Не потеряй душу

А таблетки…

Я заранее решила не спрашивать, от чего они. Не хотела знать. Но и не могла игнорировать побочные эффекты. Я была вялой все время и спала по полдня.

В следующий свой приезд дядя Брендон и тётя Вэл привезли мне мои джинсы и «О дивный новый мир», и следующий день между сном я читала. В тот вечер Пол дал мне шариковую ручку и блокнот размером А5, и я начала писать тест от руки, отчаянно скучая по ноутбуку, который папа прислал мне на прошлый день рождения.

На пятый вечер в «ла-ла-ленде» мы с тётей и дядей сидели на диване в общем зале. Тётя Вэл без умолку болтала о танцевальной рутине Софи, о многих этапах переговоров со спонсором команды по поводу новых униформ: трико с закрытыми ногами или отдельный топ и облегающие штаны.

Лично мне не было никакого дела, пусть Софи хоть голой танцует. По факту, жизненный опыт однажды откроет для ее карьеры интересные возможности. Но я слушала, потому что какими бы унылыми ни были истории тёти Вэл, они происходили в настоящем мире, а я скучала по нему больше, чем когда-либо по чему-нибудь в своей жизни.

Затем посредине подробного описания трико, несколько одновременных выкриков и ругательств в приемной привлекли мое внимание. Я не смогла разобрать слова из двух радиоприемников, но там происходило явно что-то необычное.

Мгновение спустя, крики стали громче обычных тонов, которые использовал медперсонал, и доносились откуда-то из-за приемной. Прозвучал пропускной звонок главного входа. Дверь в крыло открылась, и двое крупных мужчин в больничных штанах внесли парня примерно моего возраста, крепко держа его под две руки. Он отказывался идти, поэтому его босые ступни волочились по полу за ним.

Новенький выглядел истощенно и вяло, кричал так, что у него могла лопнуть голова, хоть мне и не удалось понять ни слова из им сказанного. Он также был абсолютно голым и пытался сбросить одеяло, которое кто-то набросил ему на плечи.

Тётя Вэл вскочила на ноги на своих высоких каблуках в ожидаемом шоке. Она открыла рот, плотно прижала руки к бедрам. Хмурый взгляд дяди Брендона мог бы парализовать каждого, кто увидел бы его. И пациенты из всего крыла вышли из своих комнат, ведомые интересом к происходящему.

Я осталась сидеть на диване, парализованная не только ужасом от увиденного, но и тем, что вспомнила. Я тоже выглядела вот так, когда медперсонал привязывал меня к кровати? Мои глаза были такими же блестящими и отрешенными? Конечности тоже мне не повиновались?

Естественно, на мне была одежда, но ее бы не было, если бы моя следующая паническая атака наступила, пока я принимала душ. Они бы выволокли меня голой, чтобы привязать к кровати?

Пока я, ошеломленная и объятая ужасом, смотрела, как санитары наполовину тащили новенького через крыло, дядя Брендон отвел тётю Вэл в угол ныне уже пустого общего зала. Он бросил на меня короткий взгляд, но я притворилась, что не заметила. Я понимала, что дядя не хотел бы, чтобы я услышала то, что он собирался сказать.

— Мы все делаем неправильно, Вэл. Она не должна оставаться здесь, — с яростью прошептал он, и внутри я возликовала. Есть у меня шизофрения или нет — а диагноз еще даже не подтвердили — мне не место в Лейксайд. В этом у меня не было сомнений.

Краем глаза заметила, как моя тётя скрестила руки на узкой груди.

— Доктор Нельсон не позволит ей уехать, пока…

— Я смогу его переубедить.

Если кто-то и мог, то это дядя Брендон. Он даже рыбе воду мог продать.

Один из санитаров выпустил руку своего подопечного, чтобы поправить плед, и парень толкнул его в спину, затем попытался избавиться от другого санитара, а теперь выкрикивал какие-то проклятья.

