Случайная невеста для олигарха. Любовь рядом

Глава 17

Мирьям 

Слёзы застилают глаза, но я с силой упрямо тру нежную кожу губкой. Хочется смыть все оставшиеся липкие следы ужаса и страха. Сколько я уже нахожусь в ванной? Час? Два? А может быть и дольше. Шум воды успокаивает. 

Мне почти невыносимо думать о том, что выйду и окажусь в пронзительной тишине спальни. Но и прятаться вечность от самой себя не получится. Плавали, проходили... Реальность находит везде, как бы ты не маскировался и не пускал пыль в глаза. Я уверенно тянусь к стильному душу и поворачиваю рычажок. 

Пару минут уходит на то, чтобы привести себя в порядок. Я так подавлена, что даже нет желания краситься и, тем более, наряжаться. Все, на что меня хватает, это высушить волосы феном и надеть лёгкие пижамные голубые шорты с белой майкой на тонких бретельках.

 Безразлично разглядываю свое отражение в зеркале. Бледная, осунувшаяся. Всегда яркие зелёные глаза сейчас тусклые - без той самой присущей мне задорной искры. Прикусываю губу, когда вспоминаю, как горели беспокойством глаза Давида. 

Я подорвала его доверие. 

Тяжело вздыхаю. Он был единственным человеком, который видел во мне нечто большее, чем все, а я не оправдала его надежды. Сколько раз мне бросали в лицо подобные слова? Не сосчитать! Но никогда мне не было так плохо, как сейчас. А ведь помимо всего я чуть не лишила жизни живое существо.

 Вспоминаю белую, словно облачко, кошку, которая стрелой пролетела через дорогу. Обхватываю себя за плечи, пытаясь унять крупную дрожь, что сотрясает тело. 

Негромкий вежливый стук в дверь заставляет встрепенуться. Я чувствую себя преступником, пойманным с поличным. Прежде чем ответить, поспешно утираю просочившиеся из-под прикрытых век слезы. 

Шмыгнув носом, разрешаю войти. Как я и думала - это Евгения. Девушка работает у нас уже более полугода и показала себя, как очень ответственный и добросовестный работник. Однако, наши отношения не выходили за пределы «наемный рабочий-работодатель». Слишком жив ещё в моей памяти тот эпизод жизни, когда я прикипела к одной из служащих дома, а потом обнаружила пропажу кольца с изумрудами, доставшегося мне от русской бабушки. 

Именно тогда мое представление о дружбе отправилось в утиль, а воровка - на приличный срок в места не столь отдалённые. До сих пор помню, как она кричала, что я избалованная шваль, не способная на дружбу. 

Лицемерка! Тряхнув головой, прогоняю воспоминания прочь. 

— Что, Жень? Скажи маме, что я не буду обедать, - бормочу, потерянно перебирая пальцами тонкий поясок шорт. 

— Мирьям Руслановна, - неловко перебивает меня девушка, - Руслан Таирович просит вас спуститься к нему в кабинет. 

Тяжело сглатываю, понимая, что отец уже в курсе случившегося. С чего иначе ему хотеть меня видеть? Наши разговоры случаются только из-за моих косяков или когда ему нужна моя помощь для подготовки какого-либо мероприятия.

 Не пойти? Отсидеться в комнате? Не вариант. Слишком серьезный проступок. 

— Хорошо. Скажи, что я сейчас спущусь, – отвечаю, тяжело вздыхая. Час расплаты настал. 

Как только дверь за Евгенией закатывается, я вскакиваю со своего места и порывисто заламываю пальцы. Наказания не избежать. Я уверена, что оно будет изощрённое.

 Нет! Отец не ограничится всего лишь парой «ласковых» или угрозой лишить мобильника на месяц. Он обязательно предпримет меры покруче. Раньше, в детстве, я так действовала инстинктивно, специально - пакостила и нарывалась на неприятности.

 Ведь только так отец удостаивал меня хоть каким-то вниманием, которого иначе было просто нереально добиться. Меня словно не существовало. Стоило совершить какое-то действие, которое дискредитировало его в глазах общества, он вспоминал о существовании своей единственной дочери. 

А теперь… что теперь? Я готова стать невидимкой, лишь бы он не трогал меня лишний раз. Только вот привычку очень сложно искоренить. Я так и не смогла стать той дочерью, которую он так жаждал. Тихой, покорной, готовой почетно склонить голову перед решениями отца. 

