Никогда — это обещание

Я занималась и оттачивала идеальный образ, как будто от этого зависела моя жизнь. Часы, потраченные на тренировку улыбки перед зеркалом, переделку моего кентуккийского гнусавого говора в мягкий среднезападный акцент и обучение тому, как сдерживать слёзы во время эмоциональных новостей, сполна окупились в тот момент, когда меня пригласили вести шоу по выходным.

И вот пять лет спустя я сидела лицом к лицу с Бо, впервые за десять лет ослабив защиту. Показывая свои трещины. И это было больно. Физически больно.

Слова не могли вырваться наружу из-за страха того, что я должна сказать.

— Ты в порядке? — спросил он, поднимаясь, чтобы подойти ко мне.

Я завидовала таким людям, как он, людям, которые не боялись носить свои эмоции, как любимую старую футболку, легко и удобно.

— Да, в порядке, — солгала я, отмахиваясь от него. Схватив салфетку из лежащей рядом коробки, украшенной примитивно нарисованными берёзовыми ветками, промокнула уголки глаз. Я любила Бо. Без сомнений. Мечтала о том дне, когда он скажет, что всё ещё любит меня. Но время сейчас было неподходящее. — Немного поздно, тебе не кажется?

— Поздно?

— Чтобы вернуться за мной.

— Мы не назначали дату.

— Знаю, но слишком много произошло в наших жизнях. Мы два очень разных человека, живущих двумя очень разными жизнями. Ущерб уже нанесён, — всё было не так, как я думала, не так, как сто тысяч раз представляла себе до этого. Я покачала головой, наслаждаясь тем, как чудесно слышать его слова о том, что он любит меня и, представляя, как ужасно будет, когда я расскажу ему о ребёнке, о существовании которого он даже не подозревал.

Его ребёнке.

— Какой ущерб? — спросил он.

Я покачала головой.

— Я уже не та девушка. Думаю, ты разочаруешься, если мы будем такими сумасшедшими, что на этом этапе нашей жизни решим снова сойтись.

— Возможно, я тебя больше не знаю, — выдохнул Бо. — Но я знаю, что чувствую. И, чёрт возьми, Дакота, ты единственная даёшь мне почувствовать себя дома.

— Ты провёл со мной всего пять часов за последние десять лет, — засмеялась я. — Ты просто хочешь, чтобы я стала такой, какой была раньше. Но я не она. Не была ею очень долгое время, и никогда не буду ею снова.

— Я безумно скучал по тебе, — сказал Бо, прижимая руку к сердцу. — Иногда это накатывало волнами. Иногда топило меня.

Я хотела сказать ему, что это чувство взаимно. Но вместо этого не стала раскрывать карты, и на моём лице не дрогнул ни один мускул.

— В каждой песне, которую я написал, есть частички тебя, — он встал, подошёл ко мне и заглянул в глаза. Потом наклонился, взял меня за руку и поднял на ноги. Накрыл мою щёку ладонью, заставив сердце мчаться галопом. Не прошло и двух секунд, как мои губы приоткрылись, безмолвно приглашая его повторить то, что он сделал в этот день раньше.

Я заставила себя забыть о поцелуе, когда появилась Айви, но больше не могла игнорировать то, что происходило между нами. Я тоже тонула, а он был моим воздухом. Его губы завладели моими сильнее, чем когда-либо прежде, вдыхая в меня жизнь и вызывая внутри шквал бабочек. Бо стал мужчиной. Взрослым мужчиной. Он набрал вес и нарастил мышцы. Возмужал и стал сдержаннее. Стал влиятельным. Стал человеком, который знает, чего хочет, и не боится это взять.

И он хотел меня.

Он мог заполучить любую женщину на всей планете, и всё же он хотел меня.

Прошло десять лет, но, когда мы оказывались вместе, он до сих пор был способен заставить меня чувствовать себя единственной девушкой во всём мире. И я ненавидела его за это.

