Внебрачный ребёнок генерального

24

— Не понял, — Олег в недоумении отставляет стакан с минеральной водой и внимательно осматривает мою подругу. Не понимает, к чему такое обращение, ведь они с ней точно видятся первый раз в жизни.

— Ой! — Юля поворачивается ко мне и только сейчас замечает мое бледное лицо. И тише переспрашивает: — А он не в курсе до сих пор?

Все на что я способна сейчас посреди этого ресторана среди множества людей, это медленно и четко проговорить по слогам:

— Юля, уй-ди. По-жа-луй-ста, уй-ди.

Подругу уговаривать долго не пришлось. Она уже собралась размашистым шагом вернуться к своему спутнику. Возможно даже, что это тот самый пластический хирург, с которым она познакомилась в самолете.

— Стоять! — Олег указывает Юле на стул за соседним столиком, его тон не предвещает ничего хорошего, — Ты, Юля, садишься рядом с нами. И вы обе рассказываете мне, что за ерунда тут творится.

— Да… я… это… я не хотела. Ян, скажи ему? Я ведь ничего не знаю. Так просто ляпнула сгоряча. Обозналась, да, Яна? — Юля пытается выкрутиться, но ее жалкие попытки только все портят. Мне все труднее начать говорить.

В горле пересохло от волнения. Отступать некуда. Добралась до пика.

Надпочечники усиленно выбрасывают в кровь адреналин. Он мобилизует все силы организма для самозащиты. Происходит нечто, похожее на то состояние, когда, находясь в шоковом состоянии при получении серьёзной травмы, человек не чувствует боль в полную силу. Адреналин ее притупляет. Так как сильный болевой шок способен привести к летальному исходу.

Так и я сейчас, держусь именно на этом. Адреналин притупил мой страх, боль, желание спрятаться. Пульс зашкаливает, слезы текут градом, но внутри едва заметное волнение.

— Юля, иди к своему кавалеру. Все нормально. — еще раз повторяю просьбу подруге. Уже не злюсь, не психую, голос ровный и спокойный.

Юля осторожно поднимается со своего места и идет обратно за свой столик. Периодически оглядывается и шепчет беззвучно губами «я с тобой».

— Яна, да начни ты, в конце концов, говорить, — Олег с психом кидает салфетку на стол и стаскивает со своей шеи нелюбимый галстук. Расстёгивает верхнюю пуговицу воротника на рубашке. Его повышенный тон не остается незамеченный для посетителей за соседними столами. К нам уже спешит администратор. Титов дает ей знак рукой, что все в порядке. Понижает тон своего голоса.

— Скажи, что это все неудачный розыгрыш. Скажи, что я просто участник одной очень известной телепередачи.

Такой соблазн воспользоваться его версией происходящего. Но нельзя. Хватит бегать от самой себя же.

— Почему твоя подруга назвала меня папой? Ты беременна? Но ведь мы не…

— Олег, ты действительно папа. Семь лет как папа.

Вижу, как Титов напрягается. Глаза смотрят прямо мне в глаза. Я не прячу своих. Мне больше нечего скрывать и бояться. Я перед ним выворачиваю свою душу.

— Тимур родился через девять месяцев после того самого дня Студентов, который мы с тобой провели вместе.

Жду какой— то реакции от Титова. Но ее нет. Он прост осмотрит на меня. Или сквозь меня, через меня. Ощущение будто пытается пролезть мне в голову иди душу.

— Олег, ты понимаешь, что я говорю? Тимур — свой сын. Если не веришь и хочешь убедиться в моих словах, то можем сделать тест ДНК, с каждым произнесенным словом мой голос все тише и тише. Адреналин в крови понижается и все чувства лавиной обрушиваются вновь. Я виновата перед ним, — Прости меня, пожалуйста.

Внутренне готовлюсь к тому, что он будет кричать, ругаться, крушить все вокруг. Но Титов вопреки моим ожиданиям молча встает из— за стола и уходит прочь из заведения.

А я остаюсь сидеть за центральным столиком и сгорать от стыда. Стыда за себя саму. Столько лет молчания. А теперь слишком затянула с правдой. Всем от этого горько. Больно. Одиноко.

