Лю Яо: Возрождение клана Фуяо

Фонарь над каменной статуей мигнул и погас. Вопреки всем ожиданиям, дух башни оказался лишь старой черепахой6, спрятавшей голову в панцирь.

6 缩头乌龟 (suōtóu wūguī) трус (досл. черепаха, которая спрятала голову в панцирь).

— Что это такое? — тихо спросил Чэн Цянь

Ли Юнь покачал головой. Демонические существа действительно могли овладевать людьми, но этот испорченный ребенок, похоже, не был одержим. Он больше походил на того, кто сам был демоническим совершенствующимся.

Однако, они сражались с ним днем. Этого просто не могло быть.

Чэн Цянь обвел взглядом всех присутствующих. Он вдруг понял, что маленьких черных змей становилось все больше и больше, но они не спешили приближаться к остальным. Похоже, что их единственной целью был Янь Чжэнмин.

Он тут же вытащил Шуанжэнь, и аура морозного клинка устремилась к избалованному мальчишке. В этот момент чья-то рука внезапно схватила его сзади за плечо. Янь Чжэнмин оттащил его в сторону так, что слова застряли у юноши в горле.

— Уйди с дороги.

Увидев, как на лбу Янь Чжэнмина вспыхнул знак внутреннего демона, Чэн Цянь внезапно испугался.

— Постой, бра…

Все тело Янь Чжэнмина уже обратилось в смертоносное лезвие. Оказавшись отброшенным прочь, избалованный мальчишка только шире ухмыльнулся, и улыбка на его лице стала еще более злобной, а черные глаза превратились в две бездонные пропасти. Казалось, он без каких-либо усилий скакал по башне Красной птицы на кончиках пальцев ног, с широко раскинутыми руками, словно желал обнять необычайно острую ауру меча. Клинок Янь Чжэнмина со свистом рассек юношу с головы до ног. Но вдруг, обе половины тела одержимого мальчишки стали вести себя по-разному. Одна из них упала, корчась в предсмертных судорогах, и, наконец, затихла. Другая же превратилась в сгусток черного тумана. Вместо того, чтобы уклониться от атаки, туман бросился прямо на Янь Чжэнмина.

Три медные монеты, все еще находившиеся у юноши в руках, зазвенели, заставив сгусток темноты слегка замедлиться. В этот момент его атаковал Чэн Цянь. Плотный белый иней тут же образовал непроницаемую ледяную стену.

Внезапно, монеты вылетели из деревянной шкатулки и ринулись прямо к печати главы клана, висевшей на груди Янь Чжэнмина. Услышав, как кровь застучала у него в ушах, Янь Чжэнмин осознал, что его изначальный дух покинул тело и, повинуясь как-то непреодолимой силе, устремился следом за ними.

Мимо пронесся вихрь хаотичных образов. С щелчком открылся квадрат Красной птицы. Темнота упала на глаза Янь Чжэнмина. Когда юноша вновь обрел способность видеть, он понял, что оказался в незнакомом месте. Статуя превратилась в живого человека. Мужчина одиноко сидел за каменным столом, опустив голову. В руке у него были зажаты три монеты.

Янь Чжэнмин посмотрел на отражение в стоявшей на столе чашке чая, и с ужасом обнаружил, что вновь оказался в теле старейшины их клана: Господина Бэймина.

Он словно плакал без слез, гадая, что связывало его с их старшим наставником, бросившим вызов морали и восставшим против всего.

Над каменным столом повисло напряжение. На гладкой поверхности, лицевой стороной вниз, лежала деревянная табличка. Владыка башни Красной птицы Сюй Инчжи перевернул ее. На табличке были изображены три иероглифа: «Хань Мучунь».

Янь Чжэнмин почувствовал, как его сердце затрепетало. Отчасти, причиной тому было его собственное удивление при виде имени учителя. Но, с другой стороны, это чувство исходило из того, что творилось в душе Господина Бэймина.

Затем он услышал слова, сорвавшиеся с губ Сюй Инчжи: «Умрет молодым».

На дне бездны нет места для персикового пруда.

