Уцененный принц

Глава 9.

Итония, Эллана.

Как и следовало ожидать, хором Рону в крепости никто предоставлять не собирался. Каменный мешок отличался от той дыры, в которой он провел первые сутки в тюремном замке, разве тем, что был не под землей, а все-таки, видимо, в башне, имел окошко под потолком, и стены были отделаны кафелем. Из мебели только топчан, грубо сколоченный из дерева, с матрасом, набитым соломой и одеяло из грубой шерсти. Подушки нет, белья тоже, вместо удобств опять дыра в полу, хоть без запаха. Рон обернулся к сопровождавшему его офицеру.

— А умываться где?

— Вам положен один кувшин воды на день, можете использовать его.

— Мне нужно вымыть хотя бы голову!

— Не было никаких указаний!

Поняв, что ответов не будет, Рон перестал задавать глупые вопросы. И молча шагнул в свое очередное узилище. Опять навалилось отчаяние и злость. Что бы не выдать охватившие его чувства он присел на топчан. С громким стуком захлопнулась дверь, отсекая его от остального мира. Он еще раз окинул взглядом место, в котором ему предстоит существовать неизвестно, сколько времени. Как сказано, пока отец не успокоится. Из хорошего — только то, что наручники все же сняли. Рон с наслаждением размял кисти рук, запястья болели уже меньше, отек почти спал. Плохо было с волосами. Он слышал, что раньше заключенных брили наголо, теперь он понимал, что это было не издевательство, как он думал раньше, а необходимость. За время пребывания в тюремном замке его волосы, которыми он всегда гордился, и за которыми он тщательно ухаживал, превратились в подобие пакли. Попытки расчесать их пальцами были безуспешны. Еще несколько дней и на голове будет колтун, который не распутать. Ладно, это не такая уж страшная проблема, хуже с бритьем. В тюрьме раз в три дня выдавали специальную безопасную бритву, там была раковина и мыло, здесь, похоже, придется зарастать не только грязью, но и бородой! Спасибо, папочка!

Так, злостью себе не поможешь, надо думать, как жить дальше. Сначала осмотреться в камере. Размер минимальный, где-то 2 на 2,5 метра, из них треть занимает топчан и отхожее место. Хорошо, что не отгорожено, а то места вообще бы не осталось. И так свободное пространство меньше четырех шагов в длину и трех в ширину. А ходить надо обязательно, что бы поддерживать мышцы в форме. Значит, ходим, 100 шагов это 25 раз в одном направлении, значит, надо в день не менее 2000 раз обернуться. Плюс отжимания, плюс упражнения на топчане. Полдня займут. Что бы не рехнуться надо еще чем-нибудь мозги занять. Языки древние из школьной программы вспоминать стану, классику — романы, стихи. Одежду беречь надо, новую вряд ли получу. И удача, матрас в клетку, значит надо найти, из чего слепить фигурки и можно играть самому с собой в шашки и шахматы. Значит, занятия найдены, теперь особенности камеры. Окошко, высоко и маленькое, возможно, где-то существует механизм для его открытия, потому что воздух свежий, проветривают. Это хорошо. Лампочка над дверью, в сетке, горит, видимо, все 24 часа. Неприятно, но переживем, научусь спать со светом. Так, а это что? Ага, видеокамера, причем, панорамная. Показывает всю камеру. Будем иметь в виду. Интересно, какое расписание еды? Тоже раз в день? Ладно, за завтрашний день узнаем! С этой мыслью он снял пиджак, улегся на комковатый матрас, пиджак свернул и положил под голову, и неожиданно для себя спокойно заснул. Пережить первый день без воды помог остаток в пластиковой бутылке, всунутой ему подмышку все тем же сердобольным гвардейцем. Провожавший в камеру офицер вздумал было отобрать, но Рон зло сверкнув на него глазами спросил, где указано, что вода ему не положена совсем. Офицер сообразил, что он-то так и останется здесь служить, а вот нынешний заключенный имеет все шансы когда-нибудь взойти на трон и отыграться на чересчур грубом стражнике, благоразумно промолчал и бутылку не забрал. Теперь надо было научиться аккуратно, не разливая воду, переливать ее из кувшина в бутылку и можно хоть как-то умываться. Ночь на новом месте прошла спокойно, выспался.