Однако я была сильной и так легко не сдавалась. Моё сердце было укрыто привычной бронёй из смеси страха и гнева, толстой, как шерсть, и покрытой шипами, как колючая проволока: хорошо изолировано и защищено от любой потенциальной опасности.

— Ты понятия не имеешь, что делаешь со мной, Дакота. Что продолжаешь делать со мной после всех этих лет, — раздался приглушённый рык между поцелуями. Его губы оторвались от моих, скользя вниз по шее, в то время как руки медленно путешествовали вниз по моим бокам. Подцепив рубашку, он стянул её через голову, пытаясь взять то, что даже теперь считал своим. — Боже, ты так чертовски прекрасна.

Его пальцы ощупали пояс моих джинсов, ища пуговицу, а сам он продолжал осыпать меня мягкими, голодными поцелуями. Прижавшись ко мне своей твёрдостью, он вызвал дрожь, которая пробежала по моему позвоночнику и опустилась между ног. Он пробуждал во мне такое болезненное желание, какое никто другой после него не смог вызвать.

— Хочешь знать, почему я действительно бросаю выступать, Дакота? — томительно медленно прохрипел его голос, щекоча мою кожу. Бо опускался на колени, оставляя губами на теле горячие следы. Он начал стягивать с меня джинсы и намеревался продолжить говорить.

— Нет, — перебила я его. — Не делай этого.

— Что? — застыл Бо.

— Я не хочу, — мне с трудом удалось укрепить свою решимость и изо всех сил постараться не обращать внимания на доставляющий наслаждение жар, который заставлял желать его так сильно, что это причиняло боль. Моё тело могло просить и умолять всю ночь, но, в конце концов, мой разум победил бы. Так было всегда. — Я не хочу этого.

Бо попятился, подняв руки в воздух, хотя по выражению его лица мне стало понятно, что он не собирался так легко сдаваться. Я понятия не имела, как вернуть наше интервью в нужное русло и сможем ли мы прийти в себя после случившегося, поэтому, откашлявшись, отступила назад.

— Мне нужно подняться наверх и проверить почту. И позвонить моему продюсеру, — сказала я, обняв себя руками. — Я немного устала. Почему бы нам завтра не попробовать снова?

Бо пару секунд изучал меня, нахмурив брови и сжав рот в прямую линию, а потом глубоко вдохнул через нос. Я уже видела этот взгляд раньше, одним жарким летом в Кентукки, когда у его грузовика что-то случилось с двигателем. Он разобрал карбюратор и изучал его, пока не понял, как починить. И по прошествии всего лишь половины дня всё было собрано, и его грузовик снова заработал. Он смотрел на меня так же: как будто пытался понять. Я была сломанной деталью, и Бо был полон решимости собрать меня обратно. Чтобы заставить снова работать.

Я оставила его внизу, а сама направилась в свою гостевую комнату, которая вообще-то была старой спальней Айви. Обои в цветочек и постеры мальчиковых групп над узкой кроватью казались милыми и уютными, и, несмотря на то, что только что произошло, вызывали у меня тёплые, ностальгические чувства. Я цеплялась за этот комфорт, как за единственное, что у меня осталось.

Запрыгнув на кровать, в ту же секунду вытащила телефон и проверила электронную почту, ответив на некоторые письма и пометив остальные, чтобы разобраться с ними по возвращении домой. Несколько пропущенных сообщений от Харрисона заставили меня тут же ему перезвонить: за эти годы я узнала, как сильно он ненавидел ждать.

— Привет, — тихим голосом сказала я, когда он взял трубку при первом же гудке.

— Как у тебя дела? — спросил Харрисон. На заднем фоне было тихо, и я представила, как он сидит в своём любимом кожаном кресле в гостиной нашей квартиры с китайской едой на вынос, со своим iPad и газетой The Wall Street Journal, которую он до сих пор предпочитал читать в бумажном варианте. — Есть что-нибудь интересное?

— Дело движется довольно медленно, — мой голос опустился почти до шёпота. — Но к тому времени, как я уеду в среду, у меня будет всё необходимое.

