Будь ты проклят, сводный!

Сегодня первый день.

Впереди — еще тринадцать.

Дать ей передышку? Или уже можно идти в наступление?

Пообещал и себе, и Таше, что сломаю ее.

Сплю и вижу, как мы трахаемся.

Тогда, в ванной, между нами случилось нечто невообразимое. То, о чем я не фантазировал в своей больной извращенной голове. Сказать, что пробежала искра — словно крикнуть в пустоту. Петарды рвали раз в семьсот мощнее, чем в Сиднее на Новый Год. Ума не приложу, как мне хватило выдержки не проломить ту хлипкую перегородку из матового стекла и не покончить с мучительным напряжением в паху.

Я бы так и сделал. По-любому. Если бы Таша не дала понять, что у нее никого не было в плане секса. Если прежде у меня закрадывались сомнения на этот счет, то в тот день я ей поверил и дал по тормозам.

Стать ее первым…

Мысль о том, чтобы лишить Ташу девственности будоражит мое нутро до последнего атома. Я ведь никогда не страдал собственнической херью типа: быть для кого-то единственным, или «первооткрывателем» в мир плотских утех. Есть у меня знакомый чувак, у которого пунктик на девственницах. Но, черт, теперь, когда мне известно о нетронутой всякими ацтеками невинности Таши, я столкнулся с неслыханным желанием, граничащим с потребностью, обескуражить ее своими способностями и задать планку, чтобы после секса со мной она осознала — никогда и никогда не будет трахать ее так, как я.

— Челюсть подбери, а то все слюнями затопишь, — ехидное замечание Мирона возвращает меня в реальность.

— А-а-а? — тяну я, медленно переводя взор на Градова.

— На свою залип, спрашиваю?

На «мою»? Ташу…

В груди тупо теплеет из-за дурацкой формулировки Мирона. Ну, что Ташка «моя». Как будто уже по умолчанию.

Я тру ладонью подбородок, скрывая легкое смущение за резким телодвижением, нагло избегаю ответа и берусь за геймпад, чтобы выключить плестейшн. Надо срочно потренироваться. Довести себя до изнеможения, чтобы тошнило от одной даже мысли о любой физической активности, тем более — включающей в себя много интересных горизонтальных поз.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

ТАША

Заставит меня умолять… Ага, как же.

Боюсь-боюсь.

Хотя в глубине души мне страшно, и этот неизбывный, унизительный страх я очень-очень стараюсь укрыть за напускной бравадой. Безбожно лгу сама себе, чтобы от отчаяния не замуроваться в спальне. Честно говоря, я очень близка к такому печальному варианту развития событий. Запастись едой на две недельки и дождаться возвращения мамы в статусе затворницы больше не кажется дикой затеей. Изоляция способна уберечь меня от угроз сводного брата.

Меня не столь пугают слова Антона. Вякнуть что угодно может каждый. Но как только дело доходит до исполнения, далеко не у всех хватает решимости воплотить сказанное в действительность. В Куркове полно дурноты, эгоизма и пофигизма, чтобы сделать так, как он настращал в угоду собственному эго, собственным импульсивным желаниям, но в ущерб окружающим.

Я боюсь его безбашенности. Он слишком самонадеян, потому и опасен.

Случай в ванной послужил неоспоримым доказательством того, что я не настолько непрошибаемая, как мне того хотелось бы. Я не могу доверять себе, когда Антон близко… Все, что мне остается, это не подпускать его. Пусть только попробует подобраться хоть на шаг.

Марк подсказал отличный спортивный зал, в котором проводятся занятия по самообороне. Сегодня мы съездили туда, и я взяла абонемент до конца лета. Девушка за регистрационной стойкой так удивленно на меня косилась, когда я попросила подогнать под меня ежедневную программу. Сомневаюсь, конечно, что за полмесяца я научусь чему-то стоящему или к концу лета превращусь в бодибилдершу… Что ж, какая-никакая польза все равно имеется: я буду меньше времени проводить под одной крышей с этим похотливым животным.