Утром действительно принесли кувшин чистой воды и кусок хлеба, видимо, завтрак. Рон сразу сообразил, что вот он, материал для шахмат, выковырял мякиш, сжевал корку, запив водой прямо из кувшина, кружка, похоже, не полагалась. Ясно было, что из тяжелого кувшина в узкое горлышко бутылки не попадешь, да и руки еще не отошли от тугих наручников, поэтому перелить решил попозже, когда количество воды уменьшится. Значит, гигиену оставляем на вечер, к тому же, скорее всего, в первые часы за ним пристально наблюдают, значит, ограничимся лицом и руками, прямо из кувшина, бутылку светить не будем, спрячем под одеялом. А пока слепим первые фигурки. Скульптор из него оказался никакой, поэтому, после нескольких попыток изобразить пешку, он махнул рукой на красоту и решил, что пешкой будет шарик, слоном — два шарика, ферзем — три, а королем — четыре, последний самый маленький. На другие фигуры просто не хватало материала.

Обед тоже подсунули через окошко внизу двери, миску с варевом из овощей, фасоли и редких волокон жилистого мяса, ложку. Попробовал, съедобно, некоторые овощи не доварены, и это хорошо, значит, цинга не грозит. После «обеда» прошагал 1000 шагов, потом прилег, делая вид, что спит. Выждал с полчаса, поднялся, взял кувшин, и осторожно, тонкой струйкой, наполнил бутылку и завинтил пробку. Получилось! Спрятал бутылку под матрас, в ногах. Завтра можно будет попробовать хотя бы обтереться влажной тряпкой, но где ее взять? Придется слегка укоротить рубашку. И это оказалось почти непреодолимой задачей. Знаменитый Теллонский хлопок не поддавался, рубашку следовало хотя бы снять, а она намертво присохла к двум, так до сих пор и не зажившим ожогам. Пришлось тратить воду и отмачивать. Была еще одна рана, но до нее было не добраться. На спине, над лопаткой, она болела сильнее всех, но дотянуться до нее не было возможности, поэтому ограничился тем, что смочил через рубашку, тратя драгоценную воду.

Раны выглядели отвратно, явно, заживать будут долго, одна даже нагноилась и сочилась гноем. Он решил воду не экономить, все промыл, но что делать дальше, не знал. Тюбик с мазью, выданный тюремным врачом, спрятанный в кармане пиджака почти закончился, да и накладывать мазь на гной не следовало. Поэтому он выскреб остатки и намазал на рану в приличном состоянии, а нагноившуюся решил пока просушить, вытирая выделявшийся гной влажной тряпочкой, которую надо было еще добыть. Поэтому он стал пытаться оторвать от подола рубашки ленту где-то в ладонь шириной. Бесполезно. Дорогая тонкая ткань недаром считалась одной из самых прочных. Он пробовал и руками, и зубами, никак. А тряпка нужна. Тут он вспомнил платок, отданный ему старым гвардейцем. Полез искать, в пиджаке его не было, нашелся он в брюках, кстати, вместе с его собственным, про который он совсем забыл. Солдатский платок был больше и грубее, его собственный, тонкий, батистовый, идеально подходил для обработки раны. Он разорвал его на четыре части, что бы была возможность застирывать. Часть с вензелем оставил для чистки зубов, остальные сложил в карман пиджака. Солдатский разорвал на две половины, подумал, и одну из них еще раз разорвал напополам, намереваясь использовать для интимной гигиены. Почистил, насколько возможно, рану, прилепил на нее чистый кусок платка, использованный застирал над миской. Прикинул остаток воды, и кое-как застирал пятна на рубашке, там, где был гной. Ложиться прямо на матрас голым телом не хотелось. Рубашку положил сушиться и пошел дохаживать норму по шагам. Закончил, посидел, пока не высохла рубашка, надел, миску подсунул под дверь. Обтирание решил отложить на завтра, вода в кувшине почти закончилась, а утром выдадут новый, полный. В это время миску забрали, появился вновь кусок хлеба, видимо, уже ужин. Мякиш опять выковырял, теперь ему досталась горбушка, хлеб в этот раз был свежий, мягкий. Прожевал большую, аппетитную корку, запил остатками воды, кувшин поставил у двери. Пришла мысль, как бы отмечать дни в заточении, а то так и не поймет, какое сейчас время года. Вспомнил, как в романах герои делали зарубки на столбах, или царапали стены, кафель не поцарапаешь! Оглядел топчан, если царапать сбоку, на ребре доски, под матрасом, может получиться. Хлеб выдали на небольшой жестяной, квадратной то ли тарелке, то ли подносе, ей и поцарапал, получилось. Тарелку поставил к кувшину. Завтра все равно принесут новую. Остаток дня провел в творчестве — лепил из хлеба оставшиеся шахматные фигуры. Никак было не придумать, как их различать. Наконец вспомнил, что в месте ручного шва из матраса торчало несколько соломинок, вытащил, разломал и воткнул сверху в мякиш. Будут белыми! Один комплект был готов. Завтра слепит еще один. А теперь — спать.