— Сегодня не его смена, — прошептала тётя Вэл, по-прежнему напряженно пялясь на суету. — Ты сможешь встретиться с ним только завтра.

Хмурость дяди усугубилась.

— Первым делом позвоню ему утром. Сегодня последняя ночь Кейли здесь, даже если мне самому придется вырывать ее отсюда.

Если бы я не боялась привлечь внимание к тому факту, что подслушивала, то я бы подпрыгнула и возликовала.

— Предполагая, что у нее больше не было… эпизодов после того случая, — сказала тётя Вэл, фактически маршируя по фойе.

И вот тогда я заметила Лидию, свернувшуюся клубочком в кресле в дальнем углу комнаты, ее лицо скривилось от боли, она наблюдала за нами тремя вместо того, чтобы смотреть на суету, как и все. Девочка даже не попыталась спрятать тот факт, что подслушивала, и даже улыбнулась мне тонкой грустной улыбкой, когда увидела, что я заметила ее.

Когда персонал взял новенького под контроль и безопасно успокоил его в закрытой комнате с ремнями, тётя и дядя быстро попрощались со мной. И в этот раз, когда дверь крыла закрылась за ними, мой обычный поток горечи и отчаяния прорезала тонкая, сладкая ленточка надежды.

От свободы меня отделяли восемь часов и один телефонный звонок. Отмечу это сожжением дизайнерского спортивного костюма.

* * *

Следующее утро стало моим седьмым днем в Лейксайд, и первой моей мыслью после пробуждения было то, что я официально пропустила танцы. Но слишком сильно расстраиваться по этому поводу было тяжело, потому что последовала вторая мысль — сегодня я буду спать в своей постели. Одно воспоминание об этом заставляло посмотреть на все в более ярком свете.

Может, в конце концов я не была сумасшедшей. Может, у меня всего лишь предрасположенность к паническим атакам, и таблетки, выписанные доктором, могли взять их под контроль. Может, я могла иметь нормальную жизнь, как только оставлю Лейксайд позади.

Я проснулась, когда еще не рассвело, и сложила половину паззла на пятьсот деталей до того, как сестра Ненси пришла в общий зал с вопросами о здоровье моего желудочно-кишечного тракта и моих суицидальных импульсах. Я даже улыбнулась, пока прикусывала язык, чтобы не дать сорваться словам о том, куда она может засунуть свои вопросы.

Остальным членам персонала мое хорошее настроение показалось подозрительным, и, клянусь, меня проверяли чаще, чем обычно. Что было бессмысленно, потому что я только и делала, что собирала паззл и пялилась в окно, жаждая свежего воздуха. И пончик. Я умирала от желания слопать пончик только потому, что я не могла его получить.

После завтрака собрала все свои вещи. Каждый дурацкий яркий спортивный костюм и каждую пару пушистых носков. Мой экземпляр «О дивный новый мир» и мою рукопись — эссе на тысячу двадцать два слова, каждое из которых я пересчитала. Трижды.

Я была готова уехать.

Сестра Ненси заметила мою упакованную сумку и аккуратно застеленную кровать, вскинула одну бровь, но не сказала ничего, когда проверила меня и сделала отметку на планшете.

К ланчу я бесконтрольно нервничала. Постукивала вилкой по столу, выглядывала в окно, высматривала дядину машину на парковке. Или тётину. Каждый раз, поднимая глаза, я видела, что Лидия смотрит на меня, немая хмурость написана на ее лице вместе с постоянной гримасой боли. Что бы с ней ни произошло, ей становилось хуже, я ей сочувствовала. И не могла не задаться вопросом, почему врачи не давали ей болеутоляющее посильнее. Или вообще, давали ли они ей таблетки.

Я собирала головоломку около часа после ланча, когда громкий треск послышался со стороны крыла для мальчиков, и санитары сорвались в том направлении. Пока они бежали, мою грудь, словно кулаком, охватила знакомая хмурая паника и сжала так сильно, что я не могла дышать.

