Подружка для ударника

Все курили и он тоже, хотя никогда не был сторонником этого, даже спиртное не особо жаловал, но тут как говориться сам Бог велел.

В какой момент Кира стала крутиться возле него слишком близко, он по сей день не мог вспомнить, лишь то, что после очередной затяжки сладковатого дыма он вдруг стал везде видеть Полину. Буквально каждую девушку, что подходила к нему он, будучи совершенно не трезвым, принимал за свою. Вместо Киры, которая терлась рядом больше других, ему постоянно мерещилась Полина. И там в его воображении она смеялась, болтала ему на ухо всякие милые глупости, обнимала его, целовала даже, правда довольно скромно — в уголок губ. Но ему было достаточно и этого, чтобы кровь тут же разгорячилась, взбудоражив в нем нешуточное желание. И тогда он утащил ее в одну из свободных комнат. Они утром сильно поругались, сказали друг другу много лишнего, но очень скоро они помирятся, ведь Полина была рядом и она улыбалась, нежась в его руках, отвечая на нетерпеливые поцелуи, тем самым распаляя его еще больше.

Все закончилось, так толком и не начавшись, словно кто-то с силой сорвал с него приятное наваждение, и уже в следующую секунду одно лицо сменилось другим. А он не понимал, что происходит, остановился, сощурился, пытаясь сфокусировать взгляд на лице, но ничего не входило. Любимые черты лица ускользали от него, и вот уже Паша ясно осознавал, что целует не те губы, что глаза и изгиб бровей другие, да и взгляд у Полины в такие моменты бывал томным, с поволокой, а тут более отчетлив, трезв.

Уход Киры помнил тоже скупо, кажется, он выставил ее за дверь, испугавшись того что натворил, или же она сама ушла разгневанная, напоследок громко хлопнув дверьми, да так что ручка едва не сошла с места. А он остался. Домой в том состоянии ехать не решился, Поля бы сразу все поняла, остался и до самого утра не выходил из комнаты. Спал. Вот только дверь не запер.

Вернулась ли потом Кира, или кто-то другой сделал эти фотографии, впоследствии оказавшиеся у Полины, он не знал.

И не думал об этом. Какой смысл?

Он не мог исправить сделанного, а для Полины не имело значения, кто был отправителем этих фотографий, лишь то, что на них изображено.

С того времени Кира больше не появлялась на горизонте, наверное была на него зла или же просто избегала, Паше было все равно, и то что она сегодня подошла к нему удивило, и выбило из колеи.

Чего она от него хотела теперь?

Может позлорадствовать пришла? Тогда чего ждет, почему не скажет какой он урод и заслуживает страданий, куда больших, чем есть?

— Она в саду, — вдруг сказала Кира, — твоя Полина.

Анисимова смотрела прямо перед собой, крутя в руках бокал, и избегая его взгляда. Больше ничего Кира не собиралась говорить, ему этого от нее и не нужно было. Он ведь перед ней был виноват не меньше чем перед Полиной.

— Прости, — шепнул парень, и она кивнула, поняла все без лишних слов.

Не произнося больше ничего, Паша быстро зашагал прочь. Самые сложные слова-признания ему предстояли впереди.

Кира не солгала, Полина и правда находилась в саду. Сидела на одной из скамеек, той самой, которую раньше занимали вдвоем с ним, когда хотели быть подальше от чужих глаз, чтобы с упоением целоваться.

Паша словно прирос к земле, в горле образовался такой ком, что едва мог дышать. Ведь когда он выбежал за ней, думая лишь о том, чтобы догнать и сказать все, что так давно съедает его заживо, не представлял, как будет тяжело сократить разделяющее их ничтожное расстояние. А о том чтобы заговорить…

Не такой он оказывается смелый, каким себя считал.

Но как же хочется подойти к ней, не прикасаться, не обнимать — этого Полина ему не позволит — просто рядом побыть, в последний раз ощутить ее присутствие в своей жизни, прежде чем перестать быть слабаком и отступить, позволить жить как ей того хочется.

Ложь. Все ложь. Он не хотел отпускать ее, и отступать самому. Хотел не просто побыть рядом, а прижать к себе так сильно, чтобы поняла — любит безумно, и ни за какие богатства мира ее не отдаст. Единственно, что мешало ему — сомнение. Не был уверен, что Полине нужны его извинения, что не пошлет его куда подальше, как сделал бы он, будь на ее месте.

Паша не хотел в этом признаваться даже себе, но Марк прав — ничего его запоздалое раскаяние не изменит. Только раны старые разбередит, и новые, словно невидимым ножом, нарисует, но лишь с той разницей, что холстом на этот раз будет его сердце.

Да и плевать! Пусть хоть в лицо ему плюнет, пусть скажет о том, как ненавидит, хоть прогонит — он это заслужил, вытерпит. Главное набраться смелости и подойти к ней прямо сейчас. Иначе будет поздно, точно знал.

Пока шел, интуитивно стараясь ступать тише, отчего-то вдруг вспотели ладони, так что нестерпимо захотелось вытереться о брюки. Никогда раньше такого с ним не бывало, даже перед их первым свиданием. А ведь он и тогда волновался ужасно. Еще бы, столько сил приложил к тому, чтобы пришла к нему, хотя бы раз. Сидел как на иголках, весь извелся, но такое, как сейчас с ним впервые.

Не доходя пару шагов остановился, она не замечала его, кажется, вообще ничего вокруг ее не волновало. Смотрела на вытянутую перед собой ладонь.

«На кольцо, — догадался Паша. — Любуется им» — почти сразу он ощутил, как в пальцах начало неприятно покалывать и электрические импульсы стремительно набирая обороты, по всему телу, устремились вверх. Прямо к сердцу, и так метко без промедлений попали точно в цель, на секунду лишив его кислорода.

Что он делает, зачем?

Кому от этого будет легче?

Ему? Возможно.

Ей? Он не был уверен, что Полина нуждается в его извинениях.

Павел принял решение — нужно вернуться, убраться подальше, уехать куда-нибудь. Да хоть в ту же армию пойти, если это поможет забыть, отпустить и продолжать жить, лишь бы не оглядываться назад.

Шаг. Один. Второй. Третий и он почти добрался до выхода, но…

— Паша?

… остановился, не смея идти вперед, делать вид, что не слышал. Но и оборачиваться не решался.

Полина сама сократила расстояние между ними, встала за спиной. Так близко, что он мог чувствовать ее запах, и то как она прерывисто дышит.

— Паша… — вновь позвала его.

Как же он скучал по ней, кажется, что вечность не слышал ее голоса, а теперь замер, весь подобрался в ожидании. Неважно, что Полина будет ему говорить — главное, чтобы не молчала, а он будет слушать. Слушать, и впитывать в себя ее слова, запоминая каждую интонацию, тембр, чтобы потом попытаться воспроизвести в голове, когда будет совсем тяжело.

— Не хочешь говорить со мной? Тогда зачем пришел? — он молчал. — Что ты здесь забыл? Пришел, чтобы испортить мне ночь? Да повернись же ты, наконец! — и она вдруг дернула его за плечо со всей своей девичьей силой, чтобы смотреть в лицо, глаза в глаза.

Смотрела на него снизу вверх, а казалось свысока, столько в ней было гнева. Глаза Полины полыхали огнем, и, наверное, могли сжечь дотла, если бы Паша нашел в себе смелость заглянуть в них прямо. А он не мог оторваться от ее губ. Сегодня они выглядели особо волнующими, алого цвета и такие манящие…

На секунду прикрыл глаза, полагая, что так справиться с нахлынувшим желанием поцеловать ее. Но наваждение не хотело покидать его, да и каким образом? Ведь стоило ему открыть глаза как Полина, сама поцеловала его. Впилась в губы жестким поцелуем, перед этим сообщив, что ненавидит его.