Шоу "Подбор"

— До того, как журналисты дадут этому происшествию название и примутся перетирать подробности до костяной пыли. — закончила мама, вскинув на меня пронзительный голубой взгляд.

— В чем дело? — усмехнулась я. — Тетушка в очередной раз сделала неудачную пластическую операцию? В прошлый раз из-за этого инцидента тоже было много шумихи, однако по моей репутации событие никак не ударило. Неужели в роду Оплфорд могло произойти что-то значительнее этого?

— Могло, — кивнул отец, не оценив юмора. — и это касается непосредственно тебя, Каролина. Поэтому твой оптимизм имеет все шансы рухнуть.

— Знаете, если бы вы перестали ходить вокруг проблемы и решились обозначать ее, то у меня было бы больше шансов быстрее разобраться в происшествии и найти пути решения. — пожала я плечами. — Или сделать хоть что-то, чтобы последствия не оказались колоссальными.

— Дорогой, Каролина взрослая девочка, — вздохнула мама. — она все равно должна была бы узнать об этом. Понимаешь, доченька…

Дело плохо. Если уж мама назвала меня доченькой, то самое время искать куда бы закапаться лет так на сто. А лучше двести — для надежности.

— Не понимаю. — честно призналась я, обведя взглядом собравшихся. Но и у тех выражение лиц были далеки от просветленных. А значит не я одна не в курсе происходящего здесь.

— Это не так уж и легко объяснить… — начала мама издалека, вложив ладонь в руку папы.

— Ты приемная. — выдал папенька, заслужив неодобрение мамы в виде яростного шипения. — Мари, как ты уже заметила, Каролина взрослая девочка, не нужно ходить вокруг да около. Пластырь нужно сдирать разом.

— Наш ребенок не пластырь! — взбесилась вдруг мама, подскочив на ноги. — Тебе всегда было плевать на психологический комфорт Каролины!

— Предлагаешь обсудить этот вопрос сейчас? — спокойно вопросил папа, взглянув снизу-вверх на нервно кусающую губы маму.

— Да какая теперь разница? — вздохнула она, махнув рукой и отвернувшись в сторону окна.

А я? Я сидела и пыталась…осознать.

Как-то заторможено до меня дошло значение этого слова. Но, когда осознание страшного слова, побуквено ударяясь о мозг, всплыло в памяти, я только раздраженно дернула плечом. Не то определение…А потом до меня дошло, что второго значения нет. Приемная — это значит, что я не родная дочь.

— А как же семейное сходство? — вопросила я как-то безразлично, сама поразившись своему тону.

Потому что хотелось вскочить на ноги, в процессе маша руками и всем видом выражая недоумение, перетекающее в один единственный вопрос: «Какого черта?!».

Картина собственной жизни пошла мелкими трещинами прямиком в центре, расползаясь некрасивыми линиями по периметру. Как если бы зеркало, в котором я отражаюсь, кто-то разбил одним уверенным движением. Ты приемная. И осколки в каждую из сторон, некоторые, особенно острые, впиваются в лицо, заставляя в ужасе кричать.

Но это все мысленно. В реальности же я словно потухла, только спину выпрямила неестественно сильно, отчего она неприятно побаливала. Да еще и ощущение чужой руки, сжимающей мои пальцы, напоминало о том, что это не бредовый сон, мне не послышалось, и я не задумалась о своем, представив худший исход событий.

А мир медленно летел к чертям, заставив перед глазами повиснуть белесую пелену, а окружающий шум слышать сквозь прочное препятствие. Как если бы я закрыла уши или с головой ушла под воду.

Только был ли этот шум? Собравшиеся молчали. А я кричала. Мысленно.

Кажется, именно в такие моменты нужно радоваться умению держать лицо.

— Имеешь ввиду голубые глаза? — как-то странно усмехнулся отец. — Поверь, цвет твоих глаз не имеет никакого отношения к наследственным генам Мари. Просто голубоглазый младенец выглядел так мило и беззащитно, что мы приняли решение взять именно тебя.

