Разорванная связь

Моя прогулка обратно в общежитие стала медленнее, теперь, когда я несу лишние двадцать фунтов непереваренных углеводов и соусов, а у стойки, когда я возвращаюсь в здание, меня ждет пакет.

Цветы от Атласа с плюшевой игрушкой, открытка с извинениями за пошлость, хотя я плачу от его заботы, и коробка, полная конфет и шоколада. Это, честно говоря, самое приятное, что парень когда-либо делал для меня, и я понятия не имею, как отблагодарить его, не чувствуя, что подвожу его.

Чувство вины снова поднимается по позвоночнику, и мне приходится отгонять его, потому что… ну, я была честна с ним, настолько честна, насколько это возможно. Я сказала ему, что не хочу оставаться. Я сказала ему, что не могу быть ни с кем из них. Достаточно ли этого, чтобы я могла принять эти подарки без ощущения, что я самая ужасная сука?

У меня не получается умело обращаться со своими связями и эмоциональным багажом, который к ним прилагается, без ущерба для себя.

Я возвращаюсь в свою комнату и набрасываюсь на конфеты, словно только что прилично не поужинала в столовой, все мои эмоции открывают внутри меня черную дыру, которую нужно заполнить сахаром. Я посылаю Атласу неуклюжие благодарности, а затем выключаю телефон, потому что сейчас я трусиха и не могу придумать, как с ним поговорить.

Я уже всерьез подумываю написать Сейдж, чтобы поныть о том, какое дерьмо моя жизнь, когда раздается стук в дверь.

Кто это, черт возьми, теперь?

Потому что Сейдж обычно пишет, прежде чем появляется, и никто из тех, с кем я общаюсь, не пришел бы сюда без нее. Когда я подхожу к двери, в моей груди появляется небольшой рывок из-за присутствия моего Связного, моя рука останавливается на полпути к дверной ручке, потому что я ни за что не хочу встретиться прямо сейчас лицом к лицу с Нортом или Гейбом.

Я слишком ранена, чтобы вести с ними словесную перепалку, и мне не хочется, чтобы Норт думал, что сломал меня только потому, что я не в своем обычном режиме нахалки.

— Открой дверь, Оли.

Чертовски типично.

Конечно же, это будет Грифон, явившийся, чтобы испортить мне весь мой чертов день, потому что он — Связной, который действительно может испортить мне день. Бабочки в моем животе кричат мне об опасности, но я все равно открываю дверь и встречаюсь с ним взглядом.

С ним труднее всего встретиться лицом к лицу.

Думаю, это из-за того, что он не противостоял мне, не пытался словесно сбить меня с толку или подколоть, он просто сидел и наблюдал за мной, с выражением лица всегда говорящим о том, насколько я не соответствую его ожиданиям.

Его взгляд скользит по моей одежде, мои щеки пылают, когда я вспоминаю, что выгляжу бездомной, а затем он делает шаг ко мне, словно пытаясь силой втиснуться в комнату.

Это срабатывает, я отшатываюсь от него, словно его прикосновение может обжечь меня, и он плотно закрывает за собой дверь. Замок хлипкий, и он хмурится на секунду, прежде чем все же защелкнуть его. У меня такое чувство, что у меня не получится не пустить кого-либо сюда, если они приложат немного усилий.

— Целитель проделал достойную работу. Я думал, что после укуса прудовой сучки ты будешь прикована к постели.

Я корчу ему рожу, когда моя задница приземляется на мой дырявый матрас. Ему некуда сесть, кроме как на кровать со мной, и я могу умереть, если он это сделает. Когда я в последний раз стирала простыни?

Почему меня волнует его мнение о моей дерьмовой комнате и маленьком пятне соуса на моей толстовке? Возьми себя в руки, Олеандр.

— Она была не так уж ужасна.

Прислонившись спиной к двери, он смотрит на меня, скрестив руки на груди, и вдруг я замечаю, насколько он чертовски хорошо сложен. Я знала это, когда он проскользнул между Джованной и мной на вечеринке Сейдж, но сейчас скрип его кожаной куртки, натянутой на бицепсы, кажется почти непристойным.

Мои узы — это возбужденная, нуждающаяся сука в моей груди.

— Она питается страхом. Большинство Одаренных, столкнувшись с ней, просто обсираются, потому что она становится для них самым страшным кошмаром, который им когда-либо приходилось пережить. Ты не дала ей ничего, даже после того, как она напугала тебя. Это не нормальная реакция.

Верно, значит, это допрос.

Это отличается от тупых команд Норта или язвительных колкостей Нокса. Даже задумчивые, угрюмые взрывы Гейба находятся на расстоянии светового дня от этого спокойного, прямого разговора, и, к черту, если это не обезоруживает.

Мне приходится очень тщательно подбирать слова. — Я никогда не утверждала, что я нормальная.

Если он не перестанет так на меня смотреть, я могу просто сломаться и разрыдаться, как ребенок. Это его дар? Доводить людей до полного душевного кризиса, потому что я могу подтвердить, что он чертовски хорошо владеет этой силой.

— Я думаю, ты совершила ошибку, и вместо того, чтобы признать ее и загладить свою вину, ты обострила ситуацию. Что бы ни случилось в той больничной палате, что заставило тебя бежать, ты должна была бежать к нам. Ты должна была доверять нам…

Ужас при мысли о том дне, когда я проснулась в той стерильной палате, словно лед по моим венам. Если бы я сейчас стояла лицом к лицу с этой прудовой сукой, она бы съела меня живьем, поглощая пищу, которую приготовили бы для нее эти воспоминания.

Глаза Грифона сужаются, их ясный нефритовый цвет поражает и обжигает мою кожу. Вся борьба разом покидает мое тело, отчаяние и ненависть к себе и к аду, в котором я застряла, переполняют меня. Я готова сказать что угодно, лишь бы вытащить его отсюда, пока действительно не вышла из себя.

Наворачивающиеся слезы почти ослепляют меня, но я не обращаю на них внимания. — Такое твое мнение говорит мне, что я поступила правильно, и я не злюсь из-за этого. Ты можешь ненавидеть меня сколько угодно, потому что ты, по крайней мере, дышишь, Грифон. Пожалуйста, уходи, я все еще измотана исцелением и не могу обсуждать это прямо сейчас.