— Хорошо. Может, ты приедешь домой пораньше? — его заявление было таким неожиданным, что я беззвучно рассмеялась при мысли, что, возможно, он по мне скучает.

Чудно.

— Постараюсь, — пообещала я, прекрасно зная, что Бо не позволит мне уехать раньше. Он не собирался отпускать меня так легко.

— Так непривычно не поехать с тобой вместе, — задумчиво произнёс он. Я услышала на заднем плане шелест бумаги. Харрисон всегда делал одновременно несколько дел. Получить его безраздельное внимание было роскошью, которую в браке мне не представилось возможности иметь.

— Поверь. Ты ничего не упустишь. Здесь тебе до смерти надоест.

По какой-то причине меня никогда не беспокоило, что Харрисон во время наших отношений никогда не посещал Дарлингтон. Хотя, стоило сказать в его защиту, что именно это я когда-то в нём и полюбила. Мне нравилось, что он не копался в моём прошлом — в той части меня, к которой он определённо не имел никакого отношения.

— Не стану тебя задерживать, — сказала я, взглянув на часы на стене. Было ещё рано ложиться спать, но это был долгий день. — Мне нужно подготовиться к завтрашнему дню.

— Спокойной ночи, Коко, — Харрисон произнёс моё имя с глубоким значением, как будто хотел напомнить, что я всё ещё была ею. Всё ещё была Коко.

Я положила телефон на прикроватную тумбочку, надела пижаму и поплелась по коридору в ванную умыться перед сном. В доме было тихо. Бо, скорее всего, сидел снаружи с Руби, всматриваясь в ночное небо.

Выглянув из окна в комнате Айви, я мельком увидела внизу Бо, раскачивающегося в кресле, его рука покоилась на голове Руби. Он почёсывал её за ушами, и ей это так нравилось, что она непроизвольно подёргивала лапой.

Мне часто представлялось, как, мы втроём: я, Бо и наша дочь — живём обычной спокойной жизнью в какой-то альтернативной вселенной. Мы счастливы. У нас старомодный дом, и мы зарабатываем ровно столько, чтобы хватило на жизнь. Мы уважаемые члены общества, неравнодушные и доброжелательные. Наша жизнь проста и наполнена счастливыми воспоминаниями и медленными, томными днями, которые сливались в долгие годы.

Когда-то я больше всего на свете хотела такой жизни с ним. Я хотела оставить Мабри. Хотела, чтобы Бо вернулся. Хотела вкусить все сладости жизни, не считаясь с тем, что мы превратились бы в молодых родителей, столкнувшихся с огромными трудностями и пытающихся всё наладить.

Вместо этого мой выбор ограничивался между тем, чтобы сводить концы с концами, став девятнадцатилетней матерью-одиночкой, или дать Мабри прекрасную жизнь, которую она заслуживала, с Сэмом и Ребеккой.

Я выключила стоящую рядом на прикроватной тумбочке лампу и забралась под одеяло, и тут из продуваемого сквозняками старого окна до меня донёсся еле слышный убаюкивающий голос Бо. Он всё ещё находился внизу, напевая какую-то старую мелодию, которую я слышала раньше. Это была не его песня, а старинная народная, которой его научил дедушка, когда Бо был совсем молодым.

Мои глаза защипало от непролитых слёз, которые я силилась прогнать.

Как человек, все мысли и чувства которого так неразрывно связаны с семьёй, мог по собственному желанию от неё отвернуться?

∙ ГЛАВА 15 ∙
БО
Прошлое

— Привет, ковбой, — эти два коротких слова привлекли моё внимание к весёлой блондинке-барменше, державшей бутылку виски и улыбавшейся мне самой широкой улыбкой, когда-либо виденной мной. — Может, тебе пора остановиться? Вернуться домой? Где ты живёшь?

Я нахмурился, прищурившись. Даже в пьяном оцепенении мне сразу стало понятно, что она была из тех хорошеньких крошек, с которыми одинокий парень мог приятно провести время.