Взять. Как товар в магазине. Так и представляю: «Дорогая, посмотри какой симпатичный ребенок, свеженький еще. Производитель гарантирует качество продукта…тьфу, младенца». А затем они просто купили меня, оплатив кредиткой мое право на существование.

Наверное, удобная это штука — усыновление. Пришел, выбрал посимпатичнее, подписал бумаги и вот, детёныш твой. А главное вернуть можно в любой момент. Красотища!

— А мимика, жесты, манеры — это все переходящее. — продолжил оте…а отец ли? Могу ли я его так называть? — Ты просто переняла наши привычки, которые заставили окружающих действительно видеть в тебе наши черты.

Отыскав где-то на дне пустой себя остатки сил, я перевела взгляд на него. Светлые волосы, бакенбарды, дуратская борода, считающаяся сейчас в светском обществе модной, надменный взгляд и холодная выдержка истинного аристократа. Просто образец отстраненности и самолюбия.

Только вот еще пару минут назад я воспринимала все это как родное, обычное, привычное. Родители же, так что надменность можно и потерпеть. А теперь? Расстояние между нами словно выросло до нескольких миллионов световых лет, отделив нас друг от друга. И больше не казался этот мужчина родным, скорее пугал своей неожиданной чуждостью.

А взгляды собравшихся были обращены на меня. Сэр Аньелли напряженно вглядывался в мое лицо, пытаясь отыскать что-то только ему ведомое. Мистер Арчибальд в задумчивости оглядывал меня, наверняка размышляя над тем, кого приволок на шоу. Естественно, если эта история с удочерением всплывет в СМИ, меня нужно будет самым наибыстрейшим образом вышвырнуть с проекта. Ведь может пострадать репутация Роберта. А вот сам наследник рода Арчибальд глядел на меня с сочувствием и некой злорадной удовлетворенностью косился в сторону Клода.

Клода…

Маршал Инквизиции на меня не смотрел. Глядел в задумчивости куда-то поверх головы, в сторону. Только меня притянул к себе ближе и успокаивающе, механически поглаживал мою руку.

Кажется, он не знал, что сказать. Да и что тут скажешь?

Я и сама-то не знала, что говорить внутренней себе. Просто как-то заторможено воспринимала действительность. И тем не менее, вопросы были. Только с языка не рвались в своей обычной манере.

— Мы выяснили через несколько месяцев после свадьбы, что не можем иметь детей. — продолжил человек, которого я считала отцом. Биологическим, в смысле. Стоп. Так, получается, где-то там есть и другие мои…родители? — По крайней мере, друг от друга. Но разрывать из-за этого выгодный для обеих сторон брак не сочли разумным.

Вот как, а я всегда считала, что у них любовь. Да и мам…Мари так говорила. А сейчас выясняется, что брак — это событие выгодное для обеих сторон.

— Можно было бы использовать донора, воспользоваться услугами суррогатной матери или усыновить ребенка, — говорил отец, который вовсе не является таковым. — но первые два варианта нас не устраивали. Пришлось прибегнуть к третьему. Мы приехали в детски дом и…

— В какой? — вопросила я, принципиально разглядывая картину. Только не видя ее. Кажется, художник изобразил пейзаж во время грозы. Или все же портрет? Но сфокусировать взгляд не получалось.

Я только и могла, что сидеть, в попытке удержать лицо. И, надо признать, мне это удавалось, потому что Арчибальды продолжали смело глядеть на меня. Был бы на моем лице ураган эмоций: боль, разочарованность, полное ощущение собственной дезориентации — все то, что кружило внутри, — они бы не выдержали моего взгляда, отвернулись.

