволил запретной технике Бянь Сюя сокрушить его.

Тело Цзян Пэна распалось на части, словно сгнивший ходячий труп, обнажая призрачную тень из Поглощающей души лампы.

Лужа зажала ладонями рот. Теперь она поняла, кто на самом деле был этим призраком.

Но в следующий же момент, яростная мощь запрещенной техники перекинулась и на них. Хань Юань тут же оттолкнул Лужу в сторону, и вновь превратился в демонического дракона. С оглушительным свистом его тело растянулось на десять тысяч ли, сравнявшись с горными хребтами и крепостными стенами. Дракон описал в воздухе круг и, в конце концов, соединился. Плотью и кровью Хань Юань пытался остановить проклятие Бань Сюя.

Из Поглощающей души лампы Тан Чжэнь внимательно наблюдал за Хань Юанем. Когда их взгляды встретились, Тан Чжэнь улыбнулся и покачал головой.

Недолго думая, он протянул руку, увенчанную острыми призрачными когтями, и безжалостно вонзил их в тело демонического дракона.

Человеческая природа

Море Бэймин отличалось от других морей. В его водах отражение мира делилось на ясное и мутное.

Плывущая по волнам лодка без труда рассекала темную гладь, но если в море оказывался человек, ему на макушку словно бы опускалась ладонь, не дававшая ему вырваться.

Даже могущественные заклинатели превращались в обычных шарлатанов. Они могли продержаться в воде больше десяти дней. Но если оставить их в море на четыре или пять лет, даже золото и нефрит обратились бы в ничто, не говоря уже о телах из плоти и крови.

В глубине моря Бэймин было тихо, как в гробу, его воды не двигались. И лишь в тот день, когда люди решили бросить ему вызов, море ответило им мощью, давившей на голову, словно гора Тайшань.

Янь Чжэнмин много раз взывал к ауре меча, пытаясь пробиться сквозь толщу воды, но каждый раз чувствовал себя трясущим дерево муравьем.

Человек всегда лишь человек, даже войдя в «Божественное Царство», перед водами моря Бэймин он остался лишь жалким насекомым.

Последствия стычки Чэн Цяня с Тан Чжэнем всецело поглотили его разум. Во взгляде Янь Чжэнмина сквозило легкое недоумение. Он мог позволить себе все, что угодно, мог тащить Чэн Цяня куда угодно. Однако юноше казалось, что, если он разожмет руки, Чэн Цянь останется в море навсегда. Похоже, он нисколько не возражал против превращения в плавающий труп.

Янь Чжэнмин всерьез опасался за Чэн Цяня. Он понятия не имел, что происходило с его душой. Он не смел будить юношу, и не осмеливался спрашивать у него советов, но вокруг было так тихо, что Янь Чжэнмин больше не мог этого выносить. Он открыл было рот, намереваясь нарушить эту тишину, и тихо поддразнил Чэн Цяня:

— Может, двойное самоубийство1 и вызывает уважение, но я слишком талантлив и могущественен, мне ни в коем случае нельзя жертвовать собой в полной тишине!

1 殉情 (xùnqíng) — (о влюблённых) совершить двойное самоубийство из-за невозможности быть вместе (зачастую из-за протеста родителей); самоубийство во имя любви.

Услышал его слова, Чэн Цянь, наконец, зашевелился. Его веки едва заметно дрогнули, уголки губ напряженно дернулись.

Заметив эти мимолетные изменения, Янь Чжэнмин поспешно продолжил:

— Эй, ты ведь сказал, что Тан Чжэнь — Поглощающая души лампа? Значит, он единственный, кто может управлять призрачными тенями. Он может прицепиться к кому захочет, более того, он может в мгновение ока преодолеть тысячи ли, верно?

Янь Чжэнмин вздохнул и внезапно осознал всю серьезность этого вопроса.