А еще я купила перцовый баллончик. Только сунься, Курков, и я с радостью его проверю эффективность на твоей роже!

— Зачетные хоромы, — подытоживает Марк после того, как я провела ему и Лизе небольшую экскурсию по второму этажу и мансарде. Первый этаж захвачен местным террористом и его компашкой. Честно говоря, против друзей Антона я ничего плохого не имею, так как не знаю в достаточной мере этих парней, чтобы испытывать к ним аналогичный негатив, что и к сводному брату.

Мини-путешествие по особняку Курковых заканчивается в моей спальне.

— Чувствуйте себя, как дома, — радушно улыбаюсь друзьям, закрывая за нами дверь.

Вот опять я вру. У самой-то до сих пор не получается воспринимать эту хоромину как нечто родное, куда хочется возвращаться снова и снова. Стены не заряжают позитивом, лишь служат ограничителями пространства. Дороговизна и стильный интерьер радуют глаз, безусловно, но здесь нет ничего нашего. Разве что сад, который мама взрастила собственными руками.

Дернув за ручку пару раз для проверки надежности замка, я разворачиваюсь к друзьям и зову их на просторный балкон, чтобы полюбоваться видом зоны патио, расположенной на заднем дворе. Ну и маминым садом заодно.

— Чего-нибудь хотите? Выпить, или перекусить? — заботливо интересуюсь я, за спиной заламывая пальцы. Если они скажут «да, было бы неплохо», мне придется спуститься вниз и столкнуться с Антоном.

Марк расправляет плечи и с улыбкой открывает рот, но быстро смыкает губы, как только замечает, что Лиза мотает головой.

— Мы ничего не будем, спасибо, Таша, — отвечает за двоих Марк.

Фух. Супер.

— Поражаюсь я твоему оптимизму, Таш. На твоем месте я бы забралась к матери в чемодан, лишь бы подальше от Куркова, — с легкой задумчивостью в голосе произносит Лиза, наматывая на палец вьющийся локон оттенка паприки и обводя взором бесконечную синеву ясного неба. — Ты. Он. И две недели вдали от родительского надзора. Тебе не страшно? После всего, что он сделал…

Я дотрагиваюсь до шеи, ощущая внезапное распирающее удушение, словно поперек горла застрял камень.

— Я стараюсь не пересекаться с ним лишний раз. Антон, конечно, придурок, но… не настолько же, чтобы переступать черту закона, или типа того, — из недр моего нутра вырывается громкий, надсадный смешок. Очередная ложь, которую не удается утаить от друзей.

Лиза вскидывает брови и таращит глаза так, будто сомневается в моей адекватности и в том, что перед ней стою я — жертва беспощадных поступков сводного брата.

— Если бы не его отец, Антон загремел бы в тюрьму за то, как поступил с тобой, — чеканящим тоном напоминает подруга.

Безрадостные, тягостные воспоминания опутывают меня ледяными цепями, тянущими стремительно во тьму прошлого. Мне немедленно хочется отряхнуться, кожу покрывает зуд, точно сотни ядовитых пауков своими крошечными лапками ползут по лодыжкам, бедрам, рукам, плечам и кусают, кусают, кусают.

— Таша, на твоем месте я бы настояла на его аресте. Но что предпочла твоя мать? Поддаться уговорам своего мужа, сплавить тебя в Испанию и сделать вид, что все забыто.

Хладнокровные, критикующие высказывания Лизы касательно моей мамы заставляют меня молниеносно занять оборонительную позицию и недовольно сверкнуть глазами на обладательницу рыжих локонов.

— Никто никуда меня не сплавлял. Я так захотела.

Если бы мама и Аркадий Валерьевич знали ВСЮ правду, то как бы сильно они не любили друг друга, сохранить крепкий брак им не удалось бы. Единственным верным решением было кому-то — мне или Антону — исчезнуть с глаз долой. Я ни капельки не жалею об учебе в Испании.

