Никогда — это обещание

Я никогда и не прекращала.

— Вы ужасно уверены в себе, мистер Мэйсон, — поддразнила я его. — Кажется, твой завтрак уже остыл.

∙ ГЛАВА 21 ∙
БО

Смех и весёлое настроение Дакоты тем утром являлись не чем иным, как данью тому, что когда-то было или что только могло бы быть. Глядя на неё, сидящую напротив в одной старой футболке с таким свежим и благодушным лицом, я чувствовал себя так, словно Бог говорил мне, что если я постараюсь, то всё в этом мире будет в порядке.

Слишком много раз прежде я убеждал себя, что не заслуживаю её. Я позволил ей уйти. Оставил её. Отпустил. Но времена изменились, и я был готов стать мужчиной, которого она заслуживала — мужчиной, который никогда больше, пока жив, не разобьёт её сердце.

— Так что ты собираешься делать после своего последнего шоу через пару недель? — спросила Дакота, поднося вилку ко рту.

— Праздновать, — ответил я не задумываясь. Проглотив последний кусочек, она отнесла тарелку в раковину, сполоснула и тщательно вытерла насухо. Прищурившись, я мог практически представить её босой и беременной. Встав, я последовал за ней и прижал к стойке. Губы нашли её нежную шею, запечатлев поцелуй на её плоти. — Хочешь прокатиться?

Она кивнула, и я отпустил её. Дакота на носочках понеслась наверх и вернулась через несколько минут, одетая в синие джинсы и белую хлопчатобумажную майку без рукавов, которая контрастировала с её загорелой кожей и волосами глубокого кофейного оттенка, собранными в хвостик.

Не прошло и десяти минут нашего вояжа по заброшенным грунтовым и гравийным дорогам, окружавшим наш родной город, как она подвинулась на середину сиденья грузовика и взяла меня под руку, положив голову мне на плечо.

В то утро мы, должно быть, колесили несколько часов, сидя в тишине: чтобы быть вместе в общем-то не требовалось много слов. Близость Дакоты под боком ощущалась как тёплое объятие толстого одеяла в прохладную ночь. Как удобные старые джинсы. Как тихая радость, охватывающая человека, когда он понимает, что вернулся домой. Это чувство нельзя было купить за все те миллионы долларов, что лежали на моём банковском счёте, и его невозможно было после неё воссоздать.

— Итак, расскажи мне, что я пропустил, — нарушил я тишину в то время, как грузовик мотало и заносило по изрытой колеями дороге. Вопрос ударил мне в живот сильнее, чем я ожидал, когда произнёс его вслух. — Какой была твоя жизнь последние десять лет?

Она села прямо, откашлялась и поправила блузку.

— В основном всё было хорошо.

— В основном?

— Учитывая, с чего я начинала и как здесь оказалась, думаю, что мне удалось добраться до вершины.

— Не ошибусь, если скажу, что так и есть.

— Я окончила университет в Кентукки и отправилась прямиком в Нью-Йорк. Там познакомилась со своим бывшим мужем, когда проходила прослушивание в местном новостном шоу. Убедила Эддисон переехать и нашла ей работу. С тех пор я только и делаю, что работаю.

— Но ты счастлива?

— Счастлива, чего и следовало ожидать, — кивнула Дакота. — Когда я достигла первой вершины, то внезапно поняла, что этого недостаточно, поэтому продолжала подниматься всё выше и выше, ставя перед собой следующую важную цель, которая помогла бы мне раскрыться.

— Не всегда складывается так, как ты ожидаешь.

— Да, — провела правой рукой по бедру Дакота. — Возможно, после этого интервью меня повысят.

— Похоже, ты от этого не в восторге.

— Я в восторге, — сказала она, хотя и не очень убедительно. — Правда. Для меня это имеет огромное значение. Это результат всего, над чем я до сих пор работала. Единственное, что превзошло бы это повышение, — собственное новостное шоу в прайм-тайм.