— Яна, извини меня. Я дура такая. Сказала такое не подумав. Иди сюда, моя дорогая, — Юля садится возле меня и обнимает за плечи. Гладит по голове, приговаривая, как ей кажется утешительные слова: — Он вернется. Вот увидишь. Вернется, и вы поговорите. И все у вас будет хорошо. А хочешь я с ним поговорю? Хотя нет, пока не стоит вообще с ним разговаривать. Пусть остынет и привыкнет к мысли, что у вас есть общий взрослый парнишка.

Не хочу сидеть рядом. Ни с подругой. Ни с кем-либо. Нужно сбежать отсюда, как сделал Олег. Вся эта публичность и приличия давят прессом.

— Юль, отпусти меня. Мне надо на работу. Я пойду.

Быстренько хватаю свою сумочку и бегу на выход. Уже у выхода из ресторана надевая свое пальто, я вспоминаю про счет за обед. Ищу в сумке кошелек. Надеюсь, денег у меня хватит. Да где же он запропастился? Это будет позор если и счет огромный, и денег нет оплатить его. Ух. Нашла.

— Девушка, можно получить счет вот за тот столик? — обращаюсь я к подошедшему администратору, и указываю на центр зала.

— Счет оплачен. Ваш спутник это сделал перед уходом, — девушка улыбается мне дежурной улыбкой. Взгляд у нее абсолютно равнодушный. Но это не спасает. Все равно чувствую себя ужасным человеком.

— А. Да? Спасибо, — мямлю и выхожу, не глядя, из ресторана.

Едва оказавшись вне помещения, мое тело пронизывает сильный морозный ветер. Небо затянуто серыми тучами. Хотя, когда мы с Олегом приехали на обед, оно было ярко голубым и ясным. В воздухе ощущается что вот— вот выпадут осадки. Может это будет дождь, или снег или все вместе.

Застегиваю пальто и поднимаю повыше воротник. Втягиваю свою шею в плечи, чтобы больше открытых частей тела укрыть от ветра. Холодно очень.

Не только снаружи, но и внутри. Гордиев узел не только не распутался, а кажется затянулся еще потуже. Хотя, если попытаться поставить себя на место Олега, я даже не знаю, какова была бы моя реакция на такую весть. Живет себе человек обычной жизнью и не знает, что часть его, где — то родилась, живет, растет на этой планете. Потом бабах. Познакомься, это твой сын.

Надеюсь, находясь в таком неспокойном состоянии Олег не сел за руль своего железного коня. А если и сел, то не попадет ни в какую аварию. Думаю о нем и стою на месте. Не вижу ни машин вокруг, ни людей. Не смотрю по сторонам. Поэтому, когда меня сильно хватают за локоть и куда— то тащат я первое время от испуга даже не сопротивляюсь.

В тряске и спешке смотрю под ноги. От порыва ветра в нос бьет знакомый запах. Меня тащит Титов куда— то. Страх и боль занимают вершину чувств.

— Олег, пусти меня, — он не реагирует на мои просьбы, — Олег, успокойся. Пусти меня. Мне больно.

Он не реагирует и быстро ведет меня к своему внедорожнику. Открывает дверь и одним рывком усаживает на переднее сидение. Закрывает меня внутри теплого автомобильного салона. Обходит сзади машину и занимает водительское место.

— Давай поговорим? — я в истерике прошу Олега обратить на меня внимание.

Хочу, чтобы мы высказали друг другу все. Страшно сейчас видеть Титова таким безразличным. Но он молча заводит машину, плавно трогается с места и едет в сторону офиса. Не реагирует никак на мои всхлипы, мольбы и крики.

— Олег, пожалуйста.

— Замолчи, Яна! Просто замолчи, — единственное, что произносит он перед тем, как скрыться за дверями своего кабинета. Мне ничего не остается, как занять свое рабочее место.

Надо просто встать и пойти к нему. Замок ведь я открыть могу и с этой стороны. Где— то в столе был запасной ключ от его кабинета. Пока рыскаю в ящиках в поисках заветного ключа, в приемную приходит второй раз Антонина Федоровна.