Прикусив пухлую губу, Лиза громко вздыхает.

— Прости. Что-то я лишнее болтаю. Не мне судить твою мать и твоего отчима. Я тоже хороша, — горько усмехнувшись, она открывает сумочку и вынимает пачку сигарет. — Не заступалась за тебя, потому что боялась попасть под горячую руку Куркова.

Я изумленно хлопаю ресницами.

— Не знала, что ты куришь, — роняю мысль вслух.

— Да, вот как-то так и живем, — чиркнув зажигалкой, Лиза наклоняется к огоньку и поджигает сигарету, ладонью закрыв от порывов знойного ветра.

Мне не нравится, что наша беседа вновь свелась к Антону. Его и так чересчур в моей жизни. Хотя бы встречаясь с друзьями, я хочу отвлекаться от самого факта его существования.

— Чем займемся? — принудительно бодрым голосом интересуюсь я.

— Погнали на тусовку вечером, — выдыхая струю белесого дыма, выдвигает предложение Лиза. — Я достану нам VIP-пропуска. Будет выступать Markul.

— А кто это? — уточняю я.

Лиза широко улыбается.

— Охуенный мальчик.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

ТАША

— Ты куда?

Я специально торможу и разворачиваюсь на пятках, чтобы Антон увидел мое картинное закатывание глаз и язвительную усмешку.

— Сколько раз мне еще придется повторить «не твое дело, Курков», чтобы ты, наконец, это понял? Или у тебя совсем туго с усваиванием некоторой информации?

Лиза и Марк ускользают вперед, не горя желанием свидетельствовать наш очередной конфликт, и оставляют входную дверь приоткрытой. Ворвавшийся через щель сквозняк проносится по полу, щекочуще крутится у моих щиколоток, играясь с ремешками босоножек.

Сводный придурок, сложив скрещенные руки на груди, демонстративно медленно сканирует мой прикид снизу доверху. И до этого самого момента, пока наглые голубые глаза мерзавца не мазнули по вырезу моего платья, я не подозревала, что сегодня смертельно жарко. Ткань мгновенно начинает липнуть к спине и бедрам. Поправить бы платье в некоторых местах, но я боюсь пошевелиться под пристальным разглядыванием Антона. Мало ли — спровоцирую еще на какой-нибудь беспредел. Судя по звукам, доносящимся из гостиной, его друзья до сих пор здесь, но их присутствие не внушает ни капли спокойствия.

— Я за тебя отвечаю, пока родители в отъезде, — порит лютую чушь.

Я хохочу в голос. Ну правда! Очень смешно сказал.

— Курков, ты головой ударился? Ты мне не старший брат. Ты мне по сути никто. Так что ответь, почему я должна отчитываться перед посторонним человеком?

— А тебе, Ибрагимова, острый язык жить не мешаешь? — супится Антон и слегка горбит напряженные плечи.

— Отнюдь, — а я свои гордо расправляю. — Я скорее его отрежу, чем буду говорить то, что ты жаждешь услышать.

Ишь чего захотел. Совсем дурной.

— Пока не скажешь, куда намылилась в таком платьице, едва прикрывающем твою непоседливую попку, из дома не выпущу.

Моя-то попка непоседливая? Чья бы корова мычала. Из нас двоих он предпочитает искать на свои ягодицы разного рода приключения. А моя пятая точка предпочитает мир во всем мире и покой.

Категоричное заявление Антон закрепляет действиями. В пару громадных шагов он пересекает пространство до входной двери, резко захлопывает ее и приваливается к ней спиной. Въедливые глаза, в уголках которых образуются крошечные лучистые морщинки, впиваются в мои, а краешки плотоядного рта ползут вверх, образуя оскал.

— Я не шучу.

— Чего мелочиться? Лучше сразу на цепь меня посади.