Восходящая бессмертная

«Чем я могу помочь?» — спросил он, пока она продолжала собирать предметы — лопаточку, масленку, соль и перец, две тарелки. .

«Ты можешь приготовить нам кофе и тосты, если хочешь», — легко предложила она, двигаясь по острову, чтобы взять вилки, ложки и ножи из ящика для столовых приборов рядом с раковиной, которая стояла в центре кухни. Затем она взглянула на него и спросила: «Ты пьешь кофе? Если нет, то в холодильнике осталось немного апельсинового сока, а позже будет еще».

— Я люблю кофе, — заверил ее Торн и огляделся, пока не заметил кофеварку на одну чашку на конце стойки рядом с выходом из кухни.

«Кофейные чашки в шкафу над ним. Кофейные капсулы находятся в верхнем ящике под ним, а во втором нижнем ящике есть маленькое ведерко, чтобы выбросить использованные капсулы, — сказала Стефани, когда он подошел к машине.

Кивнув, Торн достал две чашки из верхнего шкафа и открыл верхний ящик под машиной. Его глаза расширились, когда он увидел прорези, разделяющие разные вкусы кофе. Там были оригинальные капсулы для смесей Тима Хортона, выстроенные в ряд и аккуратно отделенные от различных ароматизированных сортов кофе, каждый из которых имел свои собственные разделенные секции: ванильный фундук, тыквенный капучино, немецкий шоколадный торт — все красиво выстроились рядом с горячим шоколадом и даже чайными капсулами. Женщина была очень организованной.

Торн выбрал, что ему нравится, и спросил: «Какой кофе ты хочешь?»

— Ванильный лесной орех, — рассеянно ответила Стефани, а затем добавила: — Среднюю крепость с одним кусочком сахара и двумя капельками сливок мокко, пожалуйста. Сливки для мокко и обычные сливки находятся на правой дверце холодильника».

Торн улыбался, устанавливая чашку и капсулу и нажимая нужную кнопку. Затем он двинулся за сливками к холодильнику, который стоял на расстоянии двух шкафов справа от него, разрезая длинный участок верхних и нижних шкафов пополам. Вернувшись через мгновение к кофемашине, он огляделся, заметив, что шкафы за холодильником на этой стороне кухни заканчивались у стеклянных французских дверей в боковой стене в дальнем конце кухни, которые, должно быть, были тридцать пять(10,5 м) футов в длину. Бордюры на дверях были такими же синими, как и нижние шкафы, с матовым стеклом в центре.

«Там мой кабинет.»

Торн в замешательстве огляделся и увидел, что Стефани разрезает упаковку с беконом и теперь выкладывает полоски на сковороду.

Стефани даже не подняла головы, когда объяснила: «Французские двери ведут в мой кабинет».

«Ой.» Он кивнул, несмотря на то, что она не смотрела на него, а затем заметил сплошную единственную белую дверь за шкафами с другой стороны и спросил: «А что насчет единственной двери?»

— Прачечная, — объяснила она, оглядывая шкафы позади себя в сторону рассматриваемой двери. «Стиральная машина и сушилка там такие же, как в доме Дрины и Харпера».

«На самом деле я мало что видел, — объяснил Торн. «Я бросил свое снаряжение у двери в гараж, быстро заглянул на кухню и в гостиную, а затем вышел на улицу, чтобы посмотреть на восход солнца».

Стефани криво улыбнулась. «Мне нравится смотреть на восход солнца перед сном. Но я сплю все утро и встаю где-то около полудня».

«Это сколько? Четыре или пять часов сна?» — удивленно спросил Торн.

«Я плохо сплю», — пожала плечами Стефани, закончив выкладывать бекон и схватив миску, чтобы начать разбивать яйца о край и выливать содержимое в миску. Подняв глаза, она заметила: «Ты так и не сказал, что предпочитаешь: Скрамбл (есть два понятия для взбитых яиц. Если просто смешать яйца с молоком, то это scrambled eggs, если туда добавить бекон или сыр или еще что — то, то это — omelette), глазунью или омлет?»

«Скрамбл», — решил Торн, не желая докучать и думая, что ей, вероятно, будет проще всего это сделать.

Стефани подошла к холодильнику, чтобы взять пакет молока, на обратном пути остановилась, чтобы взять вилку, и принялась за яйца. Торн наблюдал, как она добавила молоко, соль и перец, а затем стала взбивать вилкой, прежде чем повернуться к кофемашине, когда она закончила выплевывать первую чашку кофе. Только после того, как он поставил вторую чашку и переключил свое внимание на добавление сахара и сливок мокко в первую чашку, он заметил, насколько домашним и уютным все это казалось. Это напомнило ему о доме, где он, Мария и его мать часто вместе готовили еду.

«Попробуй и посмотри, все ли в порядке, или нужно больше сливок», — предложил он, принося первый кофе и ставя его рядом со Стефани.

«Отлично», заверила его Стефани, прервав помешивание, чтобы сделать глоток. «Спасибо.»

«Пожалуйста», — ответил Торн, возвращаясь к кофемашине, чтобы приготовить себе кофе. Помимо небольшого контейнера с ложками рядом с кофемашиной, там была прозрачная стеклянная чаша, полная сахара. Ее закрывала резиновая крышка. «Организовано», — снова подумал Торн, но спросил: «У тебя здесь есть муравьи?»

— Да, — сухо сказала Стефани. «Я не знаю, как они попадают сюда, но они это делают, и они сводят меня с ума, их потом находишь в чем угодно и где угодно. Отсюда и крышка на сахарнице», — добавила она.

Торн кивнул, поднял чашку, чтобы попробовать, и улыбнулся. Хороший. Затем он опустил чашку и огляделся в поисках тостера.

«Тостер находится с другой стороны холодильника. Хлеб в ящике под ним, — пробормотала Стефани.

Торн бросил на нее острый взгляд, а затем прошел вдоль прилавка и нашел белый тостер с четырьмя отверстиями, стоящий на бело-серой мраморной столешнице сразу за холодильником, как и было обещано. Рядом стояла белая фарфоровая масленка, а хлеб, как она и сказала, был в ящике под ней.

Достав хлеб, он начал вытаскивать ломтики и класть их в прорези тостера, спрашивая: «Ты уверена, что не можешь читать мои мысли?»

Стефани усмехнулась этому вопросу. «Абсолютно. Я только что увидела, как ты осматриваешься, и догадалась, что ты ищешь именно его.

Когда Торн взглянул на нее с некоторым сомнением, она выгнула бровь. — Я бы не стала врать об этом.

«Ты призналась, что лгала своим близким о том, что изоляция в доме блокирует мысли людей», — указал он.

Стефани пожала плечами, а затем прямо сказала: «Потому что я люблю их. Я не люблю тебя и не забочусь о том, что ты подумаешь».

Торн серьезно кивнул, ничуть не обиженный. То, что она сказала, имело смысл. Они только что встретились. Она не стала бы лгать, чтобы пощадить его чувства или помешать ему волноваться. Ей, вероятно, было бы все равно, если бы ее способность читать его мысли могла вызвать у него дискомфорт. Кроме того, ни один из других бессмертных, которых он встречал, не мог его прочитать. Даже очень старый и, по-видимому, самый могущественный бессмертный Люциан Аржено.

«Твоя сестра сказала мне, что ты писатель», — сказал он, нажимая на рычаг, чтобы начать поджаривание хлеба. Затем Торн прислонился к стойке, скрестив руки на груди, и смотрел, как Стефани готовит бекон.

Она оторвала взгляд от сковороды с немного настороженным выражением лица. «Правда?»

«Да. Художественная литература,» — сказала она.

Улыбка тронула ее губы при этих словах, и Стефани покачала головой. «Она называет это так, потому что ей неудобно признаваться, что я пишу ужасы».

Торн удивленно моргнул. «Серьезно? Ты пишешь ужасы?

Она заколебалась, слегка наклонив голову в одну сторону, а затем в другую в жесте, который, как он подозревал, означал так себе, а затем признала: «На самом деле, многое из того, что я пишу, — документальная литература, но публикуется как фантастика ужасов».

Глаза Торна сузились. «Как это?»

Она на мгновение перевернула полоски бекона на сковороде, а затем сказала: «Первая книга, которую я написала, начиналась как. . ну, вроде как заметки/статья, я думаю. Рассказ о том, что случилось со мной и Дэни, когда на нас напали и обратили. Это было по настоянию зятя Маргариты, Грега. ". Стефани сделала паузу и взглянула на него с хмурым взглядом. — Ты знаком с Маргаритой?

«Я гостил у нее в Торонто до того, как приехал сюда, — признался Торн.

«Угу.» Она кивнула. «Хорошо, но как ты можешь знать или не знать, Грег Хьюитт женат на ее дочери Лиссианне. Они спутники жизни, а он психолог, или психиатр, или кто-то еще. Как бы то ни было, Дэни и Эльви ополчились на меня и заставили меня посетить его пару раз после того, как мы обратились. Они думали, что это поможет».

«И как?» — с любопытством спросил Торн.

«Наверное. Может быть. Немного, — неуверенно сказала Стефани и покачала головой. «Вообще-то, наверное, немного, но это не его вина. Все мысли в моей голове, захлестывали меня, не давали сосредоточиться на собственных мыслях или чувствах. Я также боялась сообщить ему что-нибудь о моей способности слышать так много, поэтому я была не очень честной и откровенной, что, вероятно, важно при консультировании, — призналась она, а затем вздохнула и сказала: — Во всяком случае, он думал, для меня может быть катарсисом записать, что произошло и что я чувствовала по поводу нападения, потери семьи и всего остального. Так я и сделала. И это действительно помогло, я думаю. По крайней мере, мне стало легче, поэтому после этого каждый раз, когда меня отправляли преследовать изгоев или заставляли просеивать ужасные воспоминания о жертвах, я тоже это записывала».

Тостер за его спиной щелкнул, и Стефани остановилась, чтобы убрать со сковороды первую порцию хрустящего бекона, прежде чем положить свежие полоски сырого мяса, пока он смазывал тост маслом и бросал в машину еще хлеба. Затем Торн повернулся и молча смотрел, как она заканчивала, размышляя над тем, что она сказала. Нужно много переварить, и это вызывало у него вопросы.

Прежде чем он успел разобраться, что хотел спросить в первую очередь, она закончила класть свежие полоски бекона и продолжила. «Как я уже сказала, когда я только начинала, это должен был быть просто личный дневник. Но около восьми лет назад, когда мне было двадцать, я убиралась в своей комнате и наткнулся на заметки. Я никогда не читала их ни после того, как написала, ни даже во время их написания», — объяснила Стефани.

— Но в тот день ты все перечитала, — сказал он, и она улыбнулась.

«Ага. Хотя я до сих пор не знаю, почему, — криво призналась она и пожала плечами. «Короче. Я начала с первой, где написала, о Дэни и обо мне. . и это было на самом деле очень хорошо написано, я тебе говорю». Стефани криво улыбнулась и, подняв глаза, сказала ему: «На самом деле я написала их от третьего лица, как рассказ. Грег, вероятно, сказал бы, что это была своего рода попытка дистанцироваться от того, что произошло, и, вероятно, так оно и было, но так было легче их писать. Это также облегчило их чтение спустя годы. Это было похоже на чтение того, что случилось с кем-то другим, и, несмотря на то, что я знала, чем закончилась первая история, я не могла остановиться».

Ее взгляд вернулся к бекону, который она готовила. «И тут мне в голову пришла эта сумасшедшая идея. . Старший сын Маргариты, Люцерн, писатель. На самом деле он документирует, как члены его семьи находят и заявляют о своих спутниках жизни, но это публикуется как паранормальный роман. Семья рассматривает их как исторические документы, но остальной мир видит в них любовный роман или что-то в этом роде», — сказала она, посмеиваясь.