Замуж за Черного Властелина, или… мужики везде одинаковы

— Почему ты в таком странном виде? — не нашел ничего лучшего, как спросить очевидную глупость Кондрад.

— По кочану! Жертвам парфюмерной промышленности я принципиально не отвечаю, — продолжала я двигаться к двери.

— Илона, ты опять дерзишь! Сколько можно мне в душу плевать? — вызверился Кондрад, морщась от неприятного запаха.

— Я? Тебе?! В душу?! Я туда не доплюну! — поведала я ему и скрылась за дверью.

Если вы думаете, что Илона с чистой совестью отправилась спать, то вы плохо меня знаете! До кондиции мне было еще далеко, и я, нимало не смущаясь, двинулась в направлении винного погреба, приплясывая и подпевая:

Пятнадцать человек на сундук мертвеца,
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Пей, и дьявол тебя доведет до конца.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!..

— Ваше высочество, вам помочь?

— Герцогиня, может, доставить вас в покои?

— Давайте я поддержу вас, миледи!

Ага! Фиг вам с добрыми глазами! Я бодро разгоняла по дороге всех слуг со скоростью, достойной душевнобольного. Они провожали меня расширенными от удивления глазами. Как я их понимаю! Если бы встретила подобное грязное, босое, взъерошенное, полуголое чудо на пути, точно бы покрутила у виска пальцем. Но я чудо, подобное себе, не встретила и обреталась в прекрасном настроении, стуча от всей души кубком по стенам, вазам, дверям, статуям, доспехам и прочему. Развлекалась я таким образом до тех пор, пока дорогу мне не заступила Ниала. Та гневно смотрела на меня уничтожающим взглядом, уперев руки в бока.

— Нам не страшен серый волк! — сообщила я и попыталась обойти преграду в ее лице, но была коварно схвачена.

Оказавшись в капкане рук, вздохнула и поведала миру:

— «Приплыли! — сказала Красная Шапочка и почесала свою волосатую грудь».

На Ниалу мое выступление не произвело ни малейшего впечатления. Она лишь покрепче стиснула меня и куда-то потащила. Мне именно туда не хотелось, пришлось выкручиваться с применением силы, выкрикивая лозунг:

— Свободу Юрию Деточкину!

— Ты что творишь! — рассердилась старушка, поняв, что удержать меня не удастся.

— Я не творю, я вытворяю! — поправила ее невменяемая аристократка в моем лице, добавляя: — Можете топать к своему Кондраду, он уже в адеквате!

— Деточка моя, у тебя получилось! — умилилась пожилая женщина и собралась заново заключить меня в объятия. На нежности меня сегодня не тянуло, пакости были ближе моей душе. Отодвинувшись на приличное расстояние и зорко следя, чтобы оно не уменьшалось, предупредила:

— Но-но, без глупостей!

— Да что с тобой? — изумилась Ниала, следя за моими маневрами.

— Что со мной? — делано поразилась я. — Да сущая мелочь! Никто из вас даже не поинтересовался, каково мне. Вы лишь квохтали: «Ах, Кондраду плохо! Ах, его нужно срочно спасти! Иди, Илона, спасай Властелина!» И пихали меня на передовую. Никому из вас в голову не пришло спросить, как я себя чувствую, не скучаю ли по семье и что-нибудь еще. А поскольку меня не спросили, то придется ответить самой. Сообщаю. Мне все это до чертиков надоело! Я устала и желаю отдохнуть, пока вы меня еще куда-то не запихали и не потребовали очередного подвига. Оставьте меня в покое!

Высказавшись подобным образом, я гордо развернулась и пошлепала в сторону винного погреба под ошарашенным взглядом Ниалы, не забывая аккомпанировать себе стуком кубка по стенам и завывая:

Светофоры, дайте визу,
Едет «скорая» на вызов.
Кто-то на Пушкарской задыхается.
Есть тревога на лице,
Есть магнезия в шприце,
Щас она там быстро оклемается.[12]

Добравшись таким макаром до места назначения, я обозрела ряды бочек и принялась дегустировать вино. Где-то на седьмой или восьмой дегустации ноги отказались меня держать. Обругав предателей нехорошими словами, я плюхнулась рядом с бочкой, чтобы далеко не ходить за добавкой, и продолжала целеустремленно надираться. Зачем? Потому что я начинала киснуть. А чтоб не киснуть, надо квасить! Вот я и квасила от души в одну душу.

И надо вам сказать, неплохо так пошло. Вскоре все уже казалось в розовом цвете, и «белочка» подкрадывалась все ближе и ближе. Поскольку я уже допилась до той стадии, когда желателен собутыльник тире собеседник, то ее присутствию несказанно обрадовалась и пригласила:

— Присоединяйся! Тут всего много! — и обвела широким жестом погреб. От размахивания руками меня малость повело, и новая собутыльница резво поймала мое неустойчивое в пространстве тело. И тут я выяснила, что у белой горячки чрезвычайно знакомые зеленые глаза. Это показалось мне подозрительным, и я глубоко задумалась. Но это неблагодарное занятие мне быстро надоело. Помахав перед собой ладошкой и проверяя, не почудилось ли мне, я неуверенно спросила:

— Ты кто?

— По-моему, тебе хватит пить, любимая, — сообщил мне глюк мужским голосом и попытался отобрать кубок.

Счас! А я так и отдала! Размечтался, наивный.

— Это по-твоему — хватит, а по-моему — нет! — категорично отвергла я предложение и прижала посудину покрепче к груди. Ну ладно, к подобию груди, если честно. Но не будем о печальном. Я уж было собиралась взгрустнуть, как до меня дошло:

— Ты как меня обозвал? Может, хватит издеваться?

— Я не издеваюсь, в отличие от тебя, а говорю правду, спокойно поведал мне Кондрад, все еще держа меня на руках.

— Да? — чрезвычайно удивилась я и начала вредничать: — А почему я тебе не верю?

— Совсем? — ласково поинтересовался мужчина и как-то крепко прижал меня к себе. Воздух из меня вышел, но обратно почему-то не зашел. Видимо, все было занято вином и алкогольными парами. Но без воздуха стало невмоготу, и я ущипнула Кондрада куда пришлось. А пришлось, видимо, на чувствительное место, так как он возмущенно выругался, но хватку ослабил.

Благодатный воздух все-таки в меня проник, и, отдышавшись, я гордо заверила его:

— Совсем! — И попыталась спастись бегством. Что занятие это бесперспективное, я поняла после десятой попытки спрыгнуть с его рук. Или одиннадцатой? Честно говоря, их было так много, этих попыток… я сбилась со счета. Когда, пыхтя от возмущения, девушка взяла тайм-аут и задумалась о своей дальнейшей судьбе, Кондрад спросил:

— Успокоилась?

— Нет! — не желала сдаваться горе-пьяница, тщетно поправляя слезшую на нос диадему.

Мужчина предпринял еще одну героическую попытку достигнуть консенсуса:

— Поговорить не хочешь?

— Я от тебя ваще ничего не хочу! — отвергла я его предложение мира, продолжая сражаться с диадемой.

— Почему?

— Потому что я тебе не верю.

— Да почему, черт тебя подери!

— Потому что не желаю иметь с тобой больше никаких общих дел.

— Гр-р-р! Илона, объясни, чем я тебя не устраиваю!

— Эт-то вс-сегда пожалуйста. Ты ненадежный, непостоянный, самоуверенный тип. Ты меня игнорируешь и постоянно обламываешь.

— Это все? — напряженным голосом поинтересовался Кондрад, когда я сделала передышку в перечислении его недостатков.

— Нет! — уведомила его я. — Сейчас вот скон… сконцентрируюсь и добавлю!

Ждать он не стал и закрыл мне рот поцелуем. И что я говорила?! Постоянно дразнит и обламывает! Такой произвол я вынести не могла и укусила его за губу, больно, до крови. А нечего себе воображать, будто я ему на шею буду кидаться при каждом удобном для него случае!

Кондрад отодвинулся от моего лица и, не вытирая сочащуюся тонкой струйкой кровь из прокушенной губы, прорычал:

— Ты сама напросилась! Я лишь хотел, чтобы все было по-людски!

И, снова сжав меня в охапку, куда-то потащил. И почему это все мне не нравится?

— Куда ты меня тащишь? Положь на место, — потребовала я, с трудом успокоив желудок от тряски.

— Туда, где я докажу тебе, что ты неправа!

Сказано это было таким тоном… дальше спрашивать я поостереглась из опасения за свои внешние и внутренние органы. Все равно куда-то дотащит, а там и узнаю, стоит лишь немного подождать. И я принялась ждать, сражаясь со сном. Но поскольку день у меня выдался тяжелый и алкоголя во мне плескалось тоже немало, то вскоре меня сморила дрема.

Сквозь сон я слышала чьи-то бубнящие голоса, еще какие-то шумы и прочие странные звуки. Завоняло сладковатым дымком, похоже, из того самого кадила. Опять: «Бу-бу-бу».

В тепле основательно разморило, тут меня требовательно потрясли и ласково сказали:

— Скажи «да» или кивни!

Я кивнула и только потом сонно поинтересовалась:

— А зачем?

— Затем, что ты только что дала согласие выйти за меня замуж, — поставил меня в известность Кондрад, и глаза у меня моментально открылись. Он не врал: я находилась в церкви и выходила замуж. О боже, какой кошмар! Пока я переваривала весь ужас происходящего, он поставил меня на пол, развернул лицом к себе и, надевая на палец кольцо, начал говорить:

— Я, Кондрад Дорсетский, клянусь в вечной верности Илоне, беру ее в законные жены и обязуюсь защищать ее ценой своей жизни и не оставлять в горе и радости…

Падали слова древней клятвы, привязывая ко мне Властелина, и мир подернулся пленкой, теряя очертания. Я возвращалась домой. Условие было выполнено: Кондрад женился… на мне и дал клятву верности.

Последнее, что я увидела, было растерянное лицо Кондрада, и тут же раздался его полный отчаяния крик:

— Не-э-эт!!!