Материнский инстинкт

* * *

После того, как Рома уехал, вздохнула с облегчением: можно дома теперь не прятать свой живот в широченных балахонах, опасаясь, что он раскроет мою тайну — живот мой вырос прилично и становился все заметнее с каждым днем. Да и мне так надоело прятаться, что-то выдумывать, переживать. Я снова могла почувствовать себя свободной хотя бы в стенах своей квартиры, собраться с мыслями и подумать, как дальше быть. Рома давал мне чувство покоя, защищенности, но это был мираж, иллюзия, самообман. Пока я оставалась беременной, ничего в моей жизни не будет по-настоящему хорошо. Никогда. И как бы Рома не любил меня, он никогда не сможет простить мне такой обман. Никогда.

Время шло, и живот всё увеличивался в размерах, и с каждым днём скрывать его за широкими фасонами платьев становилось всё сложнее. Поэтому сходила в аптеку и купила какое-то неприличное количество эластичных бинтов. Дома часа полтора ими себя обматывала, утягивала так, что чуть глаза на лоб не полезли, и стало сложно дышать. Плюс ко всему две пары утягивающих трусов и можно на люди показываться. Знакомые удивлялись, встретив меня на улице: "Ничего себе, Ирка поправилась!" Как поправилась, так и похудею, только вам о моей диете знать не нужно.

До родов осталось совсем немного. Я уже давно высчитала предполагаемую дату — пятнадцатое сентября. День Х. Еще чуть-чуть и буду свободна! Совершенно не представляла, что будет дальше, что делать с новорожденным? Если родится мертвым, можно будет просто выбросить на дальнюю свалку. А если живым? Оставить под дверями больницы или детского дома? Да, это лучший вариант. Не в мусоропровод же выбрасывать.

Не знала, как выйду на работу. Никакими бинтами ничего уже не замотаешь, и придется долго объяснять настырным коллегам, почему я столько времени молчала и кто отец ребенка. Нет, они, конечно, порадуются за меня, деньги быстренько соберут, подарок купят. Но зачем мне это? Да и Рома всё узнает, а этого я боялась больше всего на свете.

Всерьез стала задумываться над тем, чтобы оставить работу — не представляла, как смогу последние две недели перед родами приходить в школу. А вдруг схватки начнутся во время уроков? Что делать? Я проклинала себя каждую минуту — свою глупость, неосторожность. Надо было пойти на криминальный аборт, найти врача, которому будет наплевать на все мои диагнозы. Но прошлого не воротишь. Бывают в жизни глупые решения, последствия которых распутывать приходится очень долго.

Пока еще было время, купила обезболивающее, стерильные бинты, вату, резиновые медицинские перчатки. Не хотела тянуть до последнего, потому что, как не сопротивляйся, рожать придётся и лучше уж быть к этому хоть как-то подготовленной. Уже расплатившись за покупки, как будто о чем-то вспомнила и купила зажим на пуповину. Какой черт меня дернул — ума не приложу. Еще приготовила несколько бутылок медицинского спирта и бесконечные километры клеенки. Все-таки чтения украдкой журналов о новорожденных не прошли даром — отлично знала, что используется при родовспоможении.

Но никакой одежды для малыша или памперсов не покупала — мне казалось, если подойду к такому отделу в магазине, то все сразу обо всём догадаются. Это же паранойя, я понимала. Кому какое дело до меня — таких покупателей каждый день сотня набирается, но мне было страшно до зубовного скрежета, и я так долго отгораживалась от мысли о своем материнстве, что тут не только паранойя может организоваться. Слишком привыкла ненавидеть того, кто поселился внутри, так привыкла вымещать на нем злобу и отчаяние, что просто не представляла, как смогу наряжать его в красивые одежды.

Сходила в магазин, купила продукты и, приехав с покупками домой на такси, закрыла дверь на два замка, облегченно вздохнув. Всё лето я планировала провести на своём балконе, никуда особенно не высовываясь, чтобы как можно реже с кем-либо встречаться. Я не хотела ни с кем видеться, боялась расспросов, опасалась, что кто-то о чем-нибудь догадается. Моя паранойя росла во мне и развивалась.

Первым делом, войдя в дом, скинула всю одежду и размотала бинты. Мне надоела эта конспирация. Я чувствовала себя не беременной женщиной, а Рихардом Зорге. Мне было так обидно, глядя на проходящих мимо беременных, что я была лишена возможности точно также гордо вышагивать, выпятив живот. Но ведь сама себя лишила этой возможности, и винить было некого.

Подошла к зеркалу, чтобы рассмотреть своё обнаженное тело во всех подробностях. Я так боялась своего состояния, так опасалась посмотреть правде в лицо, что в тот день, наверное, впервые рискнула осмотреть себя. Грудь увеличилась примерно на два размера — хоть что-то в моём положении могло радовать. Сейчас я модная впервые в жизни — у меня, наконец, появилась большая грудь. Вертелась перед зеркалом, словно девочка-подросток, рассматривая живот со всех сторон. Меня удивляло, как быстро он вырос. Кажется, еще совсем недавно его не было заметно, а сейчас напоминает астраханский арбуз средних размеров.

Насмотревшись вволю, заставила себя отойти от зеркала. Пошла на кухню, сварила крепкий кофе и, закурив, умостилась на подоконнике, наблюдая за бурлящим внизу городом. Люди шли по своим делам, гуляли, наслаждаясь летом, а я сидела здесь, запертая в четырех стенах, окутанная облаком боли и отчаяния, почти уничтоженная своими страхами и не знала, как жить дальше.

Единственное, чего желала — хоть бы во время родов все обошлось.