Юноша нахмурился и, прежде, чем Чэн Цянь успел хоть что-нибудь ответить, добавил:

— Я помню, что там, у Массива десяти сторон, он настаивал на том, чтобы запереть Хань Юаня на горе Фуяо. Он пытался расплатиться моим добрым именем. Но он боялся, что Хань Юань действительно раскается2 и поможет подавить беспорядки, учиненные «кошмарными путниками» на Южных окраинах, не так ли? А после этого он поспешно исчез, прихватив с собой миллионы призрачных теней. Там, где царит хаос, всегда царит и смерть. Он всегда был тем, кто стремился к тому, чтобы создать этот хаос.

2 回头是岸 (huí tóu shì àn) — будд. оглянешься — а там берег (обр. в знач.: спасение приходит к тому, кто раскаялся); раскаяться, вернуться на правильный путь, исправиться.

После этих слов рассеянный взгляд Чэн Цяня стал немного осмысленнее.

— Ты говорил, что ему никогда не получить лист золотого лотоса, — продолжал Янь Чжэнмин. — Значит, теперь он отправился надоедать Хань Юаню и остальным? Медная монетка, что с тобой такое, в конце концов? Не мог бы ты обратить на меня хоть немного внимания? Я ведь вижу, как ты взволнован!

Но Чэн Цянь лишь прикрыл глаза и опустил голову, прижавшись лбом к плечу старшего брата. Он крепко обнял юношу руками, как замерзший дикий зверь, желавший взять у него хоть немного живительного тепла.

Чэн Цянь всегда отличался некоторой холодностью, он часто уставал от людей. Время от времени Янь Чжэнмин хотел «прижаться ухом к уху, виском к виску»3, и, если ему это не удавалось, он жутко обижался.

3 耳鬓厮磨 (ěrbìnsīmó) — прижиматься ухо к уху, висок к виску (обр. в знач.: быть в тесной близости, жить в теснейшем общении).

Теперь же Янь Чжэнмин был слегка смущен такой неожиданной милостью. Смягчившись, он осторожно спросил:

— Что случилось? Ты... это из-за Тан Чжэня ты так плохо себя чувствуешь? Все же это последствия «души художника»...

— Он здесь ни при чем. Старший брат, ты знаешь, что значит «слушать небо и землю»? — Чэн Цянь все еще жался к чужому плечу, из-за чего его голос звучал глухо. — У Массива десяти сторон третий принц сказал: «Вы все обманывались, слушая небо и землю». Вот, что он имел в виду... Теперь все зависит от меня.

Та метка в форме человеческого уха?

— Что еще за «слушать небо и землю»? — ошеломленно спросил Янь Чжэнмин.

— Это наследие. Оно... — начал было Чэн Цянь, но, внезапно, что-то словно заглушило его слова. Он несколько раз открыл рот, пытаясь объяснить, что имел в виду, но какая-то невыразимая сила, которой юноша не мог ослушаться, снова и снова заставляла его замолчать. Чэн Цянь сжал пальцы, яростно стиснув одежды Янь Чжэнмина, чувствуя, что все невысказанные фразы вот-вот разорвут ему грудь.

Когда ты сможешь восстановить свой изначальный дух и принять запечатанное наследие, ты поймешь, что оно имеет свои запреты. Никто другой не сможет узнать секрет слушания неба и земли. Никто. Включая мертвых.

Чэн Цяню жутко хотелось закричать. Он, наконец, понял, откуда у крупных кланов заклинателей появились печати истребителей демонов, подвластные лишь Управлению небесных гаданий. Он понял, что такое «договор десяти сторон» и почему Шан Ваньнянь позволил ему принять наследие лишь тогда, когда его изначальный дух окончательно восстановится. Он понял, почему великий владыка горы Белого тигра сбежал от мира и людей, решив жить как старый сумасшедший...

Но все эти тайны были запечатаны в его сердце. Он вынужден был смириться с ограничениями наследия цянькунь. Он был обречен хранить их всю свою жизнь, в страхе и одиночестве.

Янь Чжэнмин не знал об этом, но вдруг, юноша словно что-то почувствовал. Протянув руку, он коснулся пальцами груди Чэн Цяня и тихо спросил:

— Это... обет молчания?