Янь Чжэнмин услышал свой… Нет, хриплый голос своего старшего наставника.

— Как мне это изменить?

Сюй Инчжи опустил глаза и безразлично ответил:

— Тун Жу, если ты веришь в судьбу, то уже должен был понять, что означают слова «все предопределено». Обычным людям не под силу это изменить. Но если это не так, то ты должен знать, что: «Для того же, кто знает все наперед, Путь — это то, что уже закончилось, а глупость — это то, что только начинается»1. Первые пятьсот лет познания и последние пятьсот лет — все это ложь. Но, с другой стороны, ты веришь в то, что видел в тайном царстве трех существований2, и пришел ко мне, чтобы спросить, как это изменить. Разве это не смешно? Я бы посоветовал тебе оставить все как есть и не слишком увлекаться.

1 Лао Цзы. Дао Де Дзин. 38 стих

2 三生 (sānshēng) будд. три жизни, три существования (прошедшее, настоящее и будущее).

Хотя Янь Чжэнмин не имел ни малейшего понятия3, что такое «три существования» и не понимал всю суть истории, он чувствовал, что этот Сюй был хорош лишь в праздной болтовне4.

3 丈二和尚 (zhàng’èr héshang) обр. теряться в догадках; не иметь понятия, в чем дело.

4 站着说话不腰疼 (zhànzhe shuōhuà bù yāoténg) букв. от праздной болтовни спина не заболит (обр. в знач.: болтать без дела).

Тун Жу, Господин Бэймин, долго молчал, но Янь Чжэнмин понимал его. Знакомые чувства: беспомощность и непреодолимый гнев, одно за другим поднимались в его груди, будто волны.

Казалось, юноша только сейчас осознал, почему он всегда симпатизировал мастеру, которого никогда раньше не встречал. Они оба находились в одной лодке.

Легким движением руки Сюй Инчжи начертил в воздухе линию, и три монеты тут же прыгнули ему в ладонь. Похоже, из-за его бесчисленных попыток предсказать судьбу на кончиках его пальцев появились мозоли.

Он вздохнул и мягко произнес:

— С древних времен процветание идет рука об руку с упадком, а успех рука об руку с неудачей. Разве такие заклинатели, как мы, не должны это понимать? В конце концов, разве мы не боремся с кармическим циклом ради достижения Великого Дао и обретения бессмертия? Разве мы не стремимся избежать страданий смертной жизни? Тун Жу, небеса даровали тебе великие таланты. Ты смог пройти дальше, чем другие. Будь то твоя семья или члены твоего клана, все они — это то, что связывает тебя с бренным миром, а, следовательно, все они лишь иллюзия. Ты должен избавиться от всего этого. Не стоит заблуждаться.

— Я не могу.

Сюй Инчжи перебил его:

— Желать человека — значит упорствовать в своих заблуждениях. Кого ты желаешь всей своей душой?

Тун Жу отвернулся, силясь избежать его взгляда. Но мгновение спустя он спросил:

— Если однажды ты увидишь, что твоя жизнь подходит к концу, сможешь ли ты также легко сказать: «Связи с этим бренным миром должны быть разорваны»?

— Нет никакой разницы между грибом и цикадой, червяком и мной. Разве это не смешно — обижаться на судьбу? — произнес Сюй Инчжи, совершенно не изменившись в лице.

Наблюдавший со стороны Янь Чжэнмин заметил, что для владыки башни Красной птицы не было никакой разницы между тем, чтобы быть живым или же превратиться в каменную статую. В его глазах ничто в мире не имело значения. Для него все казалось обыденным. Он ввязывался в такие дела лишь потому, что у него было слишком много свободного времени.

Хотя, если говорить об этом…

Во все времена, под вечным небом, имели ли значение расцвет и падение одной страны?

В целом свете, среди множества людей, так ли важны были жизнь и смерть отдельного человека?

Сюй Инчжи не ошибся. Все понимали эту простую истину. Однако в маленьком, постоянно меняющемся мире, от отдельного человека и его семьи до целой нации, кто не старался заботиться о «мелочах»? По сравнению с вечностью, все эти жизни и смерти, встречи и расставания, любовь и ненависть значили не больше, чем волны на море и белый цветок, недостойный упоминания.

Однако разве переживавший все это человек не страдал от душераздирающей боли?

До тех пор, пока его глаза могли видеть, он мог смотреть на, внушавший благоговейный трепет, бесконечный пейзаж, полный гор и рек. Но, поднявшись на самую вершину и стоя среди облаков, мог ли он точно сказать, где находится?

Янь Чжэнмин раздраженно сморщился и попытался придумать, как сбежать из этого странного места, но угол обзора снова изменился. Его старший наставник, Тун Жу, встал и произнес:

— Ты ошибаешься. Бесчисленные поколения пытались достичь бессмертия, но кто из них преуспел? Рано или поздно жизнь подойдет к концу. Я похож на муравья, но я же и отличаюсь от них. И я и муравьи, мы рождаемся утром, а умираем в сумерках. Однако, когда-нибудь все они станут глиной под ногами, но даже если мое тело умрет, моя душа станет частью родословной горы Фуяо. До тех пор, пока наследие моего клана живет, родословная Фуяо не прервется. Почему я должен стремиться к иллюзорному долголетию?

Сюй Инчжи понимал, что их пути совершенно разные. Все советы были бессмысленными.

— Хорошо, если ты так настаиваешь, мне больше нечего тебе сказать. Но я действительно не смогу тебе помочь. То, что ты видел в тайном царстве трех существований, все равно произойдет. «Жизнь» клана Фуяо действительно подходит к концу. Что ты собираешься делать? С древних времен те, кто рисковал всем, в попытке бросить вызов воле небес, получали лишь противоположное тому, что хотели. Ты тоже хочешь пойти по этому пути, мой старый друг?

— Не забывай «Великий Путь» состоит из пятидесяти частей, а небесное прорицание открывает лишь сорок девять*. Ничто не совершенно, но всегда есть способ выжить. Я обязательно найду его.

Сказав это, мужчина повернулся, чтобы уйти.

Внезапно, Сюй Инчжи окликнул его:

— Подожди, Сяо Чунь...

Тун Жу остановился как вкопанный. Опустив голову, он лишь тихо вздохнул.

— Это не то, о чем ты думаешь.

— Тогда кто он для тебя? — спросил Сюй Инчжи.

— На протяжении многих лет Цзян Пэн лишь номинально был моим учеником. Зачастую, я даже не виделся с ним. Сяо Чунь мой единственный ученик. У меня нет никаких грязных мыслей насчет него. Просто…

Но вдруг, словно почувствовав, как бессмысленно объяснять все это постороннему, Тун Жу лишь слегка улыбнулся, а затем внезапно исчез.

Янь Чжэнмин ошеломленно промолчал.

Он ясно чувствовал безмерную усталость, поднимавшуюся в сердце его старшего наставника. Только один человек мог рассеять его тысячелетнее одиночество. Они так долго поддерживали друг друга, что их связь стала такой же глубокой, как Северное море. Стоило Тун Жу только взглянуть на этого человека, и в его сердце тут же расцветала весна.

Что же до всего остального... Как он мог посметь?

Янь Чжэнмину стало плохо. Он вдруг засомневался, все ли в порядке с его чувствами и разумом. Были ли эти, так называемые, «грязные мысли», хорошо ему знакомы?

Куча абсурдных теорий цветами персика расцвели5 в голове Янь Чжэнмина. Ему казалось, что все его тело покрыто грязью. Достоинство главы клана разбилось вдребезги, и он попросту больше не мог его вернуть.

5 桃色 (táosè) обр. любовный, романтический, амурный. Цветок персика — символ романтической любви. Говорят, что у очень популярного человека со множеством любовников судьба «цветка персика».

В этот момент картина перед его глазами изменилась. Осмотревшись, он понял, что вернулся со своим наставником на гору Фуяо.

На миг Янь Чжэнмин даже позабыл свои недостойные домыслы о любовной истории старших. Его сердце забилось быстрее. Юноша надеялся, что Тун Жу замедлит шаг и позволит ему хорошенько рассмотреть прошлое горы Фуяо.