— Ян, у себя? Мне на минуточку. Пусть только глянет одним глазком новые расчеты, — бухгалтер у нас женщина боевая и скорая по необходимости, как бабушки в городской поликлинике. Пока я торможу и пытаюсь понять, чего она пришла, Антонина уже стоит вплотную к двери генерального и дергает за ручку.

— А чего закрыто то? Куда уже делся? Я видела в окно, что вы только что приехали. — не унимается и продолжает терзать несчастную дверную ручку.

— Антонина, шеф занят. Как только освободится он вас примет. — пытаюсь угомонить бойкую бухгалтершу и оторвать ее руку от дверей. Но за моей спиной тут же открывается дверь в кабинет и звучит голос Олега:

— Антонина Федоровна, заходите, — бухгалтершу Титов встречает с легкой улыбкой, мне же достается взгляд разочарования.

И вновь я смотрю на закрытую для меня дверь. Как символично. Раньше она всегда была открыта, а теперь закрыта еще и на замок.

Я стою прямо на своих ногах, но внутри меня душа лежит в истерике. Больно, стыдно, грустно, обидно за него, за себя, за нас. Чувство вины съедает живьем. Все что я чувствовала до сегодняшнего дня, кажется, было легким недомоганием. Сейчас же внутри выжигающий все на своем пути огонь. Сносит даже кирпичные стены и оставляет от них один лишь пепел.

Вторая половина рабочего дня проходит в режиме игнора. Титов принимает всех посетителей, отвечает звонки, но полностью игнорирует меня и мои рабочие обязанности. Даже сам себе готовит кофе. Шестая чашка за пол дня. Я считала.

Мой рабочий день официально завершился, часы пробили шесть вечера. В любой другой день я уходила лишь тогда, когда звучал «сигнал» от босса:

— Рабочий день на сегодня окончен. Яночка, идемте по домам.

Сегодня сигнала нет. Я, наверное, могла бы просидеть до поздней ночи в офисе, пока Олег не вспомнил обо мне. Но я не могу ждать. У меня есть Тимур. Есть обязанности мамы. Сына надо забрать с футбольной тренировки и привезти домой, накормить и все остальное.

Стучусь в дверь и дергаю ручку. Не заперта в этот раз. Удивительно. Вхожу в кабинет.

— Олег Юрьевич, я вам еще нужна? — передо мной лишь пустое кресло директора. Ищу глазами по кабинету и вижу Олега, стоящего у окна. Он рассматривающего ночное футбольное поле. Прокашливаюсь и повторяю свой вопрос.

— Олег Юрьевич, я вам еще нужна?

Ноль реакции.

Ах так! Ну и ладно.

В два шага преодолеваю расстояние до стола Олега и хватаю первый попавшийся чистый лист формата а4 и ручку. Написать заявление получается за минуту.

Впечатываю Олегу в грудь это заявление и шагаю прочь. Надоело. Взрослые люди, а играем в детский сад. Ни поговорить, ни высказать ничего, один игнор.

— Что это? — впервые за вечер Титов обращается именно ко мне. Больше в кабинете никого нет. Вряд ли он это спрашивает у зеленого фикуса, стоящего на подоконнике. Мне приходится остановиться и развернуться.

— Заявление. По собственному. Там все написано.

Он устало потирает ладонью глаза. Только сейчас замечаю, как трясутся у Олега руки. Вижу, как морщины вокруг глаз стали глубже. Он устал. Вижу, как сильно вздымается его грудная клетка. Он как бомба замедленного действия.

— Тебя не уволить надо, а … Я даже не знаю, что с тобой сделать надо, Яна! Ты хоть представляешь, что ты мне сегодня сказала? Представляешь? ТЫ сказала, что вот тот русоволосый мальчик, с которым я играл в приставку две недели, с которым собирал электрический конструктор, ребенок, который называл меня железным человеком — это мой сын. Ты сказала, мать твою, что у меня есть сын. Которому семь лет уже. Целых семь, Яна! Не день, не месяц, а семь долбаных лет! Да, мне плевать на твое заявление. Хочешь уходить, потому что я не прыгаю до потолка и не ношу тебя на руках от счастья? Да, пожалуйста, — Олег хватает ту же самую ручку и ставит на моем заявлении свою большую размашистую роспись, — Вот, пожалуйста! Довольна? Отработаешь две недели и свободна.