Спускаясь по лестнице, чувствую, как руки леденеют, будто вся кровь с конечностей перекочевала в голову. 

Щеки горят. Откинув к черту все церемонии, отворяю дверь в кабинет, не утруждаясь постучаться. 

— Пап, ты звал? 

Отец стоит ко мне спиной. В его руке крепко зажаты какие-то бумаги, так похожие на фото. Он резко разворачивается на звук моего голоса, и я вижу перекошенное от бешенства лицо. Челюсти плотно сжаты, что видно даже несмотря на то, что у отца достаточно длинная густая борода. 

— Ты знаешь, что это?! – рычит отец, переходя сразу к делу. 

Кошусь на бумаги в его кулаке и осторожно отрицательно качаю головой. Чувствую себя так, как будто передо мной бешеный пёс, готовый в любой момент вцепиться в горло, чтобы перегрызть.

 Лучше не злить… 

— Это, Мирьям, распечатки с уличной камеры возле отеля «Парадайз», которые успел мне передать приближённый мне человек, работающий… Отгадай, где? В полиции! 

Задерживаю дыхание, с силой вцепившись в ручку двери. На случай, если отец решит принять более жесткие меры, обдумываю пути отхода. 

- Закрой дверь! – повышает голос отец, когда видит, что я хочу выйти, и добавляет: – Да не с обратной стороны! 

Я, дрогнув, молниеносно выполняю его требование. 

— Ты, - шипит он, бросая в мою сторону распечатки, которые разлетаются в хаотичным беспорядке по кабинету, - самое огромное разочарование в моей жизни! 

Делаю шаг назад, словно от обжигающей пощёчины. 

- Пап, там стройка. Никого не было! 

— Иди сюда! – продолжает отец и тянется к ремню на своих классических брюках. 

Впервые пугаюсь по-настоящему. Чувствую, как начинает дрожать подбородок, как тогда - в детстве, когда отец понял, что из меня не выйдет выдающейся скрипачки. 

Его разочарование на веки запечатлено на моей спине в виде тонких узоров, пересекающихся друг с другом. Сердце испуганно сжимается, но я в характерном жесте вскидываю подбородок.

— Я знаю, что виновата, и понесу наказание, но пороть себя не позволю! – не смотря на уверенность в словах, голос срывается и дрожит.

— Да что ты говоришь?! – в глазах отца пылает ярость. Он делает резкий выпад и хватает меня за руку. — Тебя, сопливую, не спросили, как воспитывать. Надо было давно выбить из тебя спесь! 

Он заводит мою руку за спину, и я громко вскрикиваю от неожиданности, пытаясь вывернуться из крепкого захвата. Отец заносит руку и через мгновение опускает ремень на чувствительную кожу. 

— Проси прощения, Мирьям, и я подумаю над тем, чтобы остановится! 

Между лопаток нещадно горит от удара тяжёлой железной пряжкой. Ненавижу себя, когда ощущаю, как из уголков глаз начинают сочиться слёзы. Я почти не чувствую, как горьковато-соленые потоки заливают лицо. Лишь упрямо сжимаю губы, с которые то и дело срываются болезненные стоны. 

— Нет! 

Отец заносит руку для очередного удара. Его глаза горят такой злобой, что я зажмуриваюсь, не в силах смотреть на своего мучителя. Проходит мгновение, затем ещё… но я не чувствую боли, лишь слышу какой-то странный хрип, а затем понимаю, что свободна.

 Открываю глаза и шокировано смотрю, как Давид сжимает пальцы на горле моего отца, который корчится от нехватки воздуха в стальном захвате пальцев Садулаева. Лицо отца багровеет, он издаёт так похожие на рычание звуки. 

— Давид! – испуганно кидаюсь к мужчине, почти повиснув на его мускулистой руке, которая даже не дрогнула от моего веса. – Не надо! Боже! Пожалуйста!!! 

Когда мои слова достигают цели, Давид нехотя разжимает пальцы и отец, задыхаясь и кашляя, хватается руками за шею и оседает на пол, словно куль с цементом. 

— Ни-ког-да не смей трогать ее! – чеканит каждое слово Давид, выделяя интонацией «никогда». Жених без сожаления и раскаяния разглядывает моего согнувшегося в три погибели отца, после чего решительно добавляет: – Убью!