Меня омыло отчаяние, горькое и отрезвляющее. Нет! Не снова! Я сегодня уезжаю…

Но только если не закричу. Если они не привяжут меня к кровати. Если не вколют мне полный набор успокоительных, чтобы я проспала следующие пятнадцать часов.

Сердце качало кровь по моей системе так быстро, что кружилась голова. Я оставалась сидеть, пока другие пациенты вставали, настойчиво двигаясь к широкому дверному проему. Крик еще не зародился. Возможно, если я абсолютно не буду двигаться, он и не вырвется. Может, в этот раз мне удастся его контролировать. Надеюсь, таблетки помогут.

Вниз по коридору что-то тяжелое ударялось о стены, и темная паника расцветала внутри меня, от чего сердце увеличилось и потяжелело от скорби, которую я не понимала.

Лидия поднялась со своего места, встав спиной к крылу мальчиков. Ее глаза были закрыты, и она морщилась. Пока я смотрела, замерев на месте, она упала вперед, согнувшись в талии. Ее колени ударились о виниловую плитку. Девочка уперлась одной рукой в пол, вторую прижала к животу от явной боли и негромко вскрикнула. Но никто не услышал ее из-за треска дерева, что раздался из коридора. Никто, кроме меня.

Мне хотелось помочь ей, но я боялась пошевельнуться. Уже сейчас крик зарождался внутри меня, прорываясь наружу. Горло сжалось. Я схватилась руками за подлокотники кресла, костяшки пальцев побелели от напряжения. Таблетки не работали. Это означало, что мои панические атаки не были признаком ни шизофрении, ни тревоги?

Широко распахнув глаза, я наблюдала, как Лидия попыталась встать, держась за край столика для равновесия. Одну руку она все так же прижимала к животу, вторую, уже свободную, протягивала мне, в ее глазах стояли слезы.

— Идем, — прошептала она, затем громко сглотнула. — Если хочешь уехать отсюда, пойдем сейчас со мной.

Если бы я не была занята тем, что сдерживала свой крик, я могла бы подавиться от неожиданности. Она умела разговаривать?

Я сделала глубокий вдох через нос, затем отпустила стул и подала ладонь в ее протянутую руку. Лидия потянула меня вверх с небывалой силой, и я последовала за ней через комнату, между пациентами, вниз по коридору крыла для девочек, пока все остальные пялились в противоположном направлении. Она остановилась лишь раз, на половине пути, снова согнулась от боли, когда ужасающий визг прорезал воздух в другой стороне крыла.

— Это Тайлер, — ахнула она, когда я потянула руку вверх и прижала кулак к своим губам, перекрывая рвущийся наружу крик. — Новенький. Ему так больно, но я не смогу забрать столько…

Понятия не имела, о чем она говорила, и не было сил спросить. Я могла лишь тянуть ее вперед, двигаясь ради нее сейчас больше, чем ради себя. Что бы ни было с ней не так, это как-то было связано с Тайлером, так что расстояние от места суеты точно будет к лучшему, как и для меня.

В конце коридора мы, спотыкаясь, вошли в мою комнату, когда визг стал громче. Лидия ногой пнула дверь, чтобы закрыть ее. В моих глазах стояли слезы. Причитание, словно песнь по мертвому, зарождалось глубоко в моем горле, и я не могла его остановить. Все, что выходило делать, это держать рот закрытым и надеяться на лучшее.

Лидия упала на мою кровать и протянула ко мне руки, ее лицо побледнело, покрылось крупными каплями пота, несмотря на кондиционирование в комнате.

— Поторопись, — сказала она, но когда я сделала шаг вперед, былая серость окутала комнату из ниоткуда. Она была повсюду. Просто внезапно появилась здесь, высосав цвет из всего, уплотнялась с каждой секундой, пока пронзительный визг пытался вырваться из моего горла.