Что это за метка в форме уха? Как ему удалось вырваться из-под влияния «души художника»? И главное, почему Чэн Цянь смог без ущерба сорвать лист золотого лотоса?

На миг, сердце Янь Чжэнмина захлестнули сомнения. Но увидев, что Чэн Цянь не мог произнести не слова, он вынужден был проглотить все свои вопросы и мягко похлопать юношу по спине, больше всего опасаясь, что что-то вновь причинит ему вред.

Чэн Цянь глубоко вздохнул и нехотя успокоился. Прикинувшись расслабленным, он произнес:

— Раз уж мне нельзя говорить об этом, то лучше вообще не поднимать эту тему. Тан Чжэнь... не думаю, что он сдастся. Он говорил, что «миллионы призрачных теней последуют за ним». Должно быть, он что-то задумал. Возможно, Хань Юань не сможет победить его. Он не сможет ему сопротивляться.

— В любом случае, нам нужно сперва выбраться отсюда, — ответил Янь Чжэнмин. — Бэймин — мертвое море. Если мы продолжим тонуть, то вскоре достигнем восемнадцати ступеней ада4.

4 Диюй (кит. 地獄) — царство мёртвых или «ад», преисподняя в китайской мифологии. июй, как правило, изображается подземным лабиринтом с различными уровнями и камерами, в которых заключены души людей. Точное число уровней в Диюе и количество связанных с ними божеств различаются в буддийской и даосской интерпретациях. Некоторые говорят о трёх-четырёх «судилищах», другие упоминают десять, в иных китайских легендах повествуется о «Восемнадцати уровнях ада».

— Мертвое море... — тихо повторил Чэн Цянь. Юноша опустил взгляд на висевший на поясе Шуанжэнь, а после закрыл глаза и ненадолго погрузился в медитацию. Некоторое время спустя он отпустил Янь Чжэнмина и взмахнул рукой, высвободив волю меча.

Глаза Янь Чжэнмина вспыхнули. Это был один из стилей деревянного меча клана Фуяо. «Возвращение к истине», «Весна на засохшем дереве».

«Весна на засохшем дереве» позволяла выжить в любой ситуации. Использовать эту технику здесь было разумнее всего. Но прежде, чем Янь Чжэнмин успел похвалить Чэн Цяня за «проницательность», он увидел, как вырвавшаяся на волю ледяная аура дрогнула и плавно покачнулась. Как жаль, что состояние хозяина клинка оказалось нестабильным, и, не успев до конца сформироваться, воля меча обрушилась в море, без следа растворившись в темной воде.

Чэн Цянь цокнул языком и слегка нахмурился, но, как только он собрался повторить свою трюк, Янь Чжэнмин поймал его за запястье.

— У «Весны на засохшем дереве» лишь одна цель. Говорят, что это проблеск надежды, оставленный нам Небесами. Из одного родятся двое, из двух трое, а из троих все сущее.

Даже несмотря на то, Чэн Цянь не мог говорить, его замерзший и застоявшийся клинок едва ли мог кого-то обмануть. Особенно заклинателя меча.

Янь Чжэнмин строго посмотрел на него и продолжил:

— Но почему твой клинок полон холода и жажды убийства? О чем ты думаешь?

Чэн Цянь лишился дара речи.

Янь Чжэнмин выглядел очень серьезным. Он крепче перехватил ладонь Чэн Цяня, державшую Шуанжэнь, и тихо прошептал:

— Смотри.

Через их сцепленные руки в Шуанжэнь проникла незнакомая Ци. Изначальный дух Янь Чжэнмина окутал клинок, стерев с него многолетний лед, обнажив, наконец, яркое и чистое лезвие.

Вдруг, аура меча сорвалась с кончика клинка и ринулась вперед, взволновав неподвижные воды. Шуанжэнь зажужжал, вздрогнул, и посреди мертвого моря Бэймин расцвел огромный цветок. Волны тут же пришли в движения, с шумом и брызгами расходясь в стороны.