— В пригороде Лондона. — отозвалась Мари, когда у меня уже сложилось впечатление, что этот вопрос будет проигнорирован. — Не в городе, потому что близкая расположенность приюта могла бы вызвать ненужные встречи и инциденты, но и не далеко — объяснять причину долгой отлучки не хотелось. А так, ну съездили мы загород, что такого? Пикник устроили, в поход сходили…

— Ага, и так благоприятно свежий воздух воздействует на женский организм, что вернулись вы из короткой поездки уже с ребенком. Чудеса природы! — едко вставила я, отдернув руку, когда Клод в очередной раз успокаивающе меня погладил. — Я не психую!

Судя по взгляду, брошенному поверх моей головы, он не поверил. Но попытки прикоснуться больше не сделал, и на том спасибо. Только рука его до сих пор оставалась на талии, вызывая смутное раздражение.

— Я после той поездки исчезла из поля зрения на некоторое время, — пояснила Мари, продолжая изучать темнеющее небо. — а когда вышла в свет, ты была уже со мной. Меня не было видно три года, поэтому, когда СМИ впервые услышали о том, что у рода Оплфорд появилась наследница, все считали, что мы скрывали тебя два года и…

— Сколько мне лет? — сухо вопросила я.

— Двадцать четыре. — охотно отозвался отец. Или нет. Решить, как воспринимать этого человека теперь, было трудно.

По сравнению с услышанной новостью то, что я старше на год, показалось вдруг смешным. Усмехнувшись, я откинулась на спинку дивана, задев затылком плечо Клода. Но тот этого даже не почувствовал, да и я заметила уже после того, как голову обожгла волна горячей боли.

— Вы мне и паспорт подделали? — вопрос прозвучал как обвинение.

Ответ я уже знала. Да, подделали, сделав меня преступницей. Потому что махинации с документами, удостоверяющими личность, — это уголовное преступление. Но какая им разница? Наверняка, они даже и не беспокоились из-за этой мелочи.

— Нам пришлось, ведь…

— …ведь надо же как-то прикрыть собственный прокол. — закончила я за него. — Потому что честно и открыто признаться, что наследница рода вовсе не наследница — это выше сил рода Оплфорд.

— Не вдавайся в юношеский максимализм, — поморщился отчим. Или отец? — ничего не изменилось. Ты по-прежнему наша дочь, просто не…

— …ваша. — снова закончила я, ощущая, как ступор отходит на задний план, а его место занимает раздражение, вызванное этим обманом. — Кто мои настоящие родители?

— Мы твои родители, — сухо произнес приемный отец, словно отрубив. — которые, заметь, не сдали тебя в приют и обеспечили тебе беззаботную жизнь.

— Беззаботную?! — в этот вопрос я вложила столько яда, что сама себе поразилась. — Интересно, а какую именно часть моей жизни ты считаешь беззаботной? Может быть, в пансионате, куда вы являлись хорошо если раз в год? Или моя жизнь была беззаботной в тот момент, когда пятилетняя я должна была развлекать ваших гостей, получив впоследствии очередную паническую атаку? Да ты понятия не имеешь какая у меня жизнь!

— Ты ни в чем не нуждалась! — раскатисто напомнил он, что рычаги давления остались прежними.

— И ты не устаешь об этом напоминать каждый раз, когда тебе нужно использовать очередную тактику психологического шантажа! — отозвалась я, тоже вскакивая на ноги. — Вот только материальное благополучие не означает психологический комфорт!

— Да на что тебе жаловаться? — презрительно фыркнул батюшка. — Мой отец бил меня ремнем до крови, пытаясь воспитать из меня достойного члена общества. Я же к тебе ни разу не применил ни один из его воспитательных методов! Я отличный отец, на которого ты просто не имеешь права жаловаться!

— Как звали мою подругу? — вопросила я горько.

— Какую из? — сделал он вид, что не понял.

— Единственную, — охотно пояснила я, даже не попытавшись скрыть желчь в каждом слове. — ту, что застрелили в цветочном магазине!