Элеонора долго не могла заснуть. Думала, как так получилось, что парень, с которым была знакома всего ничего, несколько дней, вдруг стал так важен и нужен! Она всегда недоверчиво относилась к истории знакомства родителей. Все это казалось ей красивой сказкой, встретились, потанцевали, через несколько часов поцеловались, и все, любовь на всю жизнь! Сейчас, переживая за Рона, она начала понимать их лучше. Невыносима была мысль, что она никогда его больше не увидит, не поговорит, не услышит его тихий, журчащий смех. Отец обещал, что переговорит с королем Итонии, уговорит не решать скоропалительно, не рубить с плеча, и все же было страшно. Она не верила, что Рон мог пытаться убить своего отца. Если бы это было так, то зачем же он вернулся с ним вместе на Итонию. Виновный человек двумя руками ухватился бы за возможность остаться, а потом — сбежать, что бы не выдали на родную планету!

Дверь открылась и в комнату вошла мать. Аннабель посмотрела на убитую горем девушку, и тихо сказала: — Его отец не утвердил приговор, но и не оправдал. Отправил в крепость. Уверял Эля, что там надежный комендант. Кстати, на прощание твой Рон жутко поругался со своим отцом, заявил, что его младший брат — сын другого мужчины. И отец ему не поверил, уверен, что его нынешняя жена была в момент их контакта девушкой. Даже генетическую экспертизу не провел! Хотя, подозрения насчет его отцовства у многих были. А в крепость твоего Рона упрятал еще и потому, что все-таки за него боится. Считает, что комендант ему предан и Рон будет в безопасности. Так что выдыхай и спи. У тебя последние три дня остались, потом на Терру полетишь. Не переживай, отец все устроит. У меня худшие моменты были, видишь, пережила.

— Ну да, какие у тебя худшие моменты, вы с папой даже никогда не ругаетесь! Ты всегда, ну, почти всегда с ним соглашаешься!

— Именно поэтому и соглашаюсь. Ты бы на моем месте тоже так же себя вела. Потому что когда видишь запись, как прямо на твоих глазах балкон, где только что стоял дорогой тебе человек, взлетает на воздух, то, когда выясняется, что он жив, любые недоразумения становятся такими мелкими и незначительными, что ты четко понимаешь, главное, это то, что он жив, он рядом, а все остальное ерунда. Так что верь отцу, он обещал твоего Рона вытащить, а он обещания всегда выполняет.

— Спасибо, мама.

— Спи, дочка. Это еще не самые большие неприятности в твоей жизни. Все живы, все уладится, вот увидишь.