— А я не сомневаюсь, если Коко Биссетт что-то задумает, она добьётся своего, — заявил я. — Но главный вопрос в том, чего хочет Дакота Эндрюс?

Я ожидал, что её настроение изменится, как ветер в штормовой день. Ожидал, что она шарахнется от меня или сердито набросится. Вместо этого она глубоко вздохнула и повернулась ко мне.

— Я всю неделю спрашивала себя об этом, Бо, — призналась она. — Я думала, что знаю. А теперь понимаю, что больше ничего не знаю.

Намёк на её протяжный кентуккийский выговор прозвучал как крошечное обещание, что, возможно, моя цель вернуть её больше не была нереальной.

— Я думала, что знаю, куда двигалась, — пожала она плечами. — Теперь же понимаю только одно: я застряла между тем, кто я есть, и тем, кем себя считала.

— И это совершенно нормально, — моя рука нашла её колено и, успокаивая, сжала его. — Тебе не обязательно всё время быть такой идеальной, и тебе не обязательно всё время решать все проблемы.

Даже в старшей школе Дакота была девушкой, которая придерживалась определённого порядка и имела амбиции. Она обладала личностью типа «А», которой характерны стремление работать и сильный дух соперничества, устанавливая для себя предельные сроки и взваливая на себя ответственность, чего никогда не могла сделать её мать. Я не мог винить девушку, которая воспитывала себя сама с тех пор, как стала достаточно взрослой, чтобы понять, что у неё не было выбора в этом вопросе.

Чуть погодя полуденное солнце зависло на небе перед тем, как продолжить свой путь к горизонту, и я развернулся, направляясь обратно домой.

— У меня ещё остались кое-какие дела, — сказал я, когда мы подъехали к дому. В прошлом, когда мы встречались, она часто наблюдала за тем, как я выполняю работу по хозяйству. Каждый вечер пятницы, прежде чем я мог пригласить её на свидание, мне приходилось вычищать коровник или давать соль скоту. — Можешь посмотреть, если чувствуешь ностальгию.

Машину качнуло, и она натолкнулась на мою руку.

— Я пас. Мне нужно проверить электронную почту, а потом я хотела бы ненадолго съездить в город. Вернусь к ужину.

Я припарковался и поставил машину на ручной тормоз, после чего обнял её и поцеловал в нежную щёку.

— Когда ты вернёшься, я буду здесь.

Мы вылезли из машины, и я отступил назад, наблюдая, как покачивались её бедра, когда она возвращалась в дом, совершенно не осознавая, что похитила моё сердце.

И то же самое я намеревался сделать с ней этой ночью.

∙ ГЛАВА 22 ∙
КОКО
Прошлое

Шестнадцать часов тридцать четыре минуты. Так долго длились роды.

Три килограмма и двести грамм. Вот сколько весил мой ребёнок.

Семнадцатое мая, восемь сорок шесть вечера. Это была точная дата её рождения.

Трое. Столько людей знали о её существовании.

Я.

Ребекка.

Сэм.

— Хочешь её подержать? — спросила медсестра, подкатывая колыбель к моей кровати. На больничном столике рядом с огромным кувшином воды лежала нетронутой стопка документов об усыновлении.

Я смотрела на дочку, мирно спящую, завернутую в толстое фланелевое одеяло с логотипом «Мерси Дженерал Хоспитал».

— Скоро придёт социальный работник, чтобы всё с тобой обсудить, — мягко сообщила медсестра.

— Если я возьму её на руки, то могу передумать, — сморгнула я слёзы, не в состоянии отвести от малышки глаз. Она была похожа на маленькую куклу с крошечным носиком и густыми тёмными волосами.

Здесь должен был быть Бо.

Не Ребекка и кучка незнакомых людей рядом со мной, помогающих справиться с родовыми схватками. Это должен был быть он.

— Тук-тук, — послышался голос Ребекки. Она оставалась на ночь в больнице и держала меня за руку до трёх часов ночи, пока я старалась вытолкнуть в этот мир своего ребенка. Потом мне удалось отправить её домой, чтобы немного поспать. — Я кое-что тебе принесла.

Она поставила на столик вазу с розовыми розами и осторожно подошла к спящему ребёнку. Ребекка смотрела вниз с таким видом, будто хотела прикоснуться и обнять её, но боялась.

— Ты можешь её взять, — эти слова ранили меня, словно ножом по сердцу. Ведь я её даже ещё не подержала.

— Ты уверена?

Я кивнула, заставив себя улыбнуться.

Я скучала по Эддисон. Мне так хотелось, чтобы она была здесь. Последний раз я видела её во время зимних каникул, и всё это время благоразумно носила просторные толстовки с капюшоном.

Ребекка взяла ребёнка на руки. Моего ребёнка. Её ребёнка.

— Силы небесные, — сказала она мягким, по-матерински заботливым голосом, который был таким естественным для неё. — Ты просто самая красивая на свете малышка.

При звуке голоса Ребекки малышка открыла свои глазки.

— Ну, привет тебе! — проворковала Ребекка, её губы растянулись в самой счастливой улыбке, которую я когда-либо у неё видела.

Раздался стук в дверь, и Сэм испуганно отступил назад, когда мимо него протиснулась работница социальной службы. Увидев моё лицо, женщина с рыжевато-каштановыми волосами и ковыляющей походкой, сразу же остановилась.

— Мне придётся попросить приёмных родителей на минутку выйти, — сказала она, изучая меня.

Ребекка положила ребёнка обратно в кроватку и вместе с мужем вышла из комнаты.

— Как у нас дела? — спросила она, придвинув стул к моей кровати. — Я Сандра. И помогу тебе с бумагами. Я социальный работник здесь, в больнице.

— Мне просто хочется побыстрее покончить с этим, пока не передумала.

— О, — она подняла брови, схватила бумаги и ручку и положила их на планшет у меня на коленях. Сандра задала мне несколько стандартных вопросов, большинство из которых касались моего психического здоровья и истории семьи.

— Итак, похоже, ты выбираешь открытое усыновление с Сэмюэлем и Ребеккой Валентайн в качестве приёмных родителей, — резюмировала она, просматривая мои документы. — Я заметила, что в свидетельстве о рождении, которое ты заполнила ранее, нет имени отца.

— Он вне игры, — моё сердце сжигало болью, которую не могли снять никакие мягкие, извиняющиеся взгляды Сандры. — Давно в прошлом.

Сандра поджала губы и с сожалением улыбнулась.

— Мне запрещено высказывать здесь своё мнение, так что это не для протокола. Понимаешь?

Я кивнула.

— Ты кажешься умной молодой девушкой, и я знаю доктора Валентайна по его ординатуре здесь, в больнице, — сказала она. — Ты никогда не смогла бы найти для своей дочери семью лучше.

— Понимаю.

— Однако я должна сказать тебе, что, поскольку биологический отец не указан, есть шанс, что, если он узнает, то может подать в суд на опеку над вашей дочерью, — предупредила она. — Это редкость, но такое может случиться.

— Как я уже сказала, он давно в прошлом.

— Ты уже брала её на руки? — спросила она.

Я покачала головой.

— О, дорогая, ты должна её подержать. Ты пожалеешь, если этого не сделаешь. Так говорят мне многие биологические матери, — она встала, взяла ребёнка, заковыляла обратно и осторожно положила его мне в руки.

Физическая боль при родах не имела ничего общего с той болью, которая пронзала всё моё тело при мысли о том, чтобы отдать её. И никогда не узнать её близко.

Я подождала, пока социальная работница выйдет из комнаты, и, прочистив горло, прошептала последние слова перед тем, как отдать свою дочь: