Цветок вампира - аконит

Постепенно все за столом покончили с обедом, забрали куртки и проследовали к выходу из школы. Едва я вышла за порог, как почувствовала на себе чей-то взгляд, и обернулась. Эдуард стоял один прислонившись к стене. Как только наши глаза встретились, он двинулся в мою сторону, оттолкнувшись ногой от стены, но между нами возник Каримов:

— Тебя подвести? — он улыбался и наспех застёгивал молнию кожаной куртке.

— Не стоит, я на велосипеде. — Если хочешь, мы можем забросить его в багажник, как вчера.

Точно специально, Никита сказал последнее громче. Почти дошедший до нас Эдик остановился и, точно услышав сказанное, поджал губы и отвёл взгляд. С мгновение он постоял неподвижно, после чего развернулся на одних носках и пошёл к братьям и сёстрам, что ждали его на парковке в серебристом Мерседесе, похожем на внедорожник.

— Спасибо, не нужно. Всё же смысл велосипеда в том, чтобы использовать альтернативным транспорт. — У тебя какой-то пунктик на экологии? — Вроде того, — смущённо ответила я.

— Если передумаешь, я всегда к твоим услугам.

— Хорошо. — только и ответила я, после чего успела поспешно добавить: — Спасибо!

Открыв дверь в квартиру, я сразу заметила на коврике у входа ботинки Кости и служебную куртку, небрежно брошенную на пуф. Из гостиной доносился приглушённый голос диктора новостей, но слов было не разобрать. Я прошла в комнату и застала отца спящим на диване. Он всё ещё был в бледной голубой рубашке и тёмно-синих брюках с красной строчкой. Видимо, так устал, что забыл переодеться.

Мягко ступая по полу, я заглянула в свою комнату, положила рюкзак на стол и стянула с постели тяжёлое покрывало в сиреневую строчку. Вернувшись в гостиную, заботливо укрыла тканью отца, насколько это было возможно: Костя был настолько высоким, что покрывало чуть свисало с колен, оставляя ноги покрытыми. Что ж, я сделала всё возможное.

На плите оказалась кастрюля с яичницей и фасолью. Двигаться по кухне приходилось медленно, чтобы не наделать шуму. Спустя какое-то время я уже сидела рядом с отцом ужиная. Сводка новостей, как это чаще всего бывает, рассказывала о кошмарах, происходящих в мире. Хоть раз бы показали что-то хорошее, честное слово.

Я бегло осмотрелась в поиске пульта, чтобы переключить канал и обнаружило его прямо под телевизором. Уже когда искомое оказалось у меня в руках, я передумала: на экране крупным планом показали лицо Косте. У отца брали интервью, вот это да!

Обернувшись на отца и оценив, насколько крепок его сон, я рискнула немного прибавить громкость:

— …после открытия новой трассы число происшествий такого рода возросло. Нам удалось идентифицировать жертву и вызвать на опознание её родителей, которые, в свою очередь, подтвердили личность дочери. В настоящее время ведётся расследование. Сложность заключается в том, что пока на новой трассе почти нет камер и полагаться приходится на опросы свидетелей.

— Константин, скажите, может ли это быть связано с тремя другими делами, где также фигурируют обескровленные тела?

Отец уставился на репортёршу холодным, непроницаемым взглядом:

— Я не говорил, что тело новой жертвы обескровлено.

Репортёрша продолжила наступление:

— Возможно ли, что в Ксертони завёлся серийный убийца?

— Не стоит поспешными выводами пугать горожан. В настоящее время признаков для такого вывода немного, и…

Женский голос за кадром перебил отца:

— Всех жертв находили в лесах у новой трассы, недалеко от заправочной станции и гипермаркета. Значит ли это, что убийцей может оказаться кто-то из местных?

— Мы не исключаем эту версию. Боюсь, это всё, что я могу сказать.

— Как страж правопорядка, дадите ли вы несколько советов горожанам?

На мгновение отец замер, точно обдумывая ответ и вскоре продолжил:

— Остерегайтесь незнакомцев, особенно вблизи новой трассы. Не оставляйте своих детей без присмотра. Не выходите из дома после заката.

— Благодарим, Константин!

Мгновение и на экране показалось изображение светлой студии с ведущей новостей за стойкой. Женщина принялась быстро зачитывать новое сообщение с суфлёра, рассказывая о других событиях, произошедших в тот день, но я едва ли что-то расслышала, погрузившись в собственные мысли. Было странно смотреть на папу с большого экрана, когда он лежит, посапывая рядом на диване. Каждый раз, когда кто-то говорил о новой трассе, внутри скреблась тревога. Всё нутро велело мне держаться подальше от этой дороги, точно предчувствуя беду. Я редко смотрела новости и, должно быть, была особо чувствительна к плохим новостям, быстро вбирая в себя и многократно усиливая панику. Головой я понимала, что ничто сейчас не угрожает моей жизни, но это чёртово чувство уже пустило корни.

— Что это ты смотришь?

Голос отца прервал рассуждения так неожиданно, что моё тело вздрогнуло. Веля себе успокоиться, я обернулась и посмотрела в заспанное лицо Кости. Всем своим видом он демонстрировал расслабленность, а наброшенное покрывало задавало ноты уюта.

— На тебя смотрю. И тут, — я указала в сторону экрана, а затем дивана, — И там. С первым интервью тебя?

Костя прыснул и попробовал подняться. Покрывало соскользнуло с его груди на пол. Отец перевёл на него взгляд, а затем на меня:

— Эти репортеришки сейчас только и делают, что следуют за мной попятам. Ухватились за сюжет года, тоже мне. А я говорил, что не нужна городу эта трасса, — раздосадовано, он потирал глаза, точно пытаясь прогнать остатки сна: — Лучше бы пустили её в объезд, через зелёную зону, подальше от людей. Но нет, эти любители лесов по всей России принялись строчить петиции, а губернатор, переживая за новый срок, пошёл и них на поводу.

— Они хотели строить трассу поначалу через Серебристый заповедник?

Костя молча кивнул и проследовал на кухню. Достав стакан из подвесного ящика, отец налил из-под крана холодной воды и мелкими глотками принялся пить.

— В школе многие рады открытию трассы. — сказала я, не решившись рассказать отцу, что была одной из тех, кто распространял эту петицию. Лес — важная составляющая экосистемы. Статус заповедной зоны присваивается таким местам не просто так. Жизнь сотен видов растений и животных могла попасть под угрозу. Жители леса — нелюди. У них нет возможности в пару кликов взять билет и переехать в новое место по прихоти. Человек ответственен за мир, в котором он живёт.

— Это кто рад?

— Каримов, например. Он говорит…

— Ну ещё бы!— Костя оборвал меня на полуслове, — Папочкин бизнес расцветает. Того и гляди, скоро за расширение возьмутся. Ещё бы он был не рад.

— Разве плохо, что у города становится больше средств? Да и расширение создаст новые рабочие места.

— Ася, ты не понимаешь, — голос Кости неприятно изменился: — Больше средств становится не у города, а у бизнеса конкретных людей. Все остальные же вынуждены мириться с последствиями. Думаешь, родители мёртвых девочек готовы махнуть рукой на свою утрату и сказать «зато городу стало лучше»?

Меня больно кольнули его слова. Отец говорил так, словно во всём происходящем была доля моей ответственности. Возможно, так оно и было. Сколько человек в сети нашли ту самую петицию из-за моих рассылок? Десять? Двадцать? Стали ли их голоса теми, что склонили чашу весов? Я не могла знать этого наверняка. То, что я сделала, казалось правильным. Если не бороться за собственное будущее, кто сделает это за тебя? Я не собиралась чувствовать за это вину, потому решила промолчать.

Густая тишина наполнила комнату. Только с улицы доносилось урчание старенького мотора. Должно быть, сосед снизу возвращается с работы: у его машины очень характе́рный звук. С детства ни с чем не спутаю. Сложив руки на груди, и успела сделать только шаг по направлению к своей комнате, как Костя вновь заговорил:

— Послушай, — неуверенно начал он: — Я знаю, ты здесь ни при чём. Мне не стоило так говорить. Это всё нервы, понимаешь? Голос отца стал мягким. Он провёл рукой по лицу и шумно вздохнул.

— Эти девочки — они так похожи на тебя. Я смотрю на них и вижу до боли знакомое, родное лицо, — он сделал паузу, прилагая усилие, чтобы открыться: — Доля секунду и от одной лишь мысли, что на том же месте, могла лежать моя собственная дочь, всё внутри разрывается на части.

Когда Костя говорил, его глаза были опущены в пол. Неподвижный взгляд казался наполненным болью и скорбью. Поддавшись порыву, я быстро оказалась возле отца и крепко обняла за шею, пусть для этого и пришлось подняться на цыпочки.

Висок чесался от соприкосновения с щетиной, но я не посмела шевельнуться. Объятия – очень коварный жест, скрывающий не только наше лицо, но и слёзы. Самая большая боль отражается на человеческом лице, когда его никто не видит. Мне стоило усилия не поддаться соблазну. Я понимала: один предательский всхлип и мы оба пропадём в омуте чужого горя.

Рука отца легла на плечо. Сосед снизу заглушил мотор автор.

— Пообещай мне кое-что, ладно?

Осторожно киваю, чуть надавив подбородком на рубашку Кости.

— Береги себя.

И я пообещала, не представляя, как